Весь мезозой в геологическом отношении было «посвящён» постепенному распаду северного континента Лавразии и южного — Гондваны. Земля потихоньку готовилась принять современный вид. Однако и после мел-палеогенового вымирания планета имела вид, прямо скажем, не совсем такой, как сейчас. Например, Австралия и Новая Гвинея были единым материком — Сахулом, который распался только совсем недавно.
Северная и Южная Америки тоже были очень долго отделены друг ль друга. Именно благодаря этому в Южной Америке успела сформироваться очень своеобразная фауна млекопитающих, а роль высшего хищника там вообще долгое время играли птицы. Но около трёх миллионов лет назад изоляция Южной Америки закончилась — появился Панамский перешеек, соединивший её с Северной.
Тогда-то и началось проникновение лавразийской фауны Северной Америки в осколок Гондваны — Южную Америку, Великий межамериканский обмен. Хотя обменом он был весьма условным, в основном животные, да и растения, перемещались с севера на юг.
Не отставали от других и неповоротливые в общем-то колючие грызуны — дикобразы. Сейчас на юге живёт довольно обширный род — цепкохвостые дикобразы, Coendou. А вот на севере остался всего один — поркупин, североамериканский дикобраз, называемый по-латыни Erethizon dorsatum. А вот африканским дикобразам и те, и другие приходятся роднёй довольно отдалённой.
Но и цепкохвостые дикобразы отличаются от поркупина довольно заметно. У них, как следует из названия, хвост цепкий, как у обезьян. Поркупин же гораздо крупнее, хвост у него короткий и нужен только в качестве подушечки для иголок, а по деревьям лазить поркупин хоть и умеет, но не особенно любит. Зато, живя в умеренном климате, он научился есть довольно жёсткую пищу, вплоть до древесной коры.
Сам же процесс разделения дикобразов Нового Света на два рода долго был для палеонтологов загадкой — не хватало данных. До тех пор, пока во Флориде не откопали близкого родственника поркупина — Erethizon poyeri. Скелет учёным попался довольно полный, и компьютерная томография позволила сравнить новооткрытого дикобраза с ныне живущими.
По строению челюстей ископаемый дикобраз изрядно похож на южноамериканских — зубы у него не особенно прочные, а угол наклона нижней челюсти — почти как у Coendou. По всей видимости, общий предок американских дикобразов питался довольно мягкой пищей и прочные зубы ему были не особенно нужны. Строение конечностей E. poyeri тоже указывает на сходство скорее с цепкохвостыми дикобразами — они у него хватательные, позволяющие ловко лазить по деревьям.
Хвост у новооткрытого дикобраза тоже скорее «южный», чем «северный» — позвонков в нём было где-то под четверть сотни, в отличие от всего семнадцати штук в хвосте поркупина. К тому же эти позвонки ещё и длиннее, чем у поркупина. Но, несмотря на все эти «южные» признаки, на поркупина E. poyeri похож всё же больше, чем на любого из цепкохвостых дикобразов. Видимо, на север, в умеренный климат, североамериканские дикобразы добрались позже побразования Панамского перешейка, чуть более двух с половиной миллионов лет назад, и уже там научились глодать кору.
Вообще-то ранее палеонтологи думали, что во время Великого межамериканского обмена животные шли на юг по открытой местности — степям и саваннам. То есть, приспосабливаться к южноамериканской среде пришлось кому-то, похожему на поркупина. Но судя по длинному и вероятно, цепкому хвосту E. poyeri и его точно цепким лапам, он передвигался как раз по деревьям, то есть леса на мексиканском побережье в плиоцене как минимум были, а приспосабливаться к новой для них среде пришлось как раз распространившимся на север предкам поркупина.
