Много времени прошло, а по сей день, коли супруг привидится, с криком просыпается. Вроде грех было на плохое отношение с его стороны жаловаться, а боялась до посинения. Первое время, когда в Угличе со своей свитой находилась, вовсе страсть, что творилось. Почитай, каждый день приходил. Порой разобрать не могла во сне или на самом деле Иван Васильевич в одежде схимника являлся. Настолько происходящее реальным казалось.
Становится рядом, да так близко, что, кажется, рукой дотронуться можно, поигрывает крестом на груди и смотрит озабоченно. Седую бороду вперед выставит, словно уколоть хочет. И что-то бубнит под нос постоянно. Изо всех сил слух напрягает, услышать хочет, но все тщетно! Едва ненароком шевельнется, вздохнет громко и уходит, постукивая тяжелым посохом. Дойдя до стены, на которой образа висят, повернется, погрозит кулаком и исчезает.
Сердце после подобных видений грозилось наружу вырваться и где-то в горле биться начинало. А тело и вовсе повиноваться отказывалось. Руки-ноги ватными становились, зубы сами собой непонятную дробь выбивали. Днем не так страшно было. При солнечном свете призрак появлялся реже. А вот ночью давал себе волю и смело расхаживал по покоям. Только веки смежит и тут же вскакивает от удара. Это царь ее в бок острым посохом тычет и знаками показывает — не спи!
Поджимала под себя ноги и сидела в такой позе до той поры, пока петухи петь не начинали. По необъяснимой причине, покойник, едва заслышав его тут же, уходил. Однажды подумалось — зачем она одна страдает? Стала прислужниц шлепками да тычками поднимать, приказывала свечи зажигать, святой водой покои брызгать и псалтырь вслух хором читать.
Боясь перечить царской вдове, девки начинали покорно молиться и терпеливо ждать, пока успокоится и очи смежит. Несчастные никак понять не могли, с чего госпоже вдруг сутками не спиться. Зевали, почесывались, но не перечили. Она же молчала и с раздражением ногой, обутую в красный сапожок, постукивала. Не станешь же всем говорить, что перед ней постоянно ехидная ухмылка покойного царя мелькает. Сейчас понимает, это он ее подобным образом предупредить хотел, чтобы с сына глаз не спускала. А, глупая, понять не могла...
Уж что она не делала! Постоянно поминала, сорокоусты заказывала, перед сном углы крестила, священника вызывала. Он молитвы читал, ладаном покои окуривал. Все бесполезно! Никак не хотел покойный супруг ее покое оставлять. Вскоре начала замечать, дворовые на нее со злобой поглядывают, того и гляди на куски разорвут.
Понять их можно было. Мало того, что изгнаннице служат, так еще и по ночами не спят, приказы глупые исполняют. Призрак царя они ни разу не видели, вот и стали судачить, что молодая вдова от одиночества умом тронулась. Подобные подозрения сильно обижали. Наконец до Марии дошло: необходимо понять, зачем он к ней приходит. Коли это произойдет, жить будет гораздо легче. Только, как это сделать, не представляла. Ничего лучшего не могла придумать, как попросить брата Михаила привезти в терем бабку-ведунью.
Приказала сделать все так, чтобы никто не прознал. Понимала — проведай кто из врагов о подобном, ей точно не жить. Враз в колдовстве обвинят на радость царю Федору и верному псу Бориске. Потому говорила тихо, постоянно по сторонам оглядывалась. Очень боялась, вдруг чьи посторонние уши ее слова услышат. Надо отдать брату должное, он лишних вопросов не задал. Посмотрел внимательным взглядом, словно догадываясь, в чем причина просьбы кроется, сел на коня и ускакал молчком в темную ночь.
Струхнула тогда сильно. Бухнулась на лавку, руками за голову схватилась и тихо выть начала. Испугалась, доложит патриарху, а тот ее мгновенно в колдовстве обвинит. Зря на брата дурное думала. Он в мыслях не держал ее выдать. Потом признался: сам хотел предложить ведунью привезти. Уж больно тяжелым ему дух в тереме казался. Постоянно какие-то странные тени мерещились, оттого-то и пил горькую. Впрочем, последнее, думается для красного словца сказал. Какую-то отговорку от постоянных попоек надо было иметь...
Но как бы там ни было, родственник помог. Часа не прошло, как с колдуньей прибыл. С порога было понятно — в терем вошла настоящая ведьма. Не могут обычные люди так смотреть, словно душу наизнанку выворачивать. Марьюшка посмотрела в ее очи и страшно стало, вдруг оборотит ее в крысу какую или сама в кого превратится. Известное дело, прежде таких по деревням много имелось. Бабы колдовали, а мужики предпочитали волховать. Когда единую веру принимать стали, поубавилось.
При покойном царе подобных великое множество извели ибо знали — все зло царской семье от них идет! Только зря все это было. Не видели зла у себя под носом. Лично в семье Нагих считали — главной ведьмой в стране царская бабка, Анна Глинская. Свой талант она дочери Елене передала. Царская матушка ворожить могла и владела этим искусством в совершенстве. Царь Василий ей во всем послушен был. Ради нее, неслыханное дело, даже бороду сбрил!
А сам царь Иван Васильевич?! Настоящий ведьмак был! Матушка сказывала, как однажды увидела его, скачущего на вороном коне с отрядом опричников, дико испугалась. Государь и его свита были одеты в черную одежду, наподобие монашеской. На шеях лошадей висели собачьи головы и метла на кнутовище. Женщина на колени упала и от ужаса перекрестилась.
Если бы у одного из всадников порыв ветра не отвернул черное рубище и ее взгляду не предстала дорога нижняя рубаха, шитая золотом, так бы и осталась в этой уверенности — нечистая сила на шабаш летит. По счастью, они на нее даже не взглянули. Видать, сильно по своим колдовским делам торопились...
Публикация по теме: Марфа-Мария, часть 37
Начало по ссылке
Продолжение по ссылке
