"Таёжными тропами" 4
Через неделю земля поспела. Вспаханная, дарила свой терпкий густой аромат. Обещала не сплоховать, оправдать надежды, одарить урожаем. Люди надеялись.
С утра и до самой ночи все были в поле.
Лукьян ноги чуть таскал. Прасковья переживала, муж спал телом, осунулся, только глазищи зыркали так же быстро и настороженно. Бог смилостивился: дал хорошую погоду, семена легли в землю вовремя.
Сев закончился, сенокос еще не начался. Образовавшийся небольшой перерыв в полевых работах заполнился другими делами. И всё же, можно было немного передохнуть.
Девки и парни вечерами спешили за деревню. В посиделках да разговорах проводили время, приглядывали себе суженых. Кондрат уже не скрываясь, смотрел на Настю. Сердце ее замирало. Иногда он оказывался рядом, шептал на ушко, что ждать ее будет за березами. Она смотрела, когда он незаметно покинет сборище, сама спешила, где уже ожидал парень.
- Настасья, люба ты мне, - горячие губы нежно шептали заветные слова, прикасались к ушку, будоражили кровь.
- Нельзя тут долго одним. А то заметят, тятя узнает, ругаться будет. И дед не велит.
- Не узнает никто. Не уходи, - Кондрат брал ее за руку, приглашал посидеть. Она садилась на шелковую траву, ощущала ее прохладу, вдыхала ночные запахи цветочного луга всей грудью. И вздрагивала от прикосновений. Кондрат неумело и робко обнимал девичьи плечи. Она поводила ими, будто показывая, что делать так не надо, он убирал ладони, не зная, куда деть руки – плети, которые оказались не у дел.
- Ежели сватов к осени пришлю, пойдешь за меня? – как то спросил Кондрат.
Настя, смущаясь и краснея, чуть заметно утвердительно кивнула.
- А тятька твой тебя отдаст за меня? – тревожился Кондрат.
- Наверно, отдаст.
Кондрат остался ответом доволен. Его -то тятька сопротивляться тоже не должен. «Тогда осенью жди,» - заключил парень.
- Пойдем, там вон песни поют.
- Давай еще маленько посидим, не хватятся.
Настя уже допускала в мечтах свадьбу, мечтала о платье, о Кондрате, о счастливой жизни.
Феня сразу заметила дочкины перемены. Улыбалась та без дела, мечтательно замирала.
- Настя, гляжу, голову ты потеряла. Смотри у меня, соблазну не поддавайся, - строго говорила она дочери.
- Ну что, ты, маманя. Нет никакого соблазна, - девка вспыхивала румянцем и уходила.
Одним вечером пришла счастливая с гулянья, а дома – слезы. Ни дед с бабкой, ни родители не спят. В темноте, не зажигая лампы, тревожно разговаривают.
- А, можа, Тимофей чего не вразумил? Тихо ведь, никакого разговора на этот счет не было, - голос бабки Прасковьи дрожал.
- Коли не вразумил, не говорил бы. Он специально выжидал меня за амбаром. Сказал, что кругом кулаков выселяют. Забирают и скот, и дом, и всё, что нажито, а самих – на телегу, и с концами. Говорит, бери жену с Настей и на заимку, в лес. Можа, не тронут. А он постарается, чтобы не тронули.
- А ты чего?
- Чего я? Как обухом по голове. Говорю, тяте с маманей куды деваться?
- А он?
- Говорит, ежели только с концом куды спрятаться смогут. Говорит, постарается подсобить, чтобы не тронули. Но это не он решает. Их тут никто не спрашивает. Приезжие всем правят.
- Только нас что ли? – плакала Прасковья.
- Будто еще Авдея. А у них пятеро ребятишек. Куды вот с ними? – говорил Кузьма.
- Ну Макарка то у них взрослый. Можа и к лучшему, что Настасья за него не пошла, - рассудила бабка и завыла.
- Чего нюни распустила? Собираться надо. В лес поболе добра переправить надобно. Нет ведь там ничего. Кто ж знал, что новая власть жизни не даст? – дед старался держаться. – А вот куды нам с бабкой деваться?
- Никуды не денисся, - выла Прасковья. – Только бы Кузьму Бог поберег. А уж нам всё едино помирать.
- Маманя, ну что вы такое наговариваете? – пыталась успокоить Фая.
- Корову надо в лес свести. И инструмент. Без него ничего не сделаешь. Кузьма, лошадь иди запрягай. Фенька, одёжу в узлы вяжи. Как забрезжет, поедешь. А мы пока задами еще чего к лесу снесем, жаль еще одной телеги нет. Сразу бы поболе увезли. Там всё пригодится, – давал распоряжения Лукьян.