Лето катилось к самой макушке. Июль вот-вот наступит. Стояла жара. Дождей уже давно не было. Крестьяне переживали, как бы не пересохло все. Столько горбатились они на полях, на себе да на коровах плуги таскали, а тут солнышко возьмет, да высушит весь их труд. Про свои огороды уж и не думали. Душа болела о колхозном урожае.
Болела она вовсе не из за того, что все уж такие были сознательные, что все общественное превыше личного. Просто усвоили за долгие годы, особенно военные, такой неписанный никем закон. Недополучит колхоз урожай, начнут с них теребить. Из амбаров подчистую бывало зерно вывозили, которым колхоз же и расплачивался в предыдущий год. И не посмотрят, что оставляют семью без всего, обрекают на голод.
Так же и картошку сдавать приходилось.
Только вечером, когда солнышко пряталось за лесом, можно было вздохнуть от жары. В это время выходила Дуняша из дома, садилась на завалинку и дышала, дышала полной грудью.
- Скорее бы уж малыш родился. В такую жару так тяжело.
Радовало то, что получила она наконец разрешение не ходить на работу. Наталья свозила ее в район, к врачу и, можно сказать, вытребовала эту справку. На слова о том, что еще рано, что надо недельку поработать, устроила такой скандал, что словно волшебник прилетел и вот она, долгожданная бумажка в руках. В больнице все Наталью знали и предпочитали не связываться с ней, себе дороже получится.
Вышла Наталья, подсела к дочке.
- Только вот и вздохнуть. Комары и те от жары высохли.
- Мам, как там Марья то?
- А чё Марья. Живут, как два голубка. Семен то еще тот помощник. Сени строить с Мишкой начали. И Сережка тут же крутится. А Марья только поглядывает на них. Не работница еще. Ребра все равно болят. Когда срастутся толком.
- Вот ведь как получилось. А Семен то к тебе все прислониться хотел. Сошлись бы с ним, теперь бы ты не одна была.
- Да что ты говоришь то, Дунька. А отец. Придет он, а я с Семеном живу.
Дуня ухмыльнулась, стараясь, чтоб мать этого не заметила. Неужели она не догадывается, что дочка все знает. Не удивляет ее, что Дуня никогда не заводит разговоры об отце. Раз ей так легче, то пусть и дальше так будет.
Сидели две женщины, разговаривали. Вдруг Наталья встрепенулась.
- Дуняшка, не чуешь, что ветерок с леса потянул. Оттуда дожди всегда приходят. Дай то бы Бог дождичка. По приметам то по всем вроде и не должен, а кто знает. Все теперь перебулгачили, приметы то не сходятся.
Дуня задумалась о чем то своем. О чем может думать женщина, которая скоро должна родить, да еще и в первый раз. Конечно об этом она и думала.
- Мам, а рожать сильно больно? - Спросила она.
- Больно, конечно, да все ведь через это проходят. Раньше то бабы в поле, бывало, рожали. Уйдет пшеницу жать, а придет домой с ребеночком. Сейчас то чего бояться, увезу тебя в больницу, врачу сдам. Все как надо сделают. Не бойся.
- Да я и не боюсь. Просто так спросила.
Дуня опять задумалась и молча жевала сорванную былинку. Они еще посидели. Стало совсем темно. А ветер и правда каким то холодным стал.
- Мам, а если бы я ребенка в подоле тебе принесла, что бы ты со мной сделала?
Наталья с удивлением посмотрела на дочку. Чего это она спрашивает.
- Чё бы сделала? А что тут сделаешь. Поорала бы, напорола , срам людской перенесла бы, а потом дитенка твоего любить бы стала, да тебя, дурочку, ругать. Дите то ведь не виновато. А тебе башкой надо думать было. А ты чё спрашиваешь то?
- Да так, в голову что то взбрело. Ведь тогда в лесу с Митькой мы чуть было не согрешили. Да во время опомнились.
- Ну потом сразу и женились бы, так никто про грех то даже и не узнал бы.
Дуня зябко поежилась, встала. За ней поднялась и Наталья. Наталья была не тем человеком, которого легко можно обмануть. Ничего не сказала Дуне, а сама задумалась. Ох, неспроста это дочка такой разговор завела. Что-то тревожит ее душу. Как узнать. Сама то ведь не за что не сознается. Не иначе, как про кого то спрашивала.
Дома этот разговор никак не шел из ее головы. Надо присмотреться к Дуниным подругам. Не иначе кто то из них согрешил. Когда легла спать, сон не шел. Ох уж эти девчонки. Только и следи за ними. Думают, что самые умные, а таких дел наворотят. Не дай Бог, если какая то из них залетела. Матери сказать боится, что делать, дальше не знает, может и руки от страха на себя наложить. Вот это и страшило Наталью больше всего.
Она лежала и перебирала в голове всех Дуниных подружек. Не так уж много их у нее было. Вдруг ее как кипятком ошпарили. Фроська! Она единственная не побоится довериться Дуне. Знает, что из нее ничего не выбьешь, даже если сильно захочешь. Ведь дочка ей ничего и не сказала. Только жизненный опыт подсказал Наталье, с чего она завела такие речи.
Ох Фроська, Фроська. То то в последнее время ее и не видно совсем. Раньше чуть не каждый день прибегала или Дуня к ней ходила. Надо что то придумать будет чтобы все выведать. С этими мыслями Наталья спокойно заснула. Утро вечера мудренее.
На работе все в голове крутилось, как бы зайти к Фросе, да поговорить с ней. Вспомнила, что по весне Паня хворала. Вот и пойдет она к ней, а не к Фроське. А дальше уж видно будет. Пошла попозже, чтоб девушка дома уже в это время была, да и Паня с работы пришла. Через плетень увидела Наталья, что Фрося поливает грядки.
- Фрося, мать то дома, - закричала она прямо с улицы.
- Дома, тетка Наталья, заходи, - откликнулась девушка.
Наталья прошла в избу, даже не взглянув на Фросю. Знала, что не утерпит та и тоже придет узнать, зачем она пришла к ним. Паня обрадовалась, увидев медичку. Пригласила ее вперед, начала жаловаться на то, что ноги болят сильно. К вечеру чуть ходит.
Наталья открыла свой чемоданчик. Сказала, что сначала прослушает ее. Расспросила, как она после болезни, не кашляет ли, дышит как. Женщина, польщенная таким вниманием к себе перечисляла все, что у нее болело за это время. А болеть то, у женщин, после сорока, тяжело работающих в колхозе, много чего болит. Наталья старательно записывала все ее жалобы.
В это время в избу зашла Фрося, как то бочком подошла к столу, села рядышком и слушала, как мать, привычно для нее, рассказывает о своих болячках.
- А ты, тетка Наталья, чего маму то пришла проверять? - с удивлением спросила Фрося.
- Проверка будет. Ко всем, кто недавно болел надо сходить и проверить, чем лечение закончилось.
- А чего проверять то. Пашут на бабах, как на лошадях, а потом проверяют, не хворают ли они, - с раздражением ответила Фрося.
- Ты, Фросенька, поаккуратнее с такими высказываниями. Знаешь, чай, как Дуня выступила, ладно все обошлось. Лучше уж только подумай и промолчи. Вспомни, какое время сейчас.
- Да знаю я все. Это я только с тобой. Знаю, что не пойдешь никуда доносить. А другой раз такое зло берет. Кричать на весь мир охота.
Фрося заметно успокоилась. Визит медички не нес никакой угрозы ее секрету. А то она было испугалась, что Дунька все матери рассказала. Наталья сказала, чем натирать колени на ночь, чтоб к утру они меньше болели. Потом засобиралась домой. Того, что она увидела, было достаточно.
И как это Паня не замечает, что под широким платьем прячется уже заметный животик. Да и лицо Фросино изменилось. С порога уже спросила.
- А ты, Фрося, чего редко к нам заходишь.
- Да дела все. Забегу как нибудь. Надьку вашу уж давно не видела. Соскучилась по ней.
- Забегай, забегай. Выросла она.
Дома все ждали мать, чтобы сесть ужинать. Теперь Дуня стала управляться на кухне. Она дома сидит, торопиться никуда ей не надо. Можно печку и попозже затопить. Только вот хлеб месить она не умела. Раньше мать это делала. Поэтому, когда пекли хлеба, Наталья помогала дочке. С вечера показывала, как поставить квашенку, как вставать ночью да обминать ее. А потом сколько травы добавить да какой. Лишнего тоже не стоит добавлять. Весь хлеб рассыпется, не соберешь.
- Ты что, мама, поздно сегодня, - спросила Дуня мать, когда та вошла в дверь. - Я уж на стол все собрала, а тебя нет да нет.
- Да к Пане заходила. Проверяла, как она. А та как начала сыпать своими болячками, не переслушать ее, что только не болит.
При упоминании Пани, Дуня даже вздрогнула. Но Наталья ответила где была и больше про нее не вспоминала. Разговор перешел на семейные темы.
После ужина Дуня, как всегда в последнее время, вышла на улицу. Здесь ей легче дышалось. Клавка убирала со стола. Наталья прилегла с Наденкой, чтобы уложить ее спать. Да и своим ногам дать отдых. Надька, гомазилась у матери под боком, крутилась и вертелась, но сон сморил малышку. Наталья поднялась, заложила ее подушкой, чтоб не свалилась. Вышла к Дуне.
Обе сидели и молчали. И в молчании этом была какая то напряженность. Дуня понимала, что неспроста мать ходила к Пане. Чего ее проверять, хворала то она уже давно. Молчание становилось все тяжелее. Дуняша не выдержала.
- Ну как там Паня, не хворает?
- Паня то не хворает. А что же ты дочка мне про Фросю ничего не говоришь?
Дуня замялась.
- А ты откуда знаешь про Фросю?
- Дочка, я ведь какой никакой да медик. Неужели я беременную на таком сроке не узнаю. Как взглянула, сразу и поняла. Да там и любой увидит. Странно, что деревенские бабы до сих пор про нее молчат. Да и Паня, как слепая. Может и к лучшему это. Хоть подольше девка спокойно поживет.
Тут Дуня не удержалась. Выложила матери все, что сама знала. Даже то, что были у Фроси мысли руки на себя наложить. И что ей делать, как дальше быть, Фрося не знает. А люди то молчат, потому что почти не видят ее. В поле то кто там видит. Копошатся да копошатся все. А потом она сразу домой бежит. Никуда не заходит. Отец от ребенка сразу открестился да и от Фроси тоже. Сказал, что ославит ее, как гулящую девку на всю округу.
Когда Наталья узнала, кто отец, подумала, что и хорошо, что не дошло у Фроси с ним до свадьбы. А то бы мучилась девка всю жизнь. Тимоха давным-давно стоял на учете, как психически неуравновешенный. Его даже на войну из-за этого не призывали. Нельзя психам в руки оружие давать.
Наталья предложила дочери еще раз поговорить с Фросей. Матери все равно сказать надо. Да, это для нее будет удар. Но пусть лучше она услышит от дочери, чем от чужих людей. И сделать это надо скорее, пока по всей деревне сплетни не поползли. А Паня, она хоть и занудная баба, все поймет. Куда деваться то. И пусть лучше она не говорит никому, от кого ребенка носит. Пусть что-нибудь придумает.
Впервые мать учила дочь врать. Нет, не саму дочь, а через нее другого человека. Она и сама могла бы поговорить с Фросей, но знала, что с подружкой ей будет легче. Боялась Наталья, что болезнь свою Тимоха мог подарить своему ребенку, от которого отказывался. От ребенка то он отказался, а вот что будет с болезнью. Дай Бог, чтобы тот здоровым родился.
Обо всем она, конечно, поговорит с Фросей, но позже, когда та придет в себя, привыкнет к новому своему положению. Трудно ей будет первое время. Слушать за своей спиной злые шепотки тяжело для любого. Нужно еще себя так поставить, чтобы люди поскорее забыли о ней, переключились на что то другое.
Мать с дочерью еще долго обдумывали, как помочь Фросе. Дуня вдруг замолчала, взяла материну руку, положила на свой живот.
- Посмотри ка , что внук то вытворяет. Сильный какой. Как пнет, так кричать впору.
Даже не прикладывая руку было видно, как живот ходуном ходит. Видимо тревога матери за подругу передалась малышу. Вот он и разволновался.
- Ладно, пошли домой. Ложись спать, глядишь и ребеночек твой уснет.
Ночью тяжелые первые капли дождя застучали по крыше. Это был еще не настоящий дождь, так, отдельные капли. Но были они такие увесистые, тяжелые, что казалось, что кто то заколачивет гвозди в крыше. А к утру над деревней повисла туча. Хлынул ливень. Удивительно, что после такой жары не было, ни грозы, ни ветра. Просто шел дождь. Сначала ливень, а потом он стал тише и тише. Но до самого вечера кто то сидел там на небесах и поливал землю из лейки.
Жители вздохнули. Хороший дождь прошел, и землю промочил, и беды никакой не натворил. В самый раз, словно по заказу. Дуня вышла на улицу. А там и деревья, и кусты, и трава, словно умытые стоят. Дождь всю пыль с них смыл. Зазеленело все вокруг.
Решила до Фроси дойти. Время хоть еще и не подходящее. В такие то дни на работе еще все. Да кто знает, может сегодня в честь дождика и не работали они. А если дома нет, так прогуляется просто по вымытой улице.