Кто-то говорил: проблемы начинаются тогда, когда их совсем не ожидаешь. А ведь Катя и не ожидала. Чего ожидать, когда этих проблем – выше крыши. Сына в первый класс отправила. Доча на подходе. Дома дела – после работы по магазинам беготня, потом готовка, стирка, уроки. Штопка, глажка. А ведь хочется у телевизора посидеть. А ведь этот телевизор достать надо еще! Да хотя бы книжку почитать. А откроешь нужную страницу, две строчки осилишь, и спишь уже.
Сто лет в кино не ходили – рутина заела. Катя ужасно уставала. Ночью ей снилась карусель. Скучная, серая. Одно и то же, одно и то же… Конечно, характер портился. Катя и не рада была, но как не сорваться: на Олежке горела одежда. Не напасешься. Для улицы ему был куплен ватник. Пусть рвет. Он и рвал. В хорошем пальто разрешали ходить только в школу. Так он после школы находил на свою заднюшку приключения. Сиди, мама, чини ему одежду.
Муж хороший, почти непьющий. В выходной день и по хозяйству поможет: палас выколотит, детей с собой на прогулку заберет, или белье выстиранное выжмет. В деревне весь отпуск усердно трудится, помогает родителям… А что-то не то. Разбаловала городская жизнь: может весь вечер на диване с книжкой проваляться. Устал он, видите ли!
А Катя что, не устает? Да еще тут вечерняя пахота, готовка опротивела совсем. Хоть бы сам по магазинам побегал – руки жене от сумок высвободил! Слово за слово – вспыхнули. Поссорились. Кате обидно до слез. Степе – тоже. Ведь все для семьи, зарплату до копейки отдает – понимать должна. Вот, скопили на телевизор. Скоро купят. Неблагодарная у него жена. Дура.
А ведь любил ее спокойной, надежной любовью. Мать она – хорошая. Рукодельница. Чистеха. Располнела сильно в последнее время, так женщины, они все толстеют после родов. Только в кино стройных показывают. А в жизни, куда не глянь, все полные. Летом глянешь – жалко их становится. Пыхтят, потеют, натирают себе все в секретных местах. Мокрые волосы ко лбу прилипли, крепдешин уродует их фигуры еще больше… Одна только Глашка – конфетка. Улыбается. Вся с иголочки. Пахнет вкусно. В руках – ридикюльчик, а не авоська. Каблучками: цок-цок…
Затуманился, замечтался, задумался. Непонятно – чего она замуж не идет. Какой в ней тайный изъян? Эх, Глаша, Глаша. Хороша ты, да не наша.
Катя виновато к мужу подходит. Обнимает. Виноватится. Степан извиняюще улыбается, мол, чего уж там… В доме снова мир. Глашка на время упорхает из головы.
Ночью, когда дети заснули в соседней комнате, Степа осторожно протягивает руку к плечу жены. Та свирепо дергается, шепотом, недовольно: ай, отвали ты от меня, ради Бога!
На Степана снова наваливается обида. А что, только женщины обижаются? Мужикам такие чувства не свойственны? Дура.
Глаша, стерва, как чувствовала. Вовремя подкатила. Лисичкой пушистой. Степан холостячил тогда – жена уехала в Крым с ребятишками. Выбила путевку в профсоюзе – когда еще быть нечаянному счастью? На Степку путевки не досталось – перехватили. Но ему тоже некогда расхолаживаться: надо было к родителям ехать, прогнившие венцы на избе поменять. А потом – на недельку к тестю с тещей. Тоже помочь необходимо. Не справляются уже. Старость – не в радость.
В последний рабочий день обедал в столовке. Ковырял ложкой в гречке и ни о чем не думал. А тут – Глаша! Она уже в мастера выбилась. Не простая, уважаемый человек! Вон, руки какие гладкие.
- Привет, Степан Алексеевич, земляк! У меня разговор к тебе. В деревню-то когда поедешь?
А… По делу… Поди, матери лекарство привезти надо.
Так и было.
- Мама у меня прихварывает. Просила достать лекарство. Так я достала.
- А сама чего не едешь, Глаша?
Та потупила глаза.
- Да я бы с радостью. Только вот… путевка горящая. В Крым. Ну что ее, выбрасывать? Завтра вечером уезжать.
Слово за слово, разговорились. И такой легкий, такой сердечный разговор у них получился. Что…
Вечер и ночь Степа провел у Глаши. Дома у нее хорошо, чисто, уютно. Тихо. Шампанское, конфеты. Больше ничего. Но Степану ничего и не надо было, кроме Глаши. Красивая. По-девичьи тонкая, жаркая, любящая! Степа, как на сковороде, жарится. Как в первый раз в жизни. Он такого и не видывал: Катя в любовных делах сдержанна. Дурацких вещей себе не позволяет. А эта… будто, и не деревенская, будто из Америки явилась. Огонь – баба. И все твердит: мой, мой, любимый.
- Я всю жизнь тебя ждала, Степа! Зачем ты тогда меня соплюхой обзывал?
- Ну… шутил же!
- А сейчас нравлюсь я тебе? А? – Глаша встала перед ним голая, во весь рост. Бессовестная, гибкая, смелая. У Степана дыханье перехватило. Любит? Его? Любииит?
Утром расстались. Расставались тяжко. Друг от друга оторваться не могли.
- Не хочу от тебя уезжать. Никуда уезжать не хочу. Но надо! – она плакала на его груди.
Степе тоже невыносимо. Как теперь без нее? Что он, дурак, натворил? А жена как? Что теперь вообще будет?
- Вот так они и закрутили! - вздохнула баба Катя, - Я ни ухом, ни рылом – Глаша здесь, перед глазами мельтешит. Путевки у нас в один дом отдыха были. Стерва, алиби себе устроила. Мы даже подружились с ней. Вместе на пляж бегали. Она с моими детьми так душевно общалась… Как будто они ей – роднее некуда!
Роман не был коротенькой интрижкой. Он растянулся на года. Степан жил на два дома. Умудрялся ведь.
- От Степана у Глаши родилась девочка, - продолжала Катерина, -Мы с ней хитро переглядывались:
- А ты, Глафира Андреевна, никак из Крыма подарок привезла?
Та заалела. Глазки в пол:
- Да. Привезла себе.
Нравы были уже не такие строгие. Чай, не девушка. Одинокая. Бездетная. А для чего им, одиноким, да бездетным на юга ездить? Для того и ездят, хоть ребеночка себе соорудить.
Ой, какая дура я была… Очнулась, когда мне уже люди тыкать начали:
- Катька, ты вообще слепая? Она же виснет на нем, никого не стесняясь.
Я Степу к стене грудью прижала. А он и не отнекивался.
- Да, - говорил, - так и есть. Вины с себя не снимаю. И ребенок – мой. И любила она меня с детства. И ждала. Она, может быть, права. Тебя не брошу. Тут у меня тоже дети. Прости.
У меня тогда мир обрушился. Пожаловалась в профком. Собрание устроили. Глашку рядом с с моим мужем поставили. Разделывают беднягу под орех, чуть из партии не выгнали. Но с мастеров сняли. Глаша последнее слово попросила. В глаза мне глядит. Жжет меня взглядом:
- Это ты у меня Степана украла. Это тебя нужно сюда, рядышком со мной, разлучницей, поставить! Какая ты жена – слова доброго от тебя не услышишь. Толстая, некрасивая, постаревшая! И нечего тяжелой работой прикрываться! И детьми прикрываться нечего! У меня тоже работа тяжелая! И ребенок! А ты посмотри на меня, а потом на себя посмотри! И вы все посмотрите! Жены! Да вы сами – разлучницы! Стыдно за вас!
Она бы еще говорила… да и зал заволновался. Закричали все, затопали. Обидно! Но я молчала. Что-то во мне оторвалось вроде. И ненависти нет. Хотя разорвать ее на части хотелось. А тут – отрезало. Может быть, это ее правда? Такая вот правда. И ей, Глашке-какашке, не сладко самой?
Тетя Катя замолчала.
- Как же вы помирились? – спросила ее Светлана.
- А никак. Смерть нас помирила.
Недолго Глашкино счастье длилось. Умер Степа. Внезапно. Шел на работу и упал. Вот и все.
На похоронах Катерина не плакала. Сидела на стульчике отупевшая, оглушенная. Ничего вокруг себя не видела. Очухалась немного к девятому дню. Пришла на могилку, веночки поправила. Присела с горестными думами. Что теперь будет? Как детей растить? Как родителей оберегать?
- Сижу, значит, так. Плачу. Поругиваю изменщика своего. И жалею одновременно. Вдруг, слышу: шурх, шурх.
Рядышком со мной Глашка садится.
- Спасибо тебе, - говорит.
- За что? За мужа?
- За то, что здесь его похоронила, а не в деревне. Не наездишься ведь к нему.
Я тяжко вздохнула.
- Стыдоба мне с этими похоронами. Как в тумане ходила. Ведь накрепко отца-матерь Степиных обидела. Ему бы там, на Родине лежать.
- А теперь здесь наша Родина. Где наши с тобой дети, там и Родина.
Сидели, плечо к плечу, целый час. Потом ко мне пошли – поминать. Девочку свою Глаша у соседки забрала. С моими обормотами познакомила. Вот, мол, двоюродная сестренка ваша. Танюшка. А она махонькая совсем. Ничего не понимает пока. Фотографию траурную увидала: папа, папа!
Выпили с ней маленько.
- Как теперь жить будем? – спрашиваю.
- Как? Друг за дружку держаться, - ответила она.
И вот так друг за дружку держались. Всегда. Детей на ноги поставили. Они разъехались давно. Редко нас навещают. Все про нас ведают. Ничего, не осуждают. Умные дети. Только видимся редко – они сами уже внуков имеют. Что мы им, старухи старые. Да мы справляемся. Глашкину квартиру сдаем. Сами в моей хрущобе живем. Не бедствуем.
- Не бедствуете? А как же очереди эти за едой? – удивилась Светлана.
Катя прищурилась:
- Это мы экономим. Копим. Правнукам новые машины подарить хотим! Приятно ведь будет. Скажут: вот бабки, так бабки! Сколько бабок эти бабки нам отвалили!
Светлана все равно не понимала старушек. Дети к ним не приезжают – бросили женщин на произвол судьбы. Они тут сдурели уже. Скоро по помойкам лазить будут, соперницы-роковухи. Однако, свое мнение оставила при себе. Нечего смущать бабушек. Им виднее.
Автор: Анна Лебедева