Рассказ о гордой Елене
- Ерофеева! – доктор Григорьев, обычно ругавший заполошную Ольгу за излишнюю нервность, в этот раз смилостивился, - а вы молодцом. Порадовали. Если так и дальше будет продолжаться, выйдете из больницы свежим огурчиком!
Он высился над пациентками и с этой невероятной, почти двухметровой высоты взирал на женщин с божественным величием. Так и было – Григорьева обожало все женское население городской районки от мала до велика за мужскую стать (и это чистая правда) и за гениальность (и это тоже правда). Непонятно было, что этакий бриллиант делает тут, в глухой провинции. Этакому самородку самое место было где-нибудь в столицах, в ряду известных академиков и светил! А он губил свою жизнь в пыли и плесени зачуханного районного городка, без званий и регалий.
Но если бы доктор Григорьев покинул пациентов, добрая половина из оставленных врачом больных сбросилась бы со скалы прямо в море. Хорошо, что здесь не было ни моря, ни скал – самоубийств такого рода не случилось бы. Люди просто тихо поумирали бы от инфарктов, инсультов, оторвавшихся тромбов и еще, бог и врач знают, чего. Мало ли диагнозов у сердечников?
Григорьев с исступлением отважного адмирала вел свой прохудившийся от времени старый корабль к счастливому берегу земли обетованной. И даже если бы корабль дал течь, изъеденный бюрократическими бездушными крысами, Григорьев до последнего стоял бы на мостике, спасая своих несчастных больных пассажиров.
Все это чувствовали. Все это знали. Все верили Григорьеву. Точнее, в Григорьева. Все боготворили его и тайно ненавидели его несуществующую жену. Мифическая жена где-то была, должна быть. Как у такого мужика нет жены или любовницы, бред! Но никто ничего не знал, а женский персонал молчал, как «рыба об лед»!
Врач подмигнул хорошенькой Галочке, почти девочке, и велел готовиться потихоньку к выписке. Строго взглянул на бабулек и назначил им какие-то дополнительные лекарства. Отругал Елену за наличие посторонних предметов на тумбочке:
- У нас тут не салон красоты, уважаемая! Если вы хотите сразить кого-то своей красотой, то ошиблись адресом! Сражать красотой кавалеров нужно в музее!
Елена вздохнула обреченно и попрятала свои тюбики и баночки в тумбочку.
- Завтра приду и проведу повторный обыск. После не обижайтесь!
Строг, но справедлив. И не поспоришь.
Досталось и Светлане.
- Григорьевна, еще раз узнаю, что ваши родственники приносят вам суши, выгоню к чертовой матери с красной полосой! Вам нельзя, вы понимаете? Это же чистая соль! Вам соль противопоказана! Неужели вам не обидно? Такую гадость пережили, такую себе гадость нажили и нисколько не боитесь за свое здоровье?
Григорьев мог распекать женщин и так, и сяк. Разными словами и выражениями. Но никто не плакал и не обижался. Как-то у него выходило необидно. И справедливо. Действительно, что за курятник: он их с того света вытаскивает, а они не могут элементарных вещей понять!
Наконец, больничный кумир, покинул седьмую палату, оставив после себя чуть слышные ароматы древесного мха с нотками кубинского табака. Женщины потянули ноздрями и чуть не крякнули по-мужски, как крякают представители сильного пола, увидев стремительную и неприступную красотку.
- ХАрош! – шепнула Ольга.
- Мд-а-а-а, - согласилась Елена.
Бабульки скромно потупились. Иришка вновь углубилась в чтение. Галка не скрывала радости. Наконец-то – выписка!
А Светлана подумала, что их доктор напоминает чем-то Антона Павловича Чехова. Не его персонажей, плывущих по течению, разочаровавшихся в жизни людей, а именно самого Чехова, человека с исстрадавшейся душой, преданного делу, глубоко порядочного и ранимого. Почему так мало, катастрофически мало «Чеховых» в нашей современной жизни? И почему «Чеховы» так несчастны? Новые «Дон Кихоты»? Возможно, возможно…
Вечером, когда медперсонал покинул стены больницы, оставив пациентов на попечение медсестер и дежурных врачей, после ужина, как обычно, в палатах начинались почти домашние посиделки. Это раньше кто-нибудь из завсегдатаев прятал в своей сумке кипятильник, а сейчас в буфете всегда можно поставить чайник и повечерять.
Но попить чайку хотелось многим, а чайник один, да еще и ломался постоянно от высокой нагрузки. Потому, привычка таскать с собой кипятильник или электрическую мини-кофеварку осталась у большинства опытных больных. Ольга и Елена, покопавшись в тумбочках, достали сушки и печенье.
Девчонки предложили шоколад и глазированные орешки. Светлана еще с утра приобрела в буфете коробку вафельного торта. Бабушка Глаша, скользнув взглядом по бдительной бабе Кате, зашуршала пакетом с простенькими карамельками. Баба Катя, поймав ее взгляд, согласно кивнула, мол, чего уж там, все познакомились, смирились уже с совместным сосуществованием, считай, одна семья.
- Очень люблю вафельные торты, - заметила баба Глаша, - с детства. У нас в деревне это за лакомство почитали.
- Да и не только в деревне, - улыбнулась Елена, - красивая, статная женщина в шелковом халатике, расшитому диковинными птицами с длинными огненными хвостами, - я с детства обожала торт «Полярный». Отрежешь кусок, он похрустывает, пахнет ванилью и мятой. Откусишь от такого, и… Жизнь удалась!
- Н-е-е, не скажите, - возразила Ольга, - раньше «Полярный» - д-а-а-а-а, вкусная вещь! А сейчас – одно название. Сплошная химия. Никакого удовольствия.
Все с ней согласились. Светлана с сомнением посмотрела на торт, который она только что разрезала.
Галинка зашелестела фольгой шоколадки. Призналась, что все эти печеньки и сухарики – вчерашний день. Посконно и домотканно.
- К нам в универ приезжали французские студентки по обмену опытом. Ну… Как это… В общем, мы меняемся: наши к ним, а их студенты – к нам. Так эти французы очень разочаровались в российской кондитерке, говорили: ничего противнее не пробовали! Не умеют наши изготовлять сладости. Пирожные у нас – полный отстой – сухие, крем или жирный, или белковый. Ни кислинки, ни ярких вкусовых оттенков.
- Конечно, цацы какие. Нажрутся лягушек и гордятся! – вскипела баба Катя.
- Галя права, - вступилась за девушку Елена, - сладости Российского производства, действительно, или пресные или ужасно жирные. Просто беда! Я любила бывать в Гренобле. Все эти уличные кофейни, атмосфера сказочная… Официант подает на фарфоровой тарелочке капкейки – крошечные, похожие на кексики, пирожные с пышной, как снег, шапочкой взбитых сливок. Венчает крем упругая, глянцевая вишенка. Ни с чем несравнимое удовольствие: нежная сладость с легкой, едва ощущаемой кислинкой. Не приторное, свежее, нежнейшее пирожное! Потом, уже в Москве, я все никак не могла найти похожего вкуса, хотя и у нас уже появились кафе, практиковавшие европейскую рецептуру.
- А вы в Москве жили? – Иринка, вторая девочка, подняла на Елену свои прекрасные, и бывшие бы еще прекраснее, если бы не тяжелая щетка наращенных ресниц, глаза.
- Да, когда замужем за Иванцовым была, - небрежно ответила Елена.
- Наверное, вы развелись, да? – Когда все поняли, что женщине не хочется вспоминать об этом браке, и помалкивали, Иринка намеков не поняла. Молодость.
- Наверное, развелась, - улыбнулась Елена, - а точнее, сбежала.
Светлана с первого дня недоумевала, что же делает такая яркая, балованная с виду дама в районной, захудалой больничке. От Елены пахло дорогими, тонкими духами. Кожа лица до сих пор сияла свежестью и могла соперничать состоянием своим с юными соседками по палате. Такие женщины обычно лечатся в особенных клиниках. И уход за ними особенный. Пазл сошелся. Муж! Москва! Столица! И жена, оказывается, убежала. Интересно, как же сложилась судьба этой мягкой, прихотливой красавицы?
Интересно было не только Светлане, но и Иришке с Галинкой (они и не думали утыкаться носом в свои гаджеты, что делали по обыкновению), и Ольге, (убегавшей в коридор с телефоном для очередных разборок со своим гулящим супругом), и бабам Глаше и Кате (мирно ложившимся к этому времени спать)
- Вы бы себя видели! Сидите, как в Мариинке во время премьеры, - Елена дробно, как колокольчик звенящий, рассмеялась. А хотите, я вам расскажу, как своего мужа бросила? – вдруг спросила Елена у женщин.
Все, конечно же, хотели.
Елена посмотрела на свои ухоженные руки. Гладкие, с длинными пальцами, белые. На таких изящных пальчиках великолепно смотрятся тяжелые кольца с большими самоцветными камнями. Или тоненькие колечки с россыпью бриллиантов. Неважно – руки Елены были красивы. Мужчины любят целовать такие.
- Замуж я вышла очень рано, - начала она.
И даже не потому, что любила мужа. Потому что, очень хотела выпорхнуть из родного гнезда поскорее. Не могу сказать что-то плохое про своих родителей – сейчас я их стала понимать. Забота, опека, страх за ребенка… Они казались мне излишне навязчивыми и деспотичными, даже жестокими.
Природой, Богом установлено – рожать нужно в положенные сроки. Молоденькие мамаши, неопытные, зачастую без царя в голове. Их самих еще воспитывать надо. Но дети таких родителей растут здоровыми и сильными, никто над ними не нависает и не контролирует каждый шаг. Родителям самим погулять хочется. Испачкался малыш, коленку разбил, ягод немытых налопался – ну и что? С кем не бывает? Нормальная семья, нормальные здоровые отношения.
Роды после тридцати, сорока лет – неправильно. Женщины к этому времени умнеют, знают жизнь и понимают, какую ответственность несут за дитя. И их ответственность перерождается в паранойю, в излишние переживания. Они пытаются оградить, защитить ребенка от опасностей, и эта защита превращается в манию, в деспотию.
Маленькая Леночка Комельская была затянута на все шнурки, ремешочки и завязки. Она никогда не капризничала (капризы раздражают папу), не плакала (слезы пугают маму), существовала, согласно установленному порядку, режиму труда и отдыха. Утром – чистка зубов и зарядка, потом – школа, обед и час на послеобеденный отдых. Потом она гуляла с мамой по бульвару. После прогулки Лена садилась за уроки. Вечером мама и Лена ждали папу в их огромной прихожей.
На Леночке был повязан безупречно чистый белый бант, мама надевала туфельки на каблучках рюмочкой. Домработница Таня покидала дом до утра, чтобы не тревожить усталого хозяина, не выносившего посторонних в большой, просто огромной квартире их ведомственного дома.
Отца привозил вышколенный водитель на серой волге. Отец снимал пальто с каракулевым воротником, а фуражку с высокой тульей помещал на полку. Чинно целовал маму и дочь. Потом мыл руки и некоторое время отдыхал в своем кресле. Леночка четко и без запинок пересказывала ему важнейшие события родной школы, а потом демонстрировала дневник, сияющий от пятерок. И, не дай Бог, там появится какая-то другая отметка. Четверки папа не одобрял.
- Человек должен делать все на «отлично». «Хорошо» - это не отметка. Это снисходительность к слабому. О тройках и двойках я вообще не говорю. Ты – дочь генерала! И ты должна соответствовать званию отца! – часто говорил он. И если видел четверки, устраивал Елене форменный бойкот.
Позже Елена поняла позицию папы. Просто он мечтал о сыне. Но жена не выполнила своих обещаний: сначала долго не могла родить, а потом преподнесла вот такой сюрприз: девочку. Зачем военному девочка? Что с нее взять? Очередная избалованная девчонка, головная боль семьи. Другое дело – сын. Продолжатель дела, будущий герой. Да! Именно, герой. Про нежных золотых мальчиков, отпрысков важных персон, генерал Комельский слушать даже не желал:
- Выродки! Сморчки. Потомство слабаков!
Он считал: чем выше пост, тем жёстче должно быть воспитание. Никаких поблажек и уступок. Детей нужно пороть! По-роть!
Леночке повезло, она была девочкой. И от порки, конечно, освобождена. С нее достаточно было и бойкота. А ей хотелось быть мальчиком, так отчаянно хотелось… Чтобы отец увозил ее с собой, разговаривал с ней, даже порки она бы не испугалась, пусть! Пусть хоть на горох в угол ставит, лишь относился к ней, как к живому человеку, а не к бракованной болванке!
Автор: Анна Лебедева