Дома Наталью ждала радостная весть. Пришло еще одно письмо от Митьки. Ответной весточки на свое первое письмо он еще не получил, но радовался, что воюет совсем недалеко от него отец. Так уж случилось, что фронты разные, но части оказались близко. Конечно близко это было условно сказано и измерялось сотнями километров. Но Митька радовался такому совпадению, как ребенок, считал, что по военным меркам это совсем рядом.
Митькина радость передалась Дуне, а уж Людмила, так та просто светилась. Она уже строила предположения, что Василий обязательно постарается и устроит встречу с сыном, как только представится возможность.
Когда Людмила ушла домой, полная надежды, что там ее тоже ждет письмо, Дуняша спросила, видела ли мать Фроську.
- Видела. Лежит, как барыня, поправилась даже, щеки округлились. Скоро, чай, домой выпишут. Чего там вылеживаться то. Что по мне, так пусть бы подольше ее там подержали. И Паня ее не достает да и бабы деревенские со своими сплетнями да шепотками за спиной. Ведь это какое терпение надо, чтобы все вынести.
Наталье очень хотелось рассказать Дуне об Евгение Александровиче, но она не могла, ведь пообещала, что все останется только между ними. А раз пообещала, то молчать будет. Сколько ей за время, что медиком в деревне работала, секретов разных приходилось слышать. Но ни разу не проболталась она, не посудачила с бабами, перемывая кому то косточки. Да и других, бывало, одергивала. Наверное поэтому и уважали жители деревни свою фельдшерицу. Частенько не только болячки свои приходили к ней лечить, но и душевные раны. А она к каждому человеку находила подход.
На другой день совсем разненастилось. Мелкий усеистый дождик как зарядил с ночи, так и сыпал весь день не переставая. На следующий день то же самое. И так, почитай, всю неделю. А люди как работали в поле, так и продолжали работать. В результате начали колхозники болеть. Двери в медпункте не закрывались. Даже очередь образовалась. Приходилось ждать. А куда деваться, осень, непогода, простывали люди на работе. Кашляли, хрипели. Приходилось от работы освобождать. Знала Наталья, что опять начальство колхозное будет ругаться.
Так и случилось. Вечером пришел Семен Михайлович.
- Ты что, Наталья, делаешь. Половину бригады от работы освободила. А работать то кто будет. Картошка еще не выкопана. Дожди идут, сгниет вся в земле.
Наталья аж взвилась.
- Да ты сам, Михайлыч виноват. На улице дождь хлещет, а ты всех на картошку направил. А много ли надо. Люди то ослаблены, никаких выходных им нету. Разве под крышей у тебя работы нет. Переждал бы, глядишь и не росхворались бы люди.
Слово за слово, разругались напрочь. Наговорили друг другу разных слов нехороших. Наталья аж раскраснелась. Семен вдруг замолчал.
- Ох, Наташ, чё это мы с тобой разошлись то. - Проговорил он после продолжительной паузы. - Я ведь понимаю, что ты не нарочно освобождаешь людей, чтобы меня позлить. А мне то где народ брать.
- Я ведь и так только на три дня освобождаю. А разве за три то дня вылечишься. А приходится. Меня ведь не только ты, а и районное начальство донимает. Ругаются. Так и приходится между вами крутиться. А я всех, как сквозь игольное ушко пропускаю. Приходят и такие, дома картошку надо копать, вот и притворяются хворыми под шумок. Таких то сразу видно. Ничего им не даю.
Постепенно разговор перетек в мирное русло. Семен помягчел. Даже попытался извиниться, что зря наорал. Да Наталья только рукой махнула. Ведь не впервой ей такое выслушивать. Сейчас то как-то поспокойнее стало. Не то что в начале войны. Тогда то и дело вызывали, заставляли отчет держать за каждого больного, да оправдываться. Приходилось на работу даже стариков отправлять, которые и ноги то чуть таскали.
- Ты мне лучше скажи, как там Марья то у тебя. Давно уж ее не видела. И она не заходит.
- А чё, Марья то, как и все, на работу ходит. Каюсь, в поле не гоняю ее, на ток поставил, зерно сушить. Там тепло. Дома картошку мы с парнями вырыли. Она только командовала. Ты как-нибудь заходи, посмотришь. Мы ведь и сени достроили. Доживем, так на тот год и чулан пристроим. И будет у нас все, как у людей.
- Я знала, что ты будешь хорошим мужем, а уж отцом и подавно. Радуюсь за Марью. С тобой ей хорошо жить будет.
Наталья заметила, как загорались глаза Семена, когда он говорил о Марье. Видно и вправду напрочь вычеркнул он ее из своего сердца. Ей даже грустно стало. Но она тут же одернула себя. Нечего завидовать подружке. Сама так захотела. И хорошо, что у них с Семеном все срослось.
Семен еще немного посидел, рассказывал про Любку, чему она научилась, как говорит. И опять в его словах такая любовь была к этой малышке, словно о своей, кровной и самой любимой дочке он говорил.
Семен ушел. Наталья тоже начала собираться домой. Притомилась она сегодня, устала. Сколько людей через нее прошло. А ведь каждый человек ждет от нее не только лечения, но и доброго слова. А лечить то чем. Ну даст она пилюлю одну, а остальное покупать надо. А откуда у людей деньги. Вот и лечатся потом, кто как сможет. Не все лекарство покупают.
Вечером, уже спать собирались, в окошко вдруг кто то забарабанил. Наталья выглянула, в темноте увидела Степаниду. Лицо ее было испугано. Наталья накинула фуфайку, вышла на улицу.
- Ой, Наталья, ты уж не серчай, что я ночью тебя потревожила. Тимша у меня захворал. Горячий, как огонь, хрипит все внутри.
- Подожди меня. Сейчас оденусь только.
Наталья собралась быстро. Подумала, что хорошо лечь не успела. Тяжело бы было снова подниматься. Чемоданчик в руки и пошли к больному.
Тимоха и вправду весь горел. Внутри у него даже без прослушивания было слышно, как все булькает и хрипит. Наталья понимала, что таблеточка и даже один ее укол тут не поможет. Надо везти в больницу. Но отчего то страшно ей было ехать с Тимохой , пусть даже таким беспомощным в глухую темень. А до утра оставлять его ну никак нельзя.
- Его в больницу надо везти. Я то что могу сделать. Надо врача. Собирайся, Степанида и его собирай. Поедем в район.
- Может до утра подождет. Дай ему лекарство какое-нибудь. Темно ведь уж. Как ехать то.
- Так и поедем. Я пошла лошадь запрягать, а ты собирайся.
Осенняя ночь. Ни одной звездочки на небе. Темень кругом. Наталья, хоть и знала хорошо дорогу до конюшни, шла осторожно, боялась споткнуться. Сторож опять спал. Разбудила его, чтоб одной не шарахаться по конюшне. Хорошо, что у того фонарь исправно горел, и был заправлен керосином до верха.
- Я фонарь у тебя возьму.
Она бесцеремонно забрала фонарь, уселась в телегу. Лошади, конечно, не понравилось, что ее в такую пору заставляют работать. Да такая доля у нее видно. Тут уж ничего не поделаешь.
Степанида ждала ее наготове. Вдвоем они усадили Тимоху на лошадь, укрыли одеялом.
- Ты дом то на замок закрой, а то кто знает, сколько проездим. Может до утра.
Медленно выехали за деревню. Там лошади пошла увереннее, дорога одна, ничто ее не отвлекало. Наталья даже фонарь потушила. Толку от него все равно никакого не было. Только мешался в руках.
- Где это его так угораздило простудиться? - Спросила Наталья. Ведь вроде на току работает, дождя нет.
Степанида всхлипнула и рассказала то, что сам Тимоха ей поведал, когда захворал.
Зерно в одном бурте начало гореть. Нужно было его срочно перелопачивать. Несколько баб, да Тимоха. Махал, махал Тимоха лопатой, вроде подустал, смотрит все работают и отдыхать даже не думают. Потихоньку ушел на другую сторону, фуфайку подстелил и закопался в горячее зерно. Думал немножко посидит, а пригрелся да уснул. Сколько проспал, он не знает. Проснулся от того, что уж невмоготу ему жарко стало. Вылез, стряхнул с себя прилипшее зерно, пошел к бабам.
- Ты где это был, - удивились женщины.
- Да вот тут, - махнул неопределенно рукой.
- Ладно, домой пошли. Хватит сегодня. Время то уж много.
Пока шли, промерз он в мокрой одежде напрочь. Бабы то фуфайки сухие надели, а он так и шел в мокрой. Ветер, как нарочно, поднялся. Всего его разгоряченного просквозило. Дома матери ничего не сказал. Она бы хоть натерла его, да разогрела на печи. А они пошли картошку копать, пока не стемнеет. Там его еще больше просквозило. Степанида горестно вздохнула и поджала губы. А Наталья про себя подумала, что видно и вправду у него не все в порядке с головой. Дома то он что, в сухое переодеться не мог. Поперся как был.
Показались огни станции, а там и больница рядышком. Двери больницы, как всегда ночью, были закрыты изнутри. Наталья стала стучаться в окно. Вышла заспанная санитарка, узнала деревенскую фельдшерицу.
- Ты чего барабанишь, не знаешь что ли, что звонок поставили, - показала она на кнопку около двери. Ладно я тут спала, а то бы и не услышали сразу то тебя. Всю бы больницу переполошила.
Вдвоем со Степанидой они завели задыхающегося Тимоху в приемный покой. Вышел Павел Николаевич.
- Здорово, Наталья. Кого это ты сегодня привезла?
- Вот, смотри, Тимофей.
Доктор посмотрел на парня, потрогал его горячий лоб и сразу направил в палату. Наталья велела Степаниде дожидаться тут, прошла вместе с больным. Сестра шептала прямо на ходу, что в палате нет ни одной свободной койки.
- Ну придется в коридоре поставить. Давай торопись. Видишь он на ногах стоять не может, командовал Павел Николаевич.
Павла Николаевича побаивались. С кем бы другим сестра и поспорила, но тут, словно по взмаху волшебной палочки появилась кровать, затем матрас. Еще немного и Тимоха уже лежал на кровати, доктор прослушивал его и одновременно делал назначение. После того, как все было сделано и уже сестра суетилась возле больного, Павел Николаевич повернулся к Наталье.
- Ну пошли ко мне, расскажешь как дела. Что то давненько тебя не видел.
- Да зашилась я совсем с работой. Все хворают. Народ целый день идет. Вот, смотри, среди ночи пришлось ехать. Побоялась его до утра оставить.
- И правильно сделала. Зачем тебе ответственность на себя брать. Здесь врачи. Я вот сегодня дежурный.
Наталья рассказала, кто это такой Тимофей. В больнице уже весь персонал о нем был наслышан.
- Ну вот, бумеранг вернулся. Теперь он здесь в больнице лежит. И неизвестно, выкарабкается ли. Похоже воспаление у него. Вроде парень то сильный. Не смотри, что люди голодают, вон какой бычок.
Долго разговаривать Наталья не стала. Там ее ждала Степанида. Да и домой скорее хотелось попасть. Может хоть поспит еще немного.