Таёжными тропами 1
Прасковья двигала тяжелые чугуны в печь. Один, самый большой, чуть не ведёрный, был наполнен резаной свёклой. Ночка отелилась, и для большого молока свекла была в самый раз.
Красные угли обдавали жаром, жгли руки, которые держали ухват. Наконец, дело было сделано, Прасковья с трудом разогнула спину. Села на лавку, чтобы немного перевести дух и дать уставшему телу каплю отдыха. Пять коров, три лошади, телята, свиньи, куры – за всем требовался уход. С таким хозяйством горбатились две семьи: Лукьян с Прасковьей, да их сын Кузьма с женой Феней. Не считая их дочки Насти, да наемного Миколки.
Миколка парень не шибко удался умишком, а вот силушкой Бог его не обидел. Брался за самые тяжелые дела, что вилы, что лопата в руках пели, большущие навильники и сена, и навоза за тяжести не считал. Делал всё, что дядька Лукьян ни заставит. Лукьян своего помощника кормил сытно. Сажал рядом с собой за стол, велел жене для Миколки харчей не жалеть. Денег тоже давал. Платил не больно много, зато исправно. И разговоры с ним вел, и советы советовал, будто Миколка не работник у него, а самый близкий родственник.
Такое отцовское отношение к чужому парню Кузьму не трогало. Не в таком духе был воспитан, чтобы родного батюшку осуждать. Да и чего его судить – рядить, коли Кузьму родители любили, и отец сам всё чаще поговаривал, что пора бы сына отделять, давать ему полную самостоятельность.
- Как же ты, отец, одного наделишь хозяйством, а другого оставишь без всего? Ведь оба – сыновья твои. И распрю между ними сеять не гоже, - вздыхая, говорила Прасковья.
- Молчи, Парашка. Гнев мой не нагнетай. Сказал, что Тимошка ничего не получит, значит, так тому и быть, - начинался сердиться Лукьян.
- Так видано ли дело? Тимофей – старший сын, с младых годков в поле, да на дворе, все дела его были. А теперь оставил сына без всего, – продолжала Прасковья.
- Говорю тебе, молчи. Пусть спасибо скажет, что избу я ему справил. А остальное… Сам виноват. Почто поперек отцовской воли пошел? С этими оборванцами связался, новую жизнь строит? Какая же она новая, коли хуже прежней? Голодранец Семен теперь всем народом правит. Меня учить будет, как мне дальше жить? А чего меня учить, если я сам кого хошь научу? – распалялся Лукьян.
- Время другое пришло. Не нам судить. Сказано же, что в последнее время отец на сына пойдет, а сын – на отца. Вот, оно это времечко – то и пришло. Пока совсем конец не наступил, отдай Тимофею его долю, - заходила с другой стороны Прасковья.
- Упрямица ты, Прасковья. Вот Тимошка весь в тебя и пошел. Просил ведь я его: оставь свою затею, выбей дурь из головы, займись лучше хозяйством. Так нет, надо ему на собрания бегать, да народ баламутить. Откуда у него только такая спесь? Вот пускай теперь со своей новой властью и милуется. Много она ему дала, власть – то эта? То - то и оно, что как была она с голым задом, так с ним и останется. Не заводи больше этого разговора. Не береди душу. Яйца -то с гнезд собрала ноне?
- Собрала.
- Сколь насчитала?
- Девять штук.
- Маловато будет. Даве эти куры кудахтали на всю округу. Я уж думал, по яйцу с каждой придет, а тут и половины не досчитались.
- Так стужа еще на улице. Одно название, что весна. А какая весна, коли без тулупа не выйдешь?
- Кузьме чёсанки новые надобно купить. Да и Насте валяные сапоги не помешают, - вспомнил Лукьян.
- Что же только сыну да внучке? А снохе? Не меньше ихнего валтузит. Феньке тоже обувку новую справляй. Вот о младшем душа у тебя болит, а о Тимошке и думать не думаешь, а сыновья - одинаковые, - не унималась Прасковья.
- Хватит, разговор окончен. Иди корову дои. У Ночки полное вымя. Не знай, когда Кузьма явятся, - Лукьян прикрикнул на жену. Та, охая от боли в ногах и спине, взяла подойник.
Дорогие мои, благодарю всех, кто оставляет комментарии и ставит лайки. Они помогают развитию канала.