На следующий день Катя отправилась на квартиру Юрия. Всю ночь она терзалась беспокойством за мать, с утра попыталась ей дозвониться, но безуспешно. И когда Елена открыла дверь, у девушки вырвался вздох облегчения. Мама была жива и здорова.
Дочь потребовала от женщины объяснений, почему та после выписки из больницы снова поселилась у любовника.
— Ты же знаешь, я не могла бросить умирающего человека, — ответила мать, когда они с Катей разместились на диване в гостиной комнате. Напротив на журнальном столике стоял портрет Юрия с черной лентой. — Попробуй посмотреть на ситуацию отстранённо. Человеку врачи выносят смертный приговор. У него никого нет, кроме дочери, с которой ему всю жизнь запрещали видеться, и любимой женщины. Как бы ты себя чувствовала? Неужели бы не постаралась хотя бы увидеть их?
— Допустим. Но речь не о нём, а о тебе, мама, — выслушав Елену, ответила дочь.
— Хорошо, давай с моей стороны посмотрим. Человек продает все в Норильске и приезжает сюда, в Москву, умирать. Ко мне приезжает, к тебе. Что я должна была ответить ему? Возвращайся в Норильск? В моей семейной жизни нет для тебя места?
— Ты должна была все честно рассказать папе.
— Должна. Должна, должна, должна... — Елена встала и прошлась по комнате, наполнила стакан водой и выпила. — Когда я это сделала, папа принял решение, что нам нужно расстаться.
— Как бы то ни было, ты всё равно совершила предательство.
Несмотря на не очень приятный разговор, Кате стало легче. Уже по-другому она всё чувствовала. Стало как будто чуть легче дышать. Наверное, от того, что ненависть к матери отступила.
***
Следующим вечером, оставив Глеба возиться с компьютером, Катя отправилась в магазин купить чего-нибудь к чаю. Вернувшись, в дверях девушка столкнулась с отцом и матерью, выходящими из квартиры.
Сообщив дочери о том, что Павел проводит Елену и вернется, родители ушли.
— Глеб, давай рассказывай, что тут случилось? — спросила девушка у своего парня.
— Катюш, ты присядь, пожалуйста, а то упадешь, — ответил тот, помогая снять ей пальто.
— Слушаю, тебя, — присев на диван, сказала Катя.
— В общем, я случайно услышал, Елена Вадимовна сказала Павлу Ильичу, что она беременна.
— Что? — переспросила обомлевшая от новости девушка. И тут же добавила: — Какая же она гaдинa. Я же ей вчера почти поверила, она даже нашла время пожаловаться.
— Ну, Кать, — Глеб приобнял подругу, — ну, я так понимаю, что времени-то у неё особенно не было. Она сама об этом совсем недавно узнала, когда в больнице лежала.
— Да какая разница?! Этот очередной ребёнок не от моего папы. Её имени больше не произноси, понял?!
Кате было противно. Противно до тошноты. Она не хотела иметь ничего общего с матерью. А ещё вчера она готова была её простить.
***
Катя пришла в ужас. Девушка не сомневалась в коварстве своей матери, которая собиралась вновь заставить мужа растить чужого ребёнка.
Поздним вечером, укладываясь спать, Катя услышала, как на кухне отец ругается с бабушкой. Выйдя к ним, девушка попыталась узнать, что они не поделили.
— ...Сколько можно учить меня жизни? — возмущался Павел перед своей матерью.
— А я не учу тебя, — отвечала ему Нина Львовна.
— Знаешь, сколько мне лет?
— Ой, Катюш, как хорошо, что ты пришла, — отреагировала на появление внучки женщина. — Молодец. А ну, присядь, присядь.
— Мама, я тебе с Катей запрещаю обсуждать эту тему! — строго произнес Павел.
— Кать, у нас командир в доме объявился. Представляешь, он запрещает, — с сарказмом произнесла Нина Львовна. Затем она повернулась к сыну и так же строго, как он, сказала: — Ты раньше бы научился запрещать, запрещальщик!
— Что у вас тут происходит? — поинтересовалась Катя.
— Мама, я тебя предупредил. Я говорю на полном серьёзе.
Сказав это, Павел покинул общество женщин.
— Идёшь? Вот и иди, иди. Иди, скатертью дорожка! Ой-ой-ой, Катя, он меня в гроб вгонит, честное слово, вгонит.
— Блин, да что случилось тут, а? — повторила Екатерина.
— А вот только без блинов, ладно? Я воспитала иdиoтa. Эта падшая женщина хочет ему опять в подоле принести, а этот иdиoт рад, а!
— Что? Он её простил? — с удивлением спросила Катя.
— Я не знаю, простил, не простил. Только он хочет опять взять чужого ребёнка и привести в наш дом. Нет, ну сколько, сколько можно терпеть? А сколько же мы горя-то перенесли, а?
— Бабуль, это ты меня горем называешь? — переспросила внучка. По-другому она сейчас не могла понять свою бабушку.
— Что ты? Ты меня неправильно поняла. Ты у меня единственная. Ты у меня единственная и любимая. — Нина Львовна словно проговорилась и уже хотела извиниться. — Я никому тебя не отдам. — Она обняла внучку. — Не в тебе дело, девочка. В матери твоей. Она ведь, она всякий стыд потеряла уже.
— Да, я с тобой согласна, — подумав, ответила Катя.
— Согласна? — услышав ее последние слова, переспросил заглянувший в кухню отец. На его плече уже висела большая дорожная сумка. — Вот и хорошо. Вот и живите тут в согласии. Ты, мама, за квартиру переживала? Можешь больше не переживать. Я здесь больше никогда не появлюсь.
— И куда же ты собрался, а? — спросила его Нина Львовна.
— Ну, скажем, к Витьке. Только тебя это не должно беспокоить.
— Пап, вот если ты уйдёшь, я тебя не прощу, — выдвинула условие дочь.
— Жаль. Жаль, что мы вырастили дочь, которая не умеет прощать.
Развернувшись, Павел ушел.
— Ты куда? А ну, вернись! Вернись, я сказала! — Мать попыталась вернуть сына, но безуспешно.
Для Кати папины слова стали как пощечина. Она потом закрылась у себя в комнате и рыдала там от обиды. Не понимала, за что он с ней так.