4 часть.
У Саввы жизнь наладилась. Синеглазая Танюшка подарила ему трех ребятишек: двух девочек и Петьку. Вместе с присланным самим губернатором иконописцем Тихоном Савва, помимо главной своей работы на гончарном заводе, вспомнив жизнь у Ионы, расписывал небесный свод в новом, Троицком храме.
Все было хорошо, но раз в году с ним случалось что-то необъяснимое. А именно, в начале весны, в марте месяце, Саввой овладевало такое беспокойство, что он не мог есть, пить, кисть падала из рук.
В конце сада у гончара вот для такого периода жизни стоял небольшой домик. Савва топил в нем железную печурку, садился вечером в кресло и смотрел в окно, как над сельским погостом медленно поднимается огромная кроваво-красная луна. Сидел, не шевелясь и ни о чем не думая.
Никто: ни жена, ни дети – не имели права в такие тревожные вечера беспокоить Савву. И только один человек проходил по натоптанной тропинке сада, бесшумно открывал входную дверь, тихо опускался в соседнее кресло (для него оно и стояло) и тоже молча наблюдал за восходом багрового чудовища.
Когда ночное светило поднималось выше, оно утрачивало кровавый, страшный оттенок – и теперь на небе светила просто чистая, ясная луна.
- Видел? – спрашивал Савва своего гостя.
- Видел, - отвечал Даня. – Опять вспоминал?
- Мне все больше кажется, что тогда в заснеженном поле на самом деле ничего не было. Никакой встречи. Обессиленный, умирая, я грезил, смотрел на такую же восходящую луну, а потом как-то собрался и отправился в обратный путь.
- Ну и забудь. Живи, как все.
- Я тебе главного не открыл. Однажды Иона мне рассказал, что его дед, не знаю каким образом, побывал во дворце Чернобога. Видел святая святых самого владыки тьмы и мрака! Повсюду тончайшая резьба из черного и синего хрусталя. В тех узорах скрыт тайный смысл сосуществования всех миров: жизнь и смерть, свет и мрак, земля и небо, люди и боги. Там ответы на все вопросы. Посмотреть бы и понять. К примеру, куда улетает душа человека после смерти его тела.
- Зачем? Придет время – узнаешь.
- Иона опять же открыл: его дед за посещение дворца Чернобога согласился на немалую цену - семь поколений из его рода должны служить богам. Думаю, что не был я для Ионы чужим человеком, вернее всего, приходился ему внуком. Вот и получается, что седьмое поколение – это уже дети моих детей.
- И что потом? Долг выплачен?
- А вот тогда или – или. Или люди откажутся от всех богов, наступит в мире полное безверие, или, наоборот, даже церкви будут не нужны, потому что бог поселится в душе у каждого. Ты завтра вечером сюда не приходи.
- Приду. Вдруг ты еще что вспомнишь. Может, я хочу побывать во дворце Чернобога? Побываю и прочитаю все тайны.
- Нам с тобой туда нельзя: мы служим светлому Богу, святой Троице.
Даниил - младший сын Еремеевых. Ему уже чуть больше двадцати лет, но он еще не женат. Самую тонкую работу по росписи храма Тихон доверяет только ему.
Так получилось, что и Еремеевы, и Гончаровы стали считать Даниила главным в их роду. Когда умер Еремей Иванович, настоятель Троицкого храма предлагал похоронить его возле самой церкви, но Даня решил, нет, отец будет покоиться рядом с матерью на сельском погосте.
Синяя шкатулка, семейная реликвия, тоже досталась младшему сыну. Наследник открыл заветную коробку и нашел под бумагами хрустальную звезду на серебряной цепочке. Как она вновь оказалась здесь? Савва утверждал, что отдал ее Маре или самой Моране. Вторая звезда? А может, ту, первую, зачем-то вернули в их семью?
Мару, или Марию, Даня смутно помнил. Он появился на свет, когда эта девочка уже жила у них.
Мальчик родился беспокойным, особенно любил покричать по ночам, требуя к себе внимания. Мама Дарья из-за этого не высыпалась. А однажды всю ночь проспала, утром прислушалась – тишина в доме, никто не кричит, не плачет. Заглянула в колыбельку – там никого! Испугавшись не на шутку, вскочила Дарья, начала искать сына!
Нашла его на сундуке, на котором тогда спала приемная дочь.
Все дети на ночь укладывались на полатях, а Маша, оказывается, тепло не любила. Она облюбовала себе место в дальнем углу, на этом широком сундуке. Здесь и спали девочка и малыш. Младенец, перенесенный маленькой девочкой в ее постельку, был тих и спокоен.
Так и повелось с тех пор. Машенька стала главной нянькой для Дани: укладывала его спать, помогала мыть, следила за тем, как он кушает. Мальчик даже наивно полагал, что его главная мама – это девочка Маша. «Мама» не говорила, поэтому и мальчик долго молчал.
Даня подрос, он и Маша могли молча сидеть, где-нибудь уединившись, и отдыхать от всех. Эта сестричка и привела его потом в гончарную мастерскую, там он под ее руководством начал расписывать глиняные кувшины.
Когда Маша уехала в синей карете, Дане было уже чуть больше десяти лет. Он остро переживал отсутствие своей сестры и часто видел ее во сне. А иногда случалось так: он ее не видел, не снилась ему Маша, но просыпался он со слезами на глазах, с улыбкой и с радостным чувством, будто всю ночь его нянька находилась рядом с ним.
Даня не ходил на молодежные вечерки и не назначал девушкам тайных свиданий. Правда, ему нравилось быть рядом с Ксюшей, взрослой дочерью иконописца Тихона. Девушка пела в церковном хоре, а юноша во время службы стоял неподалеку и слушал только ее. Он даже робко пробовал заговорить с Ксюшей, но девушка ему не отвечала и даже как будто боялась открыто поглядеть на него.
И вдруг ее не стало. Тихон объяснил, что его дочь уехала в женский монастырь, хочет принять постриг. Словно все оборвалось в душе у Дани: он больше не увидит ее. Ни-ко-гда!
И Даня решился. Он снял с себя крестик, с которым не расставался до сего, и на ночь, достав из синей шкатулки, вместо него надел хрустальную звезду.
Две ночи с ним ничего не случилось, а на третью … он открыл глаза – оказывается, он уже и не дома, а, похоже, сидит внутри кареты и плавно покачивается из стороны в сторону. Куда-то его везут!
Когда глаза привыкли к сумраку, Даня увидел перед собой знакомые черты родного лица. Сестричка, подружка, Машенька сидела напротив него, с улыбкой смотрела на своего братика. Она покачала головой и, приложив палец к губам, велела ему молчать, ни о чем не спрашивать.
Даня отодвинул плотную шторку – за окном темно, хотя звезды и луну он все-таки рассмотрел.
Маша пересела к нему. Как в детстве, она обняла его одной рукой, притянула голову его к себе, и Даня вновь спокойно уснул, зная, что, если сестра рядом, с ним плохое не случится.
Во второй раз Даня проснулся оттого, что карета остановилась. Вышли наружу.
- Дворец владыки тьмы и холода, повелителя теней, всесильного Чернобога! – громко и четко сказала Мара. – Иди и смотри! Не спеши: здесь время отсутствует.
Беззвучно раскрылись врата храма, и Даня с волнением шагнул в открывшееся пространство. Комната за комнатой, словно не гость дворца перемещался из одного места в другое, а кто-то невидимый листал перед ним страницы чудесной книги.
Удивительные картины мироздания, сцены из прошлого, настоящего и будущего, откровения богов, священные писания, в которых можно найти ответ на самый сокровенный вопрос – все это так увлекло юношу, что он, действительно, потерял счет времени.
Пришел Даня в себя, когда рядом с ним появилась дочь Мораны, его сводная сестра. Они стояли в начале длинного коридора, в конце которого, где-то очень далеко, струился яркий свет.
- Туда? – спросил гость.
- Нет, - покачала головой его спутница. – Тебе туда рано.
Открылась сбоку сама по себе еще одна дверь, и Даня с Марой оказались там, откуда и начался осмотр дворца.
- Что ты главное прочитал в тайных знаках? – спросила Мара.
- Главное – богам богово, а простым смертным своя, человеческая жизнь.
- Что ты Савве скажешь?
- Многое. Все его мучения, тревога … так и должно быть. Нельзя жить одними радостями. Есть свет – значит, будет и тень. Есть жизнь – будет и смерть. Вкусив печаль, острее почувствуешь радость.
- А для себя что ты решил?
- За счастье нужно бороться. Едем! Ты понимаешь, о чем я говорю?
Слуги в белых ливреях распахнули дверцы кареты. Фонари сами по себе зажглись и стали ярко светить. Лошади, стоявшие неподвижно, словно неживые, зафыркали и затрясли гривами. Кучер оглянулся и, ожидая команды, натянул поводья.
- Трогай!
Время пошло.
После стремительной езды (за окном только мелькало что-то непонятное, потому что глаз не успевал выхватывать отдельные картины) остановились перед воротами в кирпичной стене.
- Я пошла? – спросила Мара.
- Нет, я сам! – возразил Даня.
Он решительно толкнул тяжелую дверь и шагнул за ворота. Обратно Даня вышел уже не один, он крепко держал за руку идущую рядом с ним Ксюшу.
- Вас подвезти? – опять спросила Мара.
- Нет! – вновь возразил Даня.
- Теперь вам в ту сторону - сказала Мара, показав в направлении едва забрезжившего рассвета.
Даня снял с себя хрустальную звезду:
- Спасибо, Машенька, тебе за всё! Это возьми себе, навсегда!
- Может быть! – усмехнулась Мара. – Трудно заранее сказать, куда повернут и как пересекутся линии жизни.
Дороги, тропинки, поля и лесочки сменяли друг друга, а Даня с Ксюшей все шли и шли. Много говорили, улыбались друг другу, не отпуская рук. О чем-то спорили, а когда пришли к согласию, наконец-то, сверкнул первый солнечный луч. Они увидели знакомые места: купола церкви, родную деревню. Стояли они перед известным мостиком через неширокую речку.
- Боже мой! Как хорошо здесь! – сказал Даня. – Вон, видишь, наш дом в саду, посаженном отцом Еремеем и мамой Дарьей. Там будем теперь жить мы. Я видел во дворце Чернобога страничку нашей жизни – она у нас общая. Но читать ее я не стал. Зачем? Боги предлагают основу, а в деталях выбираем, решаем мы сами. Это как кувшин. Слепил его гончар, обжег в печи, а теперь все зависит от нас – какими цветами мы его распишем. Краски и кисти в наших руках.
Солнце осветило всю округу - остатки ночи исчезли, растворились, словно их и не было. Впереди так много света и тепла.
(Щеглов Владимир, Николаева Эльвира).