Охотничье ружье Леонид покупал по всем правилам, собрав документы и обзаведясь охотничьим билетом. Но не стоило искать его после в компании тех, кто ходил пострелять птицу или завалить кабана, а после обмывал трофеи, делясь байками.
Леонид уходил в лес один – одиночество давно стало его тенью, его вторым я – и возвращался без всякой добычи. У него была другая цель – сохранить свои навыки снайпера и ту внутреннюю сосредоточенность, которую так легко было бы растерять в тире. А внутренняя решимость, готовность пройти точку невозврата, нужна была ему не меньше, чем твердая взвешенная рука.
Он уходил далеко – туда, где не могли бы попасться ему другие охотники. И где никто не мог бы услышать звук выстрела. И стрелял в цель до тех пор, пока опять же не приходило то чувство, что он готов, готов ко всему, что могло выйти из его замысла.
Все эти годы деньги на себя он тратил более, чем скупо, гонорары откладывал, и к тому моменту, когда было решено им – пора, у него скопилась сумма, достаточная для покупки на черном рынке снайперской винтовки.
Если мать Инги следила за жизнью Хозяина, не преследуя какой-то особой цели, скорее из осторожности (она облегченно вздыхала, когда узнавала, что он уезжает из страны), то Леонид точно знал, что ему нужно, чего он ждет. Даже у самого сильного врага бывает минута, когда он дает слабину, приоткрывается, и нужно терпеливо дождаться этой минуты, не пропустить ее.
…Когда Инга провела его к месту, максимально близкому к замку, Леонид еще раз убедился в том, что тут искать удачу бесполезно. Замок был слишком отдален от людей, слишком хорошо защищен. Пытаться добраться до кого-то, кто спрятан за его стенами – не стоит и пытаться.
Оставалось рассмотреть другие варианты – подъездные дороги, какие-то места в городе, где время от времени бывал Хозяин. Леонид знал, что будет ждать терпеливо, что жизнь на это положит, и дождется, в конце концов.
Что с ним самим будет потом – его не волновало. Он не думал о последствиях, ему было на них — если честно — наплевать. Но он понимал, как тщательно нужно ему продумывать каждый шаг, чтобы дело его жизни не осталось незаконченным.
В гостинице он взял номер на втором этаже, с низким балконом, нависающим над садом. Сюда было не так легко забраться постороннему, но отсюда не составило бы проблем уйти ему самому, если бы возникла такая потребность. Леонид не знал, насколько задержится тут, и пока заплатил за две недели. А там будет видно.
Утром он пошел на тот рынок, куда ходила в свой последний день Галя. Ему нужно было «настроиться на Галину волну». С точки зрения здравого смысла это было необъяснимо, но шанс, который нам выпадает, часто не укладывается ни в какую логику.
…За эти годы рынок стал почти неузнаваем. Появились новые павильоны, вывески. Но оживало это место столь же рано. И сейчас, хотя большинство курортников еще спало, торговцы уже раскладывали на прилавках свои товары. Когда-то в древней крепости тоже были купцы, и они каждый день спускались в низину, чтобы открыть свои лавки.
…Леонид помнил – тогда была конкуренция, и его тихо отговаривали. Чтобы он не брал «огурцы у Петра» или «абрикосы у Ахмеда».
— Да он свой сад-огород отходами из выгребной ямы поливает. Удобрение, знаете ли. Вам захочется такое есть?
Но как можно было пройти мимо маслянисто-желтого творога, бархатистых абрикосов, лилового винограда или пупырчатых, только что сорванных с грядки огурцов, думая о чем-то другом, кроме блаженного утоления голода?
И сейчас раннему покупателю обрадовались, и первая же торговка цепко захватила Леонида – и болтовней своей, и руками, которые уже клали на весы прозрачные желтые сливы (мед, чистый мед…) Но, отсчитывая деньги, Леонид замер, прислушавшись к разговору женщин, расположившихся со своими товарами по соседству.
— Вот так эту девочку прямо среди бела дня украли и увезли. Мать там в петлю лезть готова…
— Да знаю я эту семью…
— Вот последнее, что бы я подумала – это то, что именно они в такую переделку попадут. Всегда такие тихие, встретишь – здороваются первыми. И девочке этой, Инге, то ли восемнадцать, то ли девятнадцать лет всего. И почему она?
— Но она красивая, не скажи…
— А как узнали-то?
— Мать, оказывается, скрывала от всех, что ее девочка еще много лет назад этому Алику приглянулась. А сейчас Инга не пришла домой, и мать кинулась искать, потому что на полицию известно, какая надежда. И люди, на глазах у которых все это произошло, которые видели, как ее в машину затащили, об этом и рассказали…
— Что ж, если свидетели есть, неужели полиция и на этот раз спустит?
— Да какие свидетели! Там все перепугались, быстренько собрались и уехали. Ищи их теперь! А матери скажут, что она все выдумала…
— Ей-Богу, мне кажется, что я с ума схожу, — сказала полная торговка, перекладывая абрикосы так небрежно, там небрежно, что на мягких их боках оставались ямки от ее пальцев, — Средневековье какое-то, хозяин – барин… На моем веку всегда так было, и ведь продолжаться будет – там сын вырос.
— Что ж мать – теперь не боится рассказывать? Не поздно она спохватилась?
— А что ей теперь терять? Только и надежда, что об этом узнают все. Может тогда этот паук остережется – до конца идти.
— Да отпустит он ее, в конце концов. Наиграется и отпустит.
— Когда это случилось, — спросил Леонид, забыв о сдаче, которую отсчитала ему торговка.
— Да я вчера узнала. — сказала та самая полная женщина, — Вот такие у нас случаи бывают. Вы сюда как в рай приезжаете, отдохнуть, а не все у нас так мирно и спокойно.
— Кто мне может дать адрес это семьи? — Леонид обегал взглядом лица женщин, — Пожалуйста…
— Вы помочь хотите? — догадалась одна, — Ну, помогите. Жили они всегда бедно. А матери сейчас деньги точно понадобятся. Не знаю уж, дома она сейчас, или в больнице. А сколько лекарства стоят – представляете себе наверное.
— Говорите адрес, я запомню.
И двадцати минут не прошло, как Леонид постучал в калитку дома на тихой улочке. Калитка была из трех досок, на которых давно облезла коричневая краска. Никакого звонка. Впрочем, даже деликатного стука хватило, чтобы незапертая калитка открылась собой – и Леонид пошел по дорожке, ведущей через сад к дому.
Две женщины сидели на открытой веранде. Одна – совсем старая, осунувшаяся, с исплаканными красными глазами. Другая, помоложе, встала ему навстречу, зажимая ладонями рот, видимо, не сомневалась, какую весть он принес. И сердце заболело у Леонида так, как не болело много лет – он словно перенесся в тот час, когда узнал о смерти Гали.
Окончание следует
