- Наталья, пляши давай. Сразу два письма тебе. - Почтальонка переходила к ней с другой стороны улицы и кричала эту радостную весть. - Вот хорошо, что увидела тебя, а то бы в ваш конец пришлось тащиться из за этих писем. Где тебя носило? На работу зашла - нету.
- Да вон к Марье ходила. Ребенчишко все что то кричит у нее. Вот и переживает баба. Смешно смотреть даже, четвертого родила, а все, как первый раз. Семен то в девчонке души не чает. С рук не спускает. Как заревет, так и переживать начинает, что болит чего то у нее. А Марья уж через него.
Деревенские бабы беззлобно посмеивались над Семеном Михайловичем. Бригадир, где только мог, хвалился, какая у него девчонка умная да смышленая родилась. Второй месяц идет, а она уж все понимает. Посмеиваться то посмеивались, а в душе все завидовали Марье. Вот повезло бабе. Семен то золотым мужиком оказался. И дом у нее обихоженый стоит, как игрушка, и скотину завели. Телушку купили. А ведь все знают, как дорого их сейчас продают. Рады бы купить, да не на что.
В войну, когда у колхозников коров на ферму со дворов уводили, то обещали, что обратно вернут. Не коровой, так телочкой. Да где уж там. Никто не верил этому. До сих пор стадо колхозное не восстановили. Где уж долги людям раздавать. А как без своего то молочка плохо. Особенно когда детей семеро по лавкам.
- Заговорились мы с тобой, Наталья. Держи письма то, а то так и уйду с ними. - Почтальонка рассмеялась. Хорошо приносить такие, когда знаешь, что страшного там ничего не должно быть.
Наталья взяла письма, так и пошла дальше, в руках их держала. Глянула только, что одно от Дуняшки было, а другое от Надиного отца. Она осторожно пробиралась по снежной каше. Дорога уже рухнула. Март теплый нынче. Вон как дорогу днем развозит. Ночью то замораживает, а днем, так чуть пройдешь. А зазеваешься, можно и провалиться в снежное месиво, галоши тогда не спасут, чесанки промокнуть хоть и не успеют, но все равно хорошего мало. Высушишь, а чесанки сядут. Пимокатов в деревне не осталось. Даже унести, чтобы растянули, и то не к кому.
Только открыла Наталья дверь, к ней почти под ноги бросилась Надюшка с торжествующим криком “мама!”.
- Да что за дите такое. Мать то уронишь. - с укоризной сказала Макарьевна, сидевшая на лавке возле стола.
Проводив Дуняшу, а самое важное Людмилу, Наталье пришлось крепко задуматься. Чего же с Надюшкой теперь ей делать. Раньше приходила Людмила, с Павликом водилась, а за одно и с Надей. Ее хоть и не таскать уже на руках, но все одно, надо присматривать. Не оставишь без присмотра. Клавдюшка ходила в школу, домой только после обеда возвращалась. Девочка даже предложила, что раз такое дело, то она в школу ходить не будет. Пропустит год.
Наталья прижала тогда ее к себе, заплакала. Выросла и Клавдейка. За мать переживает. Но допустить, чтобы дочка без школы осталась, она не могла.
- Что ты, Клавдюшка, говоришь то. Придумаю что-нибудь.
Долго раздумывать Наталья не стала. Пошла к Макарьевне кланяться. Уговорила бабушку к себе жить перейти. Глядишь и дрова ей жечь не придется. До тепла то еще далеко, а дров не так уж и много осталось. Макарьевна переживала, что картошка у нее в казенке замерзнет, да морковь со свеклой. А так то согласна была перейти до лета. Тошно ей после отъезда Людмилы с Алешей стало.
Овощи перевезли на салазках. Не так уж и много их было. Так и стала Макарьевна у Натальи жить. Спала на печи, С Надюшкой водилась пока дома никого нет. Даже печку хотела топить, да Наталья остановила ее порыв. Сказала, что сама со всем будет управляться. Разве что хлеб печь, другой раз, Макарьевна поможет.
Наталья разделась, прошла вперед, села к столу, разложила письма перед собой. Конечно же первым она стала читать письмо от Дуни. От нее это было уже второе письмо. В первом Дуня рассказывала, как доехала, как встретили их родители Людмилы. Мать ее и вправду болела, все больше лежала. Но дедушка был еще в силе. Все хорошо вроде, но Дуня чувствовала себя все это время как в гостях. А не привыкла она так, ждать, когда тебя к столу позовут. Описывала она город, это больше для Клавки. Какие тут дома. О том что вода бежит прямо в доме и на колодец ходить не надо. А самое удивительное то, что и помои никуда не надо выносить. Из того, первого письма девочка многое о городе узнала. Еще больше захотелось ей хоть одним глазком на город посмотреть.
Наталья развернула письмо от Дуни, которое в этот раз было написано с нового места. Не долго пришлось ей у свекрови жить. Митя, как только узнал, что Дуня с Павликом в город приехали, так и вызвал их к себе. Дуня с Людмилой на телеграф сходили, там и поговорили по телефону с Митей.
В этот раз Дуне пришлось ехать одной с сыном. Но здесь ее проводила Людмила, а там должен был встретить Митя. Поэтому дорога не показалась ей долгой, Дуня сперва даже и не узнала Митю в шинели, с тросточкой в руках. Еще из окна вагона она увидела этого человека, который шел прихрамывая по перрону. Только когда он чуть повернулся, она аж вскрикнула от удивления. Митя! Как он изменился за это время. Настоящий мужик стал. А ведь провожала она его совсем мальчиком.
Соседи по купе помогли ей вынести мешки, а потом смотрели, как обнимал эту молоденькую маму муж, целовал сына и нисколько не стеснялся слез радости, которые катились у него по щекам.
Митя снимал комнату в большой квартире. Дом, где они жили раньше разбомбили фашисты еще в начале войны. В городе было много руин и совсем мало уцелевших домов. Но город восстанавливался, Это была одна большая стройка. Дуня видела, как на этих стройках работают пленные немцы, разбирают завалы. Поначалу она даже боялась проходить мимо, когда слышала эту незнакомую речь. Но потом привыкла.
Митя работал военруком в школе. Чем он там занимался, Дуня не знала. Только удивлялась, чему он учит детей. Воевать? А Митя отмахивался. Говорил, что этого требует современная обстановка. И точно так же, как его отец в довоенное время, наказывал жене, чтоб поменьше говорила, спрашивала, высказывала свое мнение. А Дуне и говорить об этом не надо было. Она до сих пор помнила, как неосторожно выступила в Красном уголке на ферме, когда там был представитель из района. Хорошо тогда все обошлось.
Все письмо от Дуни в этот раз было пронизано восторгом и любовью. Было понятно, как она счастлива со своим любимым. Только и грустные нотки были в этом письме. Дуня переживала, что в любой момент Митю могут вновь призвать в Красную Армию. Война то еще не закончилась. Хоть и громят фашистов там, в далекой стране, но сколько она будет еще продолжаться неизвестно.
В самом конце письма Дуня обвела ручку Павлика карандашом и приписала, что это он шлет им свой привет. Наталья обцеловала этот листочек с ручкой. Потом сидели втроем и обсуждали письмо. Клава опять горевала, что ни разу не бывала в городе. Но Макарьевна остановила ее.
- Чё переживать то. Я вот тоже дальше района не бывала. Да и мать твоя. А ведь живем и не горюем. А у тебя еще вся жизнь впереди. Вырастешь и побываешь.
Наталья вдруг опомнилась. А про второе то письмо они и забыли. Что там Василий пишет. Она развернула листочек, сложенный треугольником. Василий писал, что лечение его скоро заканчивается. И спишут его подчистую. Не вояка он теперь. О своих ранениях он никогда ничего не писал. Хоть Наталья как то спрашивала его об этом.
Василий спрашивал, хватает ли им денег, которые он присылает. Если не хватает, то он будет слать немного побольше. А так он копит их, хочет купить домик после выхода из госпиталя. На родину возвращаться не хочет. Никого у него там не осталось. Все родные погибли. Ничего его туда не зовет.
Только вот он еще не определился, где будет жить, где покупать домик.
Как всегда расспрашивал о Наденьке. Как она растет, что ей нужно. Так же интересовался тем, как живут остальные домочадцы. Наталья думала, что о них он спрашивает чисто из вежливости. Какая ему разница, как живут они. Главное, чтобы его дочке хорошо жилось с ними.
Письмо заканчивалось как то неожиданно, словно Василий забыл его дописать да так и отправил. Наталья даже вслух об этом сказала. Макарьевна, которая внимательно слушала и не проронила ни слова, заговорила.
- Наташка, ты бестолковая что ли. Чего думаешь мужик тебе так пишет, что не определился еще. Видно же, хочет сюда приехать, да боится сказать. Никто его не ждет, вот и мается он. Мужику что надо, чтобы ждал кто то его, чтоб было где голову преклонить. Ты сперва его так позови, в гости. Пусть на Надьку поглядит, на тебя. А потом может и сладится у вас чего.
- Что ты, Макарьевна, говоришь то. Я про это и не думаю даже. А вот что приехать и правда надо позвать его. У меня и в уме не было. Думала приедет и приедет. А он, может приглашение ждет. Человек то видно образованный. Вон какие складные письма пишет.
- Он что, и деньги тебе шлет? - Спросила удивленно Макарьевна. А услышав в ответ, сколько каждый месяц получает Наталья, руками всплеснула.
- Это ж надо какие деньжищи. Пиши давай. Одного мужика профукала, так хоть может с этим свое бабское счастье найдешь.
Ей поддакнула и Клавдейка.
- Мам, тятенька то все равно уж не объявится. Вон сколько время прошло. А тебе с этим Василием все полегче будет.
Наталья посмотрела на дочку. Надо же, малявка совсем, а туда же, мать учить. Хотя она и сама порой думала, какой он этот Василий. Но даже в своих мыслях Наталья не допускала, что сойдутся они с ним.
- Вот еще. Старая да малая учить меня взялись. У меня и своя голова на плечах есть. Напишу, пусть приезжает. Он ведь так и так приедет, на дочку то поглядеть. А может потом надумает дом то в райцентре купить или у нас в деревне. Глядишь и Надьку никуда не увезет.
Наталья прижала к себе малышку, которая не понимала, что в разговоре то речь о ее судьбе идет. А Макарьевна удовлетворенно покачивала головой. Вот и правильно Наталья надумала. Тяжело ей бобылкой маяться. Бабий то век короток. А кто знает, может и получится чего у них. Мужику то тоже несладко приходится. Это ведь страх подумать, всего лишился, и дома, и семьи, и родных. Как только терпит. А еще неизвестно, какое ранение, не пишет ничего. Может Наталью испугать боится.