"Таёжными тропами" 5
Прасковья плакала. Всю жизнь прожила она в этой деревне. Замуж вышла , когда семнадцати еще не исполнилось. Лукьян оказался хорошим мужем. Только любить и заботиться друг о друге было особо некогда. Сначала с родителями жили, и всегда работали, работали. Даже в великие праздники на дворе, где стоял скот, дела никогда не заканчивались. Когда стариков не стало, дети начали подрастать. Вообще – то Прасковья пятерых родила, но в живых осталось двое – Тимофей да Кузьма.
Прасковья даже не представляла, как это – целый день сидеть бездельной? Или пол – дня? Всегда, как волчок заведенный: без праздников, перекуров и перерывов. Только на ночь, когда день забирал все силы. А теперь выходило, что зря горбатились, себя не жалели, не досыпали и на завалинке не сидели?
- Лукьян, ты бы корову – то да лошадь Тимофею свел. Чего уж теперь то гордыню свою гнуть? На краю нашей погибели гордыню смирить надобно, сказать сыну, что не отрезанный он ломоть. А наш, самый родненький… - Прасковья как ни старалась, вновь заплакала.
- Иди в дом. Собери нам с тобой хоть на первое время одежу какую да харчи, - тихо сказал Лукьян. Он уж и сам решил, что Ночку и молодого сильного жеребца надо отдать Тимофею. – И погляди чего получше по хозяйству необходимое, тоже Тимофею припаси.
Прасковья зашаркала в избу. Как то разом она хезнула, потеряла сноровку, боевитость. Жизнь лишилась всякого смысла, будто в яму затягивала, страшила, и подтверждала, что оттуда уже не вылезти.
Телегу нагрузили быстро. Кузьма с Настасьей направили лошадь в направлении леса. Феня вязала узлы с одеждой, прикидывала, что еще необходимо взять.
Лукьян крикнул Прасковью. На рога Ночки одел веревку. Позвал: «Пошли, мать, к сыну».
Темнота начала рассеиваться. Очертания домов, полениц, дерёв становились всё явственней. Лукьян шел впереди. Прасковья устало двигала ногами сзади. Тишина стояла такая, что нигде ни щеберкнет. Безмолвие свидетельствовало, что все спят.
Лукьян постучал тихонько в оконную раму. Подождал, опять постучал. Занавеска дернулась, мелькнуло лицо Тимофея. Он удивился, увидав родителей, не одеваясь, быстро вышел на крыльцо.
- Здорово, батя. Чего это ты?
- Не один я, с матерью. Вот корову тебе привели. Твоя животина, только у нас задержалась.
- Значит, Кузьма всё передал.
- Передал, - вздохнул Лукьян.
- Сынок, за что же так? – не удержалась мать.
- Прости, маманя. Сам только узнал. Чем смогу – помогу. Только слушать меня никто не будет.
- Ладно, предупредил. Хоть бы Кузьме спастись.
- Пускай на заимку едет. Чтобы дома никого их не было, скажешь, отделил.
- А тебе сынок еще лошадь и всё, что захочешь забрать. Закончилась моя глупая злость. И жизнь закончилась. У меня осталась только моя старуха. Вот что твоя власть с нами сделала.
- Прости, отец. Спорить с тобой сейчас не буду. Но выбор свой я сделал. И с дороги своей не сверну, - Тимофей говорил твердо.
- Сынок, мы не ругаться пришли. Прости нас, за ради Христа. Может, не увидимся уж больше, - Прасковья внимательно смотрела на сына, хотела запомнить его.
Тимофей подошел к ней, обнял, прижал к себе. Была мать какой-то маленькой, хрупкой, беззащитной. Мужское сердце замерло от жалости, наполнилось пронзительной тоской, безысходностью.
- Прости меня, маманя. И не поминай лихом, - Тимофей склонил голову. – И ты, отец, прости.
Постояли молча. Лукьян словно опомнился: «Ладно, сын, веди корову на двор. И коня забирай».
- Не надо, батя.
- Бери! И не говори ничего. Сын ты наш. Белый ли, красный ли, наш. И всегда нашим будешь. Можа, еще чего надо? Мать сейчас соберет. Сам не хочешь идти, Гале скажи. Пусть придет. Сами-то мы уж чуть ноги таскаем, - Лукьян неуклюже обнял сына, быстро смахнул слезу и повернул к дому.
Светало. Лукьян и Прасковья побрели домой. Сил уже не осталось.
Авторские права на произведение охраняются законом Российской Федерации.
Единый номер депонирования литературного произведения в реестре: 224052301615.