«Иные люди, выучив пять-шесть ученых слов, уже выдают себя за знатоков музыки, живописи, зодчества, гастрономии и воображают, будто слух, зрение и вкус доставляют им больше наслаждения, чем другим; таким способом они внушают уважение окружающим и обманывают самих себя».
Жан де Лабрюйер
Борьба с салонной живописью разворачивается в «эпоху безумия и позора» и вписывается в ее летопись. Творчество, бескомпромиссное, имеющее своими истоками саму жизнь, противопоставлено академической и романтической традиции. Подражатели и эпигоны вытесняют новаторов, стремящихся к свободе и богатству выразительных средств, своего рода классовая борьба или борьба поколений, в которой не побеждает ни одна из сторон, побеждает только Империя. Милостью императора революционеры искусства изолируются в салоне Отверженных: то, что должно быть признанием, становится клеймлением и осмеянием. В угоду сложившихся вкусов все новое, выстраданное подлинными новаторами, прилизывается и подается под привычным соусом публике. Это делают спекулянты и пустышки, искусство становится биржей, успех измеряется стоимостью проданных картин, особняками, выстроенными на вырученные деньги, а его залогом становятся связи и благоволение влиятельных персон.
Между тем, признание художника все еще зависит от мнения знатоков и общества. Отсутствие не столько почитателей, сколько способных оценить работу, наносит смертельные раны. Но даже если признание публики зависит от случая, то самым жестоким критиком остается сам творец. Именно он выносит наиболее суровый приговор самому себе и своему творчеству.
«Творчество» – это трагедия, в которой художник, преклоняющийся перед природой и жизнью, стремящийся к воплощению ее красоты, вскрытию ее сущности, видит в своем детище лишь жалкого уродца в сопоставлении с замыслом. Найти в нем что-то прекрасное, значит пойти на компромисс:
«Да, в самом деле, надо поступиться гордостью, примириться с приблизительным в искусстве и войти в сделку с жизнью… Я хоть и довожу свои книги до конца, но презираю их, потому что знаю, как они лживы и несовершенны, несмотря на все мои старания».
В сущности, чтобы прийти к результату и не раствориться в постоянных поисках, эта сделка необходима, но кто-то, вероятно, вступает в нее охотнее всего, если сразу не начинает с нее. Именно так складывается представление о классиках, эталонах, признанных гениях и шедеврах.
Неудобная истина заключается в том, что мирок устоявшихся градаций таланта представляет собой лишь удобное встраивание в мещанскую буржуазную систему ценностей. Картина или книга – такой же товар, как хлеб или ночной горшок, удовлетворяющий соответственные потребности. Потребитель защищен от сведений о товаре, которыми обладает производитель, от необходимости знания и трудозатрат. Это делает товар привлекательным, дарит неотъемлемое удовлетворение от обладания.
Роман открывает дверь на кухню посетителям ресторана искусства. Кровь, грязь, рабский труд, вражда – все, что необходимо рассеивает иллюзии о процессе творчества как увлекательной и приятной работе:
«Ох, какое это облегчение, когда она закончена! Но это не радость творца, который восхищается плодом своего труда, — это проклятие носильщика, сбросившего наземь груз, переломивший ему спинной хребет...»
Читать далее:
Предшествующие произведения:
Подпишись на канал и получай сверхплотный концентрат интересных фактов о литературе, философии, науке в ленте:
