Петух взлетел на забор, громко захлопал крыльями и закукарекал что есть мочи. Фрося даже подскочила от неожиданности. Вот заорал оглашенный. Знает, знает она, что вставать пора уже. Думала, что полежит еще немного, понежится да и встанет. А он все желание полежать перебил.
Она села на кровать, свесив босые ноги. Утренний сквознячок потянул прохладой и женщина зябко поежилась. Окно в темном чуланчике, где она спала, было открыто и затянуто марлей, чтобы надоедливые комары да мухи не попадали внутрь.
Фрося сидела и припоминала вчерашний разговор с матерью. Паня опять уговаривала ее, чтоб созналась, сказала Степаниде, что с Тимохой согрешила. Мол, осердилась на него, как сразу жениться не захотел. Вот и выдумала, что ребенок не от него. Степаниде то только бы зацепочку какую. Сына своего она и спрашивать не будет. Всеми делами в семье заправляла Степанида. Женится, как миленький, если мать ему скажет. А вот с Фросей сложнее. Не привяжешь за веревочку, да не поведешь записываться насильно. А она уперлась. И без согласия ее тут дело не сладится.
Фрося понимала, что мать хочет прикрыть ее грех перед людьми. Знала она, что злые языки долго будут попрекать этим девку, а потом и ребенку достанется. Раньше то можно было и с животом замуж выдать, и все бы шито-крыто было. Да вот женихов то нынче совсем не осталось в деревне. Нет такого, чтоб на приданое ее кто то позарился. А приданое, чего уж греха таить, Паня для дочери хорошее собрала.
- Мама, я ведь тебе сказала, что не было у нас с ним ничего. А уж если возьмет меня он, так потом ведь житья никакого не даст. Одни попреки да укоры, а то и побои. Неужели тебе меня нисколько не жалко. Вон ведь, все люди в деревне говорят, что дурной он. Из за этого и на войну его не взяли.
Весь вечер Паня зудела. Пока Фрося не поднялась со скамейки, дверью хлопнула и спать ушла. А сейчас ей не хотелось в избу заходить. Опять начнется. Только вот деваться некуда, надо завтракать, да на работу идти.
Фрося вышла в огород, умылась водой из кадушки и нехотя пошла в дом. К ее удивлению мать молчала, не заводила вчерашней песни. Когда сели за стол, вдруг заговорила. Совсем не о том, чего боялась Фрося.
- Сегодня всю ночь не спала. Все про тебя, Фроська, думала. Может ты и правду говоришь. Это ведь Степаниде сноху надо. Раньше то про Тимоху ничего не слышно было, живет да растет парнишка. А как на войну его не взяли, так люди и заговорили, что дурак он, оттого и не взяли. Степанида то видит, что путнюю девку не сосватать им теперь, вот и и ухватилась за тебя. А чё не ухватиться то, девка справная, красивая да работящая. И приданое за тобой хорошее будет. Ну а что дите появится, так может и на руку ей даже. Сынок то не может ничего. Я ведь, Фроська, как лучше для тебя хочу. Как жить то будешь.
- Мама, так разве не проживу я, руки-ноги на месте. Вон сколько баб осталось без мужиков, все ведь живут. Обидно мне, конечно, за свою судьбу, да что теперь поделаешь. Никуда от нее не уйдешь. Зато ты одна не останешься. Будем мы с тобой вместе жить. А дите родится, так выращу. Ведь не убила я никого.
Паня поднялась, подошла к Фросе, обняла ее за голову и прижала к себе.
- Ох Фроська, Фроська. Делай, как знаешь. А уж от баб деревенских я отбрехаться сумею.
От такой неожиданной ласки у Фроси аж слезы из глаз выкатились, как горошинки. Она боялась сегодняшнего утра, а оно вон каким добрым для нее оказалось.
- Мама, как люблю я тебя. Ты уж прости меня, непутевую, что так все получилось. А что поняла меня, так я этого вовек не забуду.
У Пани и у самой защипало глаза. Она приготовилась было всплакнуть по бабьи, да взгляд ее на часы попал.
- Ой, Фрося, калякаем мы тут с тобой, а время то выходить пора. Давай собирайся скорее. Ты ступай потихоньку, а я тебя догоню. Со стола вот приберу только.
Молодая женщина вышла со двора. Из всех домов выходили бабы со своими косами. Заканчивали пшеницу косить. Сегодня, в крайнем случае завтра все большое поле чистым будет. Фрося шла по дороге, ноги утопали в мягкой теплой пыли. День то какой сегодня хороший. И с матерью так славно поговорили, и на улице солнышко, тепло. Она остановилась, прислушалась, как ворохнулся ребенок в животе. Фрося положила руку на живот и замерла. Хоть и не больно еще видно ее животик, широкий сарафан скрывает его, а там уже живет ее дитя. Вон, что то не понравилось видно, тихонечко ворочается, ищет, как ему лучше лечь. Она улыбнулась.
Только чей то громкий крик “Фрося!” вернул ее к действительности. Сзади приближался какой то непонятный шум. Женщина обернулась и увидела, как разогнанная лошадь бежала прямо на нее. Фрося отбросила косу из рук, успела сделать один шаг в сторону, как лошадь пронеслась мимо. Взметнувшийся сарафан зацепился за телегу, Фрося не помнила, как отцепилась от телеги, которая тянула ее за собой. В глазах мелькнуло перекошенное от злобы лицо Тимохи. Она упала, вскрикнула от резкой боли в руке и провалилась в пустоту.
Очнулась Фрося от плача матери и ее слов.
- Фросенька, дитятко, открой глаза, очнись.
Горячие слезы падали на ее лицо и казалось, что обжигают кожу. Потом раздался решительный голос Натальи, разгоняющий собравшихся возле нее людей. Кого то Наталья посылала на конюшню запрягать ее лошадь. Сама же склонилась к Фросе, похлопала ее по щекам. Фрося приоткрыла глаза.
- Ну, Слава Богу, - выдохнули Наталья одновременно с Паней. - Очнулась.
Фрося повернула голову и посмотрела на свою руку, которая нестерпимо болела. Увидела кровь, у нее снова все поплыло перед глазами и опять она потеряла сознание.
Дальше все словно во сне было. Фрося лежала на телеге, положив голову на колени матери, Наталья погоняла застоявшуюся лошадку. Она велела Пане смотреть за Фросей, чтоб та не закрывала глаза, разговаривать с ней. А той хотелось снова провалиться в небытие, там было легче и ничего не болело. Но мать начинала теребить ее за щеку, задавать дурацкие вопросы где болит. Хотелось оттолкнуть материнскую руку от себя, чтобы не мешала спать, но не было сил. А уж что то говорить тем более не хотелось. Но Паня все спрашивала и спрашивала.
Наконец доехали до больницы. Наталья побежала за санитарами с носилками. Сама идти Фрося не могла. Носилки занесли в приемный покой, ждали хирурга, чтоб тот распорядился, куда нести.
Наконец появился Евгений Александрович. Он поздоровался со всеми, наклонился к Фросе. Какое то мгновение он всматривался на пострадавшую, потом Наталья заметила, что лицо хирурга начало подозрительно белеть. Он поднял голову и спросил.
- Вы кого это привезли?
- Это Фрося, из нашей деревни.
Наталья хотела сказать, что она еще спрашивала про нее, да вовремя опомнилась. Ведь рядом стояла Паня, которая ничего не знала. Но Наталье было непонятно, что же такое творится с доктором. Лицо его постепенно стало нормального цвета, он осматривал руку, решая видимо, то ли сразу ее в операционную нести, то ли в палату. Но все равно, поведение доктора было каким то странным.
- Евгений Александрович, - добавила Наталья, - женщина беременна.
Хирург вдруг встряхнулся, приказал нести носилки в палату. Наталья велела Пане сидеть здесь, в приемном покое и никуда не ходить. Сама же, как всегда решительно и бесцеремонно пошла вслед за хирургом.
В больничном коридоре, где Паня уже не могла ее услышать, Наталья сказала, что это та самая Фрося, о которой она спрашивала. Потом добавила, что это он, отец ребенка, сбил женщину. Не понятно пока только, специально он так сделал, или вдруг лошадь понесла. Хотя чего бы лошади так испугаться, чтобы бежать на людей. А потом Наталья все таки не удержалась и спросила, что же так удивило доктора, когда он начал осматривать Фросю.
- Я потом вам скажу. Сейчас некогда. Надо врача, чтоб осмотрела женщину. Нет ли угрозы для малыша. Наталья, вы поезжайте с матерью этой женщины в деревню. Все, что надо мы сделаем. А завтра приедете, узнаете все.
- Господи, - подумала Наталья. - Какая там женщина. Пиголица. Дуньки немного помладше. Да и вряд ли Паня уедет. Будет здесь дожидаться.
Она подумала, разве бы оставила сама свою дочь, если бы такой страх приключился. Вот и Паня не оставит. Так и получилось. Паня ни в какую не согласилась ехать домой. Сказала, что будет здесь ждать. Ведь операцию врач сказал делать будут. Наталья ее сильно и не уговаривала. Пусть остается и ждет.
Наталья не погоняла лошадь. Та сама знала дорогу домой, чувствовала настроение хозяйки и шла не спеша. Так же не спеша крутились мысли в голове Натальи. Думала она о Тимохе. Что такое с парнем случилась, вдруг ни с того ни с сего такая агрессия. Может обострение такое. Неужели он специально направил лошадь на Фросю. Хорошо если это будет единичный случай. А если повторится что-то подобное. Надо поговорить сегодня со Степанидой. Сразу же, как приедет, так к ней и зайдет.
А еще с Семеном Михайлычем надо поговорить. Пусть Тимоху на другое место поставит. Тоже додумался, дурачка на лошадь посадил. Да лучше бы Миньку своего. От того и то пользы бы больше было.
Наталья подъехала к своему дому. Время уж к обеду. Так что пообедает, а потом уж по делам пойдет. Отправила Клавку лошадь на конюшню поставить, сама вошла в избу.
Дуня укачивала Павлика. Видно только что покормила его. И чего укачивать, он и так заснет. вся работа у него сейчас спать да есть.
Дуня, конечно же, ничего не знала про Фросю. Ни она, ни Клавка из дома не выходили. Дуняша была сама не в себе, от услышанного.
- Мама, он чё, совсем что ли с ума сошел?
- Не знаю, дочка. У нас в районе врачей то таких нет. Это ведь в область надо его везти. А кто повезет. Так что осторожнее с ним надо. Сейчас вот поем, да пойду к Степаниде, с ней поговорю.
- Ты, мам, полежи, отдохни, а то и вздремни, пока Клавка придет. А там пообедаем все вместе. Я пока на стол соберу.
Надюшка, увидев, что мать никуда не уходит, а легла на кровать, обрадовалась. Словно маленькая обезьянка ухватилась за одеяло и забралась на кровать. Она ползала по Наталье и что то лепетала. Разве вздремнешь с ней. Разве что уставшие ноги отдохнут и то хорошо.
Вскоре пришла Клава. Она на конюшне услышала всю эту историю. Пришла и начала рассказывать Дуняше эту новость. Совсем позабыла Клава, что мать же увозила Фросю в больницу и все знает. Наталья лежала да посмеивалась тихонько. Сколько уже всего добавлено в ее рассказе было к тому, что в самом деле случилось. Любят все таки в деревне приврать, придумать, чтоб страшнее было.