Статья написана в рамках программы стратегического партнерства, взаимоуважения и развития отношений наших великих стран и их многонациональных народов.
Ну или как получится.
Мне захотелось написать ее после возвращения из Китая.
Перелет превратил мои сутки из двадцатичетырехчасовых в тридцатичасовые, и в такси домой я периодически проваливался в сон, после чего с подозрением косился на водителя – в какую это глухомань вы меня завезли, генацвале? Еще через полминуты возвращалось осознание того, что вокруг нормальные семнадцатиэтажные дома прекрасного московского района, вроде Новогиреево (одно название чего стоит, прям дышит любимым околосмутным временем), а весь дискомфорт связан с тем, что средняя высота дома в китайском мегаполисе больше пятидесяти этажей и я в командировке привык к таким размерам. У нас такого не построишь. Может и к лучшему.
Китай буквально взрывает твой мозг своей непохожестью, ты постоянно чувствуешь себя пришельцем с другой планеты. Громкие и капризные, но склонные к строгому порядку на дороге и в аэропортах люди. Почти не ужинающие дома, но резко пропадающие с улиц в 23:00 без всякого комендантского часа (или нам про него умолчали?). Меняющие маску радушного хозяина на жесткого переговорщика без изменения выражения лица. Ну или как они сами это определяют «друг для всех и никому не друг». По-китайски не воспроизведу, извините.
С едой, которая вроде и вкусная, но сжигает рецепторы даже если ты просил «ноу спайси, плиз, ноу спайси» (более прошаренные рекомендуют «бу ла» или «бу яо ла», но я не почувствовал разницы в количестве специй от перехода на китайский, скорее наоборот). Где куриные лапки дороже и элитарней куриной грудки.
Со случившимся энергопереходом, в котором новая нефть – уже литий, с доминированием бесшумных электрокаров на дорогах, скоростными поездами, обгоняющими самолеты, и солнечными панелями, везде где только можно. И где нельзя – тоже.
С памятниками третьего, пятого и какого-то еще века, где бедных школьников заставляют учить высокую поэзию эпохи Тан, написанную полторы тысячи лет назад и им уже почти непонятную. А мы еще на уроках литературы жаловались на «Слово о полку Игореве». Как там «не лепо ли ны бяшет братие..»
С иероглифами, которые взрывают мозг сами по себе (я начал понимать иностранцев, в первые приезды в Москву искренне ненавидящих кириллицу). И взрывают мозг телефонным переводчикам так, что язык жестов порой оказывается самым верным. А как принять, что у них четыре буквы «А» и ни одной буквы «Л»? Нет, лингвисты пытаются называть это тонами, чем только путают. А еще пугают вьетнамским, в котором тонов и вовсе восемь, но разве от этого легче?
С заводами и фабриками, которые строятся в чистом поле за пару лет в духе сталинских пятилеток. С контролем качества, производственными линиями и станками, привезти которые в Россию – уже большая удача. А уж освоить (привет, иероглифы) – удача втройне и впятерне. Точнее тяжелый, очень тяжелый труд. Но не буду про это, про это и на работе есть с кем поговорить.
Я помню, как на тридцатый час того долгого дня я наслаждался подмосковной прохладой и за обе щеки уплетал божественный рассольник, о котором сам же просил жену перед вылетом. Чуть не сказал «ноу спайси». Или даже сказал, посмешил благоверную.
Мы потрясающе непохожие, это правда.
А вот наши смуты рубежа XVII века – очень даже похожие. И я вроде даже обещал об этом рассказать.
О крушении династии Мин.
Случилось оно чуть позже нашей Смуты. Сама гражданская война полыхала в 1626-44, а династия закончилась то ли в 1644, когда повесился последний законный император, то ли в 1662 году, когда погиб его последний наследник на юге, то ли вообще в начале 1680-х, когда додавили последних крупных южных сепаратистов. Историю ее написали и переписали. Написали в процессе, переписали – в середине XVIII века, заодно уничтожив крамольные версии, хранившиеся на руках (еще одна добрая китайская традиция, повторявшаяся каждой победившей династией). Тогда же написали и каноническую версию истории династии Мин, во многом, кстати, в духе Карамзина, только без низкопоклонничества перед западом.
Хотя иезуитов в тогдашнем Китае хватало.
Наши историографы (кроме узких профессионалов) почти не пишут о истории Китая. Это логично. Жили мы в одной стране (империи Юань) недолго, чисто формально и давно. Воевали напрямую с китайцами мало (вспомнится разве что нерчинская война конца 1680-х, следующие уже в XX веке). А пограничные разборки в Сибири и степи обе империи волновали живо, но в сотом-сто пятидесятом приоритете. Классики XIX-XX века ей не интересовались, Гумилев описывал историю Китая в основном глазами антагонистов - северных соседей.
Носовский с Фоменко (или уже по отдельности) свели ее к завоеванию манчжурами, которых они почему-то считают потомками то ли Рюрика, то ли Христа. Объявив последних китайских богдыханов чуть ли не хранителями истинного православия. Жесть, конечно, хотя на фоне историй про Куликово поле, которое одновременно и Косово, наверное, так и видится. Зря я вспомнил этот ужас. Раскаиваюсь.
Но история смуты и правда похожая. Что в них похожего?
Весна 1644 год.
Представьте себе. Пекин. Цветут сакуры у подножия священной горы Цзиньюаньшань. На одной из них висит еще не старый, но уже поседевший китаец в строгих траурных одеждах. Все семнадцать лет его долгого, но неудачного правления на юге полыхала гражданская война и императорские армии терпели унизительные поражения от вчерашних крестьян. Если бы лидеры повстанцев не дрались друг с другом еще более бескомпромиссно, чем с императором, агония была бы куда короче. Последней надеждой столицы были серверные гарнизоны на границе с манчжурами, но они не пришли, не бросили границы. Зачем им спасать обанкротившегося правителя, ненавистного Небу и собственному народу?
На одежде Чжу Юцзяня (в Китае цвет траура – белый, просто на всякий случай) четким каллиграфическим почерком было написано собственной кровью буквально следующее:
«Я жалок и не достоин венца духом и телом.
Я расстаюсь с жизнью в столице, сданной мятежникам.
Я проклинаю негодных министров, которые довели страну до беды.
Как смогу я смотреть в лицо своим великим предкам в загробном мире?
Я снимаю императорский венец и закрываю лицо волосами.
Я оставляю тело на поругание врагам, но не душу».
Опростоволоситься (на всякий случай) для императора уже было великим позором. Рядом повесился последний верный евнух Ван Чен. Неподалеку лежали тела взрослых дочерей, жены и наложниц последнего императора, которых тот не пожелал оставить в добычу победителю Ли Цзычену – первому и единственному императору Шунь. Ну или на него просто свалили их убийство.
Поругание и правда имело место быть. Огромный город сдался практически без боя, но счет погибших шел на сотни тысяч (если это опять же не инсинуации манчжурских историков, которым любить династию Шунь не за что). И да, тела императорской семьи не пощадили.
Ничего не напоминает?
Весна 1605 года.
В Восточной Европе агонизировала династия Годуновых, почти всё свое правление посвятившая голодной и восставшей стране. Закончившая свой путь смертями и поруганием (для царя Бориса – посмертным). Царя Федора с матерью тоже обвиняли в самоубийстве, правда недолго. Гематомы были слишком заметны, участники «самоубийства» излишне разговорчивы, а их политические противники (церковь в первую очередь) тоже умели в наглядную агитацию и пиар.
Но тогда, страшными июньскими днями 1605 года они (Годуновы) заканчивали свой путь так же, как и последний император династии Мин – преданными, убитыми и поруганными в центре собственной столицы, вероломно сдавшейся врагу. И с огромной стрелецкой армией, так и не пришедшей с берегов Оки спасать обанкротившуюся династию, но в некотором смысле отомстившую за нее годом позднее.
Годом позднее.
1644 год. Китай
Ли Цзычен, пришедший к власти в 1644 году, был человеком молодым и амбициозным. Его обычно представляют вождем крестьянского отряда из провинции Шэнси. Такие вот дерзкие китайские крестьяне. Если пропускать слово «крестьянский» в описании его деятельности, то можно легко увидеть сианьского аристократа, решившего на фоне общего кризиса подвинуть бездарных нанкинских выскочек (Нанкин – родной город и первая столица династии Мин) и разогнать придворную камарилью. Такое в целом бывает и порой заканчивается вполне успешно. Подарила же династия Константина с его британскими головорезами последний расцвет первому Риму, а Комнины с их франками Византии?
Вот и господин Ли (это фамилия), начав свое восстание в 1639 году, привлек на свою сторону немало сторонников из высшей аристократии. Важным оружием его стала агитация и пропаганда. Прелестным письмам и ходокам с его прославлениями сдалось больше городов, чем было захвачено силой оружия. В ходе похода на столицу в 1644 он и вовсе не встретил толкового сопротивления, что не помешало ему изрядно пограбить город, поглумиться над свергнутой династией и поссориться с вторым по силе доступной армии человеком в Китае У Саньгуем, командиром армии, сторожившей северную границу и Великую Стену.
Причина конфликта господ У и Ли обычно описывается карикатурно. Они не поделили наложницу (Ли увел у У), реже жену, на фоне этого ушедшую в монастырь. Причем все источники сходятся в одном – генерал У изначально был склонен к подчинению и компромиссу, а вот Ли агрессивно нарывался, то ли самоутверждаясь, то ли сводя старые, непонятные историографам счеты. Последствия этого конфликта стали катастрофой как минимум для династий Шунь и Мин. Армия Ли Цзычена пошла на север, а доведенный до крайности У Саньгуй присягнул манчжурскому императору, отца которого он за пару лет до того разбил настолько основательно, что нестарый еще Хуан Тайцзи умер от ран. Объединенная армия генерала У и регента Доргона (брата умершего Хуан Тайцзи) приняла Шанхайгуаньский бой, причем все его описания сводятся к страшному взаимоистреблению китайских контингентов и решающему фланговому удару свежей манчжурской кавалерии. Не исключено, что подошедшей в разгар сражения.
Оказавшись в классической позиции третьего радующегося регент Доргонь гнал побежденных до самого Пекина, где остановился ради коронации первого китайского императора из династии Цин. Что не помешало ему отправить наиболее лихих кавалеристов преследовать незадачливого императора Ли. До родного Шэньси тот не добрался. А в Китае и окрестностях еще почти сорок лет полыхала вполне себе гражданская война.
Как там было в России?
Лето 1605.
Лжедмитрий вошел в Москву больше агитацией и пропагандой, чем военной силой.
Лжедмитрий I первым делом после расправы с Годуновыми попытался расправиться еще и самым могущественным боярским кланом тогдашней России – Шуйскими. Братья даже были подвергнуты унизительной процедуре – им высказали вины на Пожаре (старое название Красной площади), приговорили к казни и чуть обождя помиловали, ограничившись недолгой ссылкой. Они же его и свергли, войдя в союз с поляками, от которых незадолго до того спасли Псков (и Россию) в годы страшной Баториевой войны.
То, что поляки и литовцы рассматривали воцарение Шуйского как промежуточный этап перед передачей власти династии Васа – секрет Полишинеля. В 1611 Шуйские присягнут Васа публично.
Атака со стороны Лжедмитрия на Шуйских и их возвращение предопределило крушение его династии и превращение династических разборок в полноценную гражданскую войну.
Мальчик, который выжил.
Китайская версия
Мальчика звали Чжу Юлан, он был провозглашен императором Мин в 1646 и почти пятнадцать лет дрался за свой законный трон, идя от предательства к предательству. Начинать карьеру ему пришлось с борьбы с родственниками, а после истребления тех – с армией Цин и уже упоминавшимся генералом У. Его опорой (вот насмешка судьбы) были по большей части активисты антиминских восстаний 1628-44. Сменил принц почти десяток столиц под ударами армий Цин. Генерал У пленил его в Бирме при попустительстве тогдашней бирманской власти, не стремившейся вмешиваться в китайские разборки. И казнил, не отправляя в столицу.
Несколько лет спустя этот китайский аналог Шуйского организует и бездарно провалит собственное восстание против империи Цин. Империя Джоу (тронное имя генерала У) не протянет и пяти лет.
Русская версия.
Я уже много раз описывал судьбу Дмитрия Угличского. После неудачной попытки воцариться в 1600 при поддержке клана Романовых был дьяконом (1601), политическим эмигрантом в Литве (1602-07), претендентом на русский трон (1607-10), так и не вошедшем в столицу. Ему регулярно приходилось опираться на недавних врагов собственной династии литвинов (1607-09) и ногайцев (1610). Начал он свою карьеру с расправы с другими лжецаревичами. Не имел толковой столицы – Тушино, Калуга, сплошь времянки. Несколько раз чудом спасся от убийц Сигизмунда Польского и Василия Шуйского, но у всех чудес есть предел.
Мальчик, который погиб.
Китайская версия
30 мая 1626 года записаны черными буквами в китайскую историю.
В пороховых заводах, расположенных в непосредственной близости от запретного города и императорского дворца, произошел взрыв. Взрыв, который долгое время считался самым мощным до появления ядерного оружия. Столб огня видели в сотне километров от Пекина, погибли десятки тысяч людей и большинство опытных оружейников. Сильно пострадал Запретный город. Раны получили многие придворные.
Но самой высокопоставленной жертвой стал семимесячный малыш – наследный принц Чжу Цицзюн. По легенде в его колыбельку прилетел обломок статуи почти двухтонного льва-хранителя. Это был единственный на тот момент наследник престола. Годом спустя умрет его отец, тоже нелепо, простудившись после падения с личной яхты. На трон взойдет Чжу Юцзянь, один из самых бездарных и неудачливых императоров династии.
Этот взрыв резко подорвал могущество династии Мин и является одним из самых любимых эпизодов у китайских альтернативщиков. Версии – от случайности до диверсии с применением ядерного оружия. А вы думали только в России есть эти креативщики?
Русская версия.
15 мая 1591 года в Угличе при загадочных обстоятельствах погиб законный наследник престола царевич Дмитрий. Несколько недель спустя в Москве полыхал страшный пожар, пострадали в том числе запасы пороха. Город потом пришлось перестраивать. Отдаленным итогом этих событий стало воцарение Бориса Годунова, одного из самых неудачливых царей нашей истории.
Иезуиты
Китайская версия
Иезуиты приняли активнейшее участие в китайской смуте, поддерживая сначала антиминских повстанцев, а затем Южную Мин. Двор последнего императора Юнлэ был крешен в католичество за редким исключением, он с матерью получил очень говорящие имена Константин и Елена. На всякий случай, для не знакомых с историей церкви - в честь императора Константина Равноапостольного и его матери, сделавших христианство главной религией римского мира.
После поражения повстанцев иезуиты были изгнаны, а католики преследовались.
Русская версия
Иезуиты приняли активнейшее участие в нашей смуте, поддерживая сначала лжецаревичей, а потом и Владислава Васу. Итогом их участия стала жесточайшая антикатолическая реакция, по итогам которой веротерпимая держава последних Рюриковичей на несколько десятилетий превратилась в яростно клерикальное государство, где католиков без разговоров казнили за «латинскую ересь», а роль церкви взлетела до небес. Да что там, соседей-белорусов, бежавших от католического гнета публично перекрещивали, опасаясь крамолы.
Война как предчувствие смуты
Имдинская война 1592-99
Война Японии против Кореи (Чосон) и Китая (Мин) стала наглядной демонстрацией военной революции конца XVI века. Японские аркебузеры и пиконосцы выиграли практически все полевые сражения той войны и даже взяли немало крепостей, подчистую разгромив корейскую армию и изрядно потрепав китайскую. Поражения на море и общая усталость от войны вынудила Японию принять весьма умеренные условия мира. Китай был разорен затратами на закупки вооружений по взвинченным ценам, его армия потеряла лицо, вдохновив на атаку манчжуров.
Баториева война.
Война Речи Посполитой при поддержке Швеции против России привела к серии болезненных поражений. Полевые сражения проигрывались без шансов, крепости через раз держались, но ценой огромных потерь. Казну разорили затраты на экстренные закупки вооружений в том числе в Англии.
Неудачная осада Пскова и общая усталость от войны вынудили Речь Посполитую принять компромиссные условия мира. Но Россия была разорена, а враги почувствовали кровь. Поместная конница больше никого не пугала, на Россию, опаздывавшую с модернизацией армии, стали смотреть не со страхом, а с алчностью.
И можно продолжать.
Например, найдя параллели в долгих правлениях Ивана Грозного (1533-84) и императора Ваньли (1572-1620). У Ваньли тоже были десять лет регентства, считающиеся самым успешным временем правления (аналогично т.н. «избранной раде» Грозного), относительно успешные войны и реформы в середине правления и сплошной негатив в его завершении.
Хотя, если сравнивать с параллельно шедшей у нас смутой, богдыхан очень недурно справлялся, сколько ни записывают его в тираны и опиумисты. Относится к нему китайская интеллигенция, кстати, примерно как наша к Грозному. Хунвейбины даже прах его сожгли и развеяли по ветру во время культурной революции.
А можно остановиться.
И просто признать, что по всей Евразии в 1550-1650 были очень мутные времена.
Малый ледниковый период ли в этом виноват, или наступило время надлома в державах, созданных монгольским пассионарным толчком, но мир стал трудным и непрогнозируемым. Хрупким, но глобальным.
Где открытие Канады с дешевой пушниной может вызвать кризис в России, резко снизив ее доходы от пушного экспорта.
Или где испанская серебряная монополия, негативно сказавшаяся на торговом балансе Китая, может стать одной из причин крушения империи Мин.
Где оружейные новинки из Англии и Франции решают судьбы в тысячах километров от Биг Бэна и Версаля.
А китайскую историю (как и язык) видимо пора начинать изучать. Судя по тому, куда катится наш хрупкий и пока еще глобальный мир – может пригодиться.