Глава 30
Я никогда раньше не была в таких жутких обстоятельствах. Сначала даже кажется, что вокруг меня какие-то крупные шмели вьются: свистят, быстро пролетая мимо, ударяются об асфальт, отскакивают и продолжают свой полёт. Наблюдаю за этим явлением природы с интересом. Длится это всего несколько секунд, а потом слышен вдалеке громкий стук, и пальба вдруг резко прекращается.
Только теперь понимаю: никакие это не шмели были, а пули. Они летели со свистом, как смертоносные насекомые, рассекая воздух и заставляя сердце сжиматься от страха. Стоило хотя бы одной отрикошетить от асфальта… Мурашки бегут по коже, словно ледяные иголки. Я чувствую, как кровь стынет в жилах при одной мысли о том, что могло случиться дальше. В голове мелькают жуткие картинки: вот падаю на землю, кровь, крики, небо, которое кажется таким далёким и холодным…
Сразу же после этого первая мысль: «Может, ну её, эту работу? Попрошусь куда-нибудь на тихую административную должность. Чёткий график, никаких больных и уж тем более…» – домечтать не успеваю. Поднимаюсь и вижу, что полицейские окружили человека в чёрном. Один направил на него пистолет и медленно подходит. Другие держат на прицеле.
Поднимаюсь и бегу в ту сторону: человек, кем он ни был, ранен.
– Дайте мне его осмотреть! – кричу полицейским.
– Сначала надо обыскать, – говорят мне, преграждая путь.
– Он дышит? – спрашиваю между фигур двух очень рослых мужчин. Они настолько огромны, что рядом с ними кажусь себе лодкой на фоне «Титаника».
– Чисто! – произносит подошедший к преступнику. Оружия рядом уже не вижу.
– Можете им заняться, доктор, – говорит один из офицеров.
– Ему пробило бронежилет? – спрашиваю правоохранителей, осматривая лежащего.
– На груди, справа, – слышу в ответ. Интонация голоса однозначная, её можно понять, учитывая обстоятельства: «Зачем ты с ним возишься? Брось!»
Но я так не могу. Совесть не позволяет. Надеваю стетоскоп и говорю мужчине:
– Я врач, я помогу вам. Говорить можете?
– Пошла к черту! – рычит тот из-под балаклавы, полностью скрывающей лицо. Видно только злые усталые глаза.
– Значит, можете.
Ко мне подбегают двое сотрудников «Скорой».
– Справа дыхание ослаблено, – сообщаю им.
– Давление 100 на 65, пульс 90, – говорят они.
– Толстую иглу. Перевернём его. Выходного отверстия нет. Нужна плевральная. Противошоковый препарат и стерильную салфетку. Сними маску.
Когда балаклаву стягивает фельдшер, под ней оказывается довольно упитанный мужчина примерно лет 35-ти. Вскоре подходит Денис.
– Как там дети? – спрашиваю его.
– Первого, с ранением глаза, можно отправить машиной. Второго надо на вертолёте.
– Хорошо, я полечу с ним.
Ещё пару минут возимся с преступником.
– Ну, мне пора, – сообщаю Денису, понимая, что детям нужна срочная помощь, и он неожиданно говорит:
– Подождите, возможно, этого тоже надо на вертолёт.
– Там не хватит места, – отвечаю ординатору.
– Подождите, пока он стабилизируется, – продолжает спорить Денис.
– Отвезите его в другую больницу.
– До другой он может не дотянуть, – настаивает коллега. – Подождите, пока я вставлю дренаж. Трубку 32. Принесите две дозы первой минус из вертолёта, – это он говорит фельдшеру «неотложки».
Понимаю, что времени осталось совсем мало. Встаю:
– Я загружаю мальчика.
– Эллина Родионовна, подождите!
Но я спешу к вертолёту. Поскольку времени с момента посадки прошло больше, чем планировалось, пилот заглушил двигатель. После моей команды завёл снова, теперь надо дождаться, пока лопасти раскрутятся до нужной скорости. Пока жду, вижу, как неугомонный Круглов бежит рядом с каталкой, на которую переложили преступника.
Мне сначала кажется, что они спешат к «Скорой». Всё оказывается сложнее.
– Вы меня слышите? – спрашивает Денис у пациента. Тот молчит, зато фельдшер сообщает:
– Тахикардия 120. По дренажу почти пол-литра.
– Он истекает кровью! Лей дозу первый минус.
– Давление 70.
– За мной, – командует Денис.
– Вы куда?
– Полетим на вертолёте. Пол-литра быстро, потом медленно.
Вскоре Денис вместе с коллегами из «Скорой» оказывается возле вертолёта.
– Он истекает кровью, – старается перекричать шум винтов.
– Что?
– Мой ухудшился! Мне нужен вертолёт!
– Куда его положить? – показываю на маленький салон.
– Надо выгрузить мальчика.
– У него нога без пульса.
– При таком ранении можно ждать пять часов, – умничает Денис.
– Я не хочу терять время, – пытаюсь образумить коллегу.
– У него падает давление!
– Так перелейте кровь.
– Эллина Родионовна, вылезайте из вертолёта!
– Не вылезу. Вы с ума сошли!
– Мой больной тяжелее.
– Ваш больной преступник! – не выдерживаю.
– Это не наше дело, – возмущается Денис. – Вы же сами первая к нему кинулись! Сюда! – он отвлекается, чтобы притянуть каталку поближе к вертолёту, в этот момент решаю воспользоваться ситуацией и кричу пилоту, чтобы закрывал дверь.
– Взлетаем! – требую от лётчиков.
– Откройте! – стучит Денис в иллюминатор с перекошенным от злости и сильных вихревых потоков лицом. Волосы на его голове мечутся, словно языки пламени.
– Отойдите! – требую от него, показывая рукой.
Круглов что-то бросает гневное (слова, к его счастью, тонут в грохоте двигателя) и отодвигается на несколько шагов, продолжая буровить меня яростным взглядом. Сразу после этого вертолёт начинает резво подниматься. Я ощущаю свою вину перед ординатором. Он прав: сама же первая кинулась помогать раненому мужчине, невзирая на его поведение. Тот стрелял вокруг так густо, что мог погубить ещё несколько человек, если бы не меткий выстрел снайпера. Но когда мне пришлось делать выбор между преступником и ребёнком, то я выбрала второго. Разве могла женщина и врач поступить иначе в моём положении? К тому же интуиция подсказывает: именно Колю надо первым доставить в клинику.
Через двадцать минут вертолёт плавно опускается на крышу нашего учреждения. Выходим и везём мальчика вниз.
– Последнее давление? – спрашиваю медсестру из лётной бригады.
– Нормальное, 110 на 70.
Из лифта к нам бежит Маша.
– Как он? – спрашивает, помогая везти каталку.
– Ранение паховой области, нога без пульса.
– А рука?
– Навылет. Нервы и сосуды не задеты.
– Ногу чувствует?
– Почти нет.
– Мне отрежут ногу? – спрашивает Коля со страхом в голосе.
– Будем надеяться, что нет, – улыбается ему Маша.
Ещё через несколько минут мы в родном отделении.
– Коля, – говорю мальчику. – Мы тебя сначала осмотрим здесь, а потом отвезём наверх на операцию.
Он кивает. Слишком напуган, чтобы соображать, но держится, не плачет.
– Внимание. Раз, два, три, – перекладываем пациента.
– Папе позвонили? – интересуется мальчик.
– Мы этим займёмся, – говорю ему и прошу Катю Скворцову: – Свяжитесь с полицией, школой, с кем угодно. Надо найти отца.
– Всё было в новостях. Отец наверняка сам его ищет, – замечает Маша.
– Действуй, – ускоряю медсестру.
– Хорошо.
В дверях она едва не сталкивается с Горчаковой. Пока летели, вызвали её ввиду сложности ранения ребёнка.
– В лёгких чисто. Давление 115 на 75, пульс 80. Входное в паху слева, – сообщает медсестра.
– А где выходное? – интересуется Нина Геннадьевна.
– На ноге нет, – говорю, – я осматривала на месте происшествия.
– Значит, пуля внутри, – констатирует Горчакова. – Тогда увидим её на снимке таза.
– На доплере пульса нет, – говорит Маша.
– Посмотрим спину.
– Навылет ничего не задето. Я проверила на месте, – говорю Нине Геннадьевне.
– Я должна убедиться, – парирует она.
– Ладно, перевернём. Коля, мы тебя повернём на бок, чтобы осмотреть спину.
– Поворачиваем! – командует Горчакова.
Минут 15 спустя стоим с ней возле негатоскопа, рассматриваем снимки.
– Пули не вижу, – заключает коллега.
– Может, выше в животе? Сделаем обзорный. Живот точно не болит? – спрашиваю мальчика.
– Только нога, – отвечает он, и сразу после этого медсестра тревожно произносит:
– Экстрасистолы!
– Где снимок грудной? – спрашиваю.
– Пять подряд.
Горчакова делает назначение препарата.
– Что это? – Коля испуганно смотрит на нас.
– Просто перебои в сердце. Ничего страшного.
– Вы не поверите! – в палату буквально вбегает Маша со снимками в руках.
– Что?!
– Я нашла пулю! – и она тут же показывает на негатоскопе.
– Господи, она в сердце, – произношу ошеломлённо.
– Наверное, прошла по бедренной вене, – замечает подруга.
– Потом по нижней полой, в правое предсердие и желудочек, – добавляет Горчакова. – Звоните в оперблок! Мы едем! Передайте, нужна кардиологическая операционная и аппарат искусственного кровообращения.
– Одновременно вам придётся оперировать ногу, – замечает Маша.
– Положите его на правый бок, чтобы не было лёгочной эмболии, – говорит Нина Геннадьевна, снова слушая сердце ребёнка.
– Коля, надо опять лечь на бок, – говорю мальчику.
– Что со мной?
– Помнишь, я сказала, что мы поедем наверх?
– Да.
– Вот и едем.
Быстро везём каталку к лифту.
– По катетеру отошло 200 кубиков, – говорит медсестра.
– Совместить шесть доз и держать наготове две плазмы, – указывает Горчакова.
– Всё будет хорошо. Держись, дружок, – говорю Коле, стараясь улыбаться.
– Вы найдёте папу?
– Найду, – отвечаю, когда дверь лифта уже закрывается.
Стоит мне двинуться к своему кабинету, как рядом оказывается Денис Круглов. Всклокоченный, нервный и злой.
– Поздравляю, он умер!
– Кто? – спрашивает Маша, которая также осталась в нашем отделении.
– Тот, кого она бросила! – говорит ординатор, указывая на меня.
– Я не бросала его.
– В пяти минутах от близлежащей больницы он дал остановку. Пошли на прямой массаж, но поздно.
– Что бы решили две минуты? – спрашиваю Дениса.
– Теперь неизвестно.
– Вы говорите о стрелявшем? – интересуется Маша, пытаясь в нашем споре выступить кем-то вроде рефери. Правда, тут не поединок, но судя по тому, как ведёт себя Круглов, он собирается препирательство превратить в драку.
– Главное правило сортировки: самый тяжёлый идёт первым! Вы же сами нас этому учили! – бросает Круглов.
– У мальчика пуля в сердце. Она в любой момент может пройти в лёгочную артерию, – пытаюсь образумить ординатора.
– Он умирал, но вам было бы плевать! – орёт Денис.
– Я заботилась о мальчике!
– Хватит! Хватит! Замолчите! Хватит! – перекрикивает нас Маша.
Денис, дёрнув плечами, быстро уходит. Мне хочется догнать его и продолжить разговор, но подруга подаёт знак: мол, остынь. Добавляет тихо:
– Элли! Ты выше по должности, к чему эти разборки в коридоре на виду у всего отделения? Потом, когда успокоитесь оба, поговорите.
– Ты права, – соглашаюсь.
– Эллина Родионовна! – меня зовут к вестибюлю. Срочно переключаюсь.
– Давление 120 на 80. Пульс 80, – говорит коллега из «Скорой», а рядом с каталкой, на которой лежит молодая женщина, шагает полицейский. Да что же за день сегодня такой криминальной?!
– Можете описать нападавшего? – спрашивает офицер.
– Не знаю, всё было так быстро.
– Альбина, ультразвук и монитор плода во вторую травму, – говорю медсестре, поскольку пострадавшая беременна.
– Элли, помочь? – спрашивает Маша, подходя.
– Хорошо бы.
– Раз, два, три! – перекладываем девушку. Её зовут Александра.
– Как он выглядел? – продолжает опрашивать полицейский. Понимаю, что ему тут не место. Но прекрасно помню о том, что быстрее всего преступления раскрываются по горячим следам.
– Смуглый. Азиат.
– Что здесь? – спрашивает Маша, надевая перчатки.
– Жертва нападения. Ножевое ранение в правой подвздошной области. Четыре сантиметра от средней линии.
– Во что он был одет? – спрашивает дальше офицер.
– В серую футболку, кажется.
– Все анализы по травме и гемоглобин на месте, – говорю Тишкиной.
– Саша, какой у вас срок? – спрашивает пациентку Маша.
– Что? – непонимающе спрашивает та вместо ответа.
– На каком вы месяце?
– О чём вы? – она моргает.
– О вашей беременности, – замечает доктор Званцева.
– Я не беременна.
Мы с Машей переглядываемся. Что это? Психическая?
– На вид восемь месяцев, – замечаю. – Ультразвук.
– Нужен мочевой катетер, – говорит Маша.
– Что-нибудь ещё вспомните? – продолжает полицейский.
– Нет, он подбежал, схватил мою сумочку. Я не отдала, и он меня пырнул.
– Ясно. Я ещё приду, – говорит офицер и уходит, понимая, что дальше он здесь будет только мешать.
– Сердцебиение и плода 120. Гемоглобин 134, – докладывает Альбина.
– У матери кровотечения нет, – добавляет Маша, глядя на монитор УЗИ-аппарата.
– А как плод?
– 32 недели. Сердцебиение хорошее.
– Я беременна?! – поражается пациентка.
– И давно, – подтверждаю.
– О, Господи! – произносит она ошеломлённо.
– Подождите, – говорит Маша.
– Что?
– Вот. Гематомы.
– Отслойка?
– Возможно, – замечает подруга и даёт назначение сосудосуживающего препарата.
– Не говорите моим родителям, – умоляющим тоном произносит Александра.
– Саша, – стараюсь объяснить ей всё спокойно. – У вас повреждена плацента, из-за чего к ребёнку скоро перестанет поступать кислород.
– Я ничего не знала о ребёнке!
– Теперь знаете. Пока он в неплохом состоянии, но мы должны отвезти вас наверх для кесарева сечения.
– Меня разрежут?!
– Да. 32 недели – это рано. Мы вводим вам гормоны, чтобы подготовить лёгкие плода к дыханию.
– Подождите, я не хочу операцию! – возмущается пациентка.
– Выбора нет. Если отслойка продолжится, ребёнок погибнет.
– Но со мной ничего не будет?
– Сейчас вы стабильны, но...
– Тогда не надо. Не надо меня резать! Ничего не надо.
Я смотрю на Машу. Она смотрит на меня. Ситуация какая-то… очень странная, мягко говоря.