Таёжными тропами 3
Весну ждали с нетерпением. Скотина, почуяв тепло, рвалась на волю. Коровы, не желая есть остатки сена с соломой, трубили на весь двор. Лошадки били копытом, куры и те, орали громче обычного.
- Ишь, растревожились, - приговаривал Лукьян. – Природу не обманешь, чуют. Ладно коровки – кормилицы, им на луг хочется, травы зеленой досыта, а вам - то чего не терпится? – он гладил коней. – Как выйдете, так сразу и в борозду. А она,ох, какая нелегкая.
Пахоты в этом году было много. Обычно большой клин засеивали с осени. А в том году с середины августа лило, почитай, каждый день. Сентябрь так раскиселился, что в поле уже было не влезть. Так урывками поелозили малость, да и оставили затею. Вся надежда была на весну.
- Ну, коли Бог даст, успеем. Тремя лошадями и выйдем. Соху только надысь подправить, - планировал Лукьян.
- Третьим – то кого в борозду поставишь? Вот коли бы не распалачился с Тимофеем, глядишь, он бы помог. И крепко помог с его – то силушкой, - не преминула вставить Прасковья.
- Ох ты и заноза, Парашка. Не упустишь жало свое ядовитое пустить, - отвечал Лукьян.
- Раз уж про жало – то вспомнил. Когда на пчел пойдешь смотреть? Не знай, как перезимовали. Можа, померли.
- Вот, глупая баба. Чего же они померли – то? Просохнет, схожу.
- Куды сходишь? Просохнет – в борозду пойдешь. Отдай дальнее поле Тимофею. И тебе хватит. Уж силы – то не те. Не осилишь.
- Молчи, бестолковая баба, не кликай. Не один я. Кузьма, Миколка со мной, выдюжим.
- Давай, угробься. Не от работы, а от гордыни своей помрешь. Ну да дело твое. Опомнишься, да поздно будет, - ворчала Прасковья.
Как только снег сошел и горячее игривое солнце подсушило лужи, Лукьян засобирался в лес. Там, в тайге, не больно далеко от деревни, еще батька его облюбовал себе поляну: большую, светлую. Домишко там срубил. Так, когда на охоте устанешь, али по дороге с реки вздумаешь отдохнуть, али просто от суеты деревенской захочется в тиши побыть, с Богом побеседовать, помолчать, тот домишко и пригождался. Любил ту поляну Лукьян с детства. Охотно коротал ночи в лесном жилище, даже в сторонке, под большим кедром землицу раскопал. Парашка лучок сажала, картошку. Потом пчелиные лежаки там наладил. Освоил Лукьян медовое дело. Не больно большое, пчелами заниматься было некогда. Но медок в семье водился. На медовый спас угощал Лукьян босоногую деревенскую шонтропу, которая до сыта и хлеба – то не ела, не то, что сладкого меда пробовала.
В подмогу взял в лес Лукьян с собой Настю. Да даже больше не для помощи, а для беседы. Хотя и был он в доме хозяин, но разговоры говорить не больно кто с ним хотел. Кузьма с Феней в своей половине. И Настасья с ними. А у него под руками только Прасковья. А ей про что ни начни говорить, она обязательно на Тимофея переведет. Всю плешь переела. И чего его, Лукьяна, мучить, коли слово – не воробей. Вылетело уже, вердикт свой, отцовский, Лукьян подписал, после драки кулаками махать бесполезно.
- Вот что я тебе скажу, Настасья. Девка ты уже большая, скоро за околицу побежишь, женихов высматривать будешь. Время просватываться пришло. То, что Макарку отшила – плохо. Его дед со мной теперь говорит сквозь зубы. Да это бы ладно. Профукала ты свое богатство. Такого справного дома, как у Макарки, боле во всей округе не сыскать. Ну да ладно. Не твоя тут вина – отцова. Отдать надо было тебя Макарке, а Кузьма, вишь, тебя в расчет взял. Девке жених не по нраву. Взял бы хворостину, весь твой нрав сразу бы и закончился.
- Деда, расскажи лучше про пчел? – перевела разговор Настёна.
- А чего про них рассказывать. Придем, сама все увидишь. Их, главное, не бояться, их полюбить надобно. Вот замуж выйдешь, эту заимку вам отдам. Только мужа теперь найти нужного не просто. Голь одна перекатная осталась, - Лукьян не терял нити разговора. Что задумал, то надо было высказать.
А чего высказывать, если Настя о Кондрате мечтала? Многие заметили, как они друг на друга глядели. И не только заметили, а уж думали, что дело до сватовства дойдет. Даже Кузьме и Лукьяну эту тайну сорока на хвосте принесла. Но по осени сваты не пришли. Потому и посчитал Лукьян необходимым девку свою упредить. Только в ее голове, будто ветер в поле. Не хотела Настя слушать дедовых предупреждений. Зато пчелами интересовалась неподдельно. Не боялась, что покусают, храбрилась, впитывала дедову науку.