Найти тему
ПРОСТО Но любопытно

Образ учителя в рассказе Антона Павловича Чехова «Человек в футляре»

Антон Павлович Чехов говорил: «Если бы вы знали, как необходим хороший, умный, образованный учитель. У нас в России его необходимо поставить в какие - то особенные условия, и это нужно сделать скорее, если мы понимаем, что без широкого образования народа государство развалится…Учитель должен быть артистом, художником, горячо влюбленным в свое дело, а у нас – это чернорабочий, плохо образованный народ, который идет учить с такой же охотой, с какой бы пошел в ссылку. Он должен быть первым человеком, чтобы мог ответить на все вопросы, чтобы все черпали в нем силу, достойную внимания и уважения…». 

К образу учителя Чехов возвращался на протяжении всего своего творчества. И это отнюдь не случайно. Всю жизнь писателя беспокоили мысли о будущем России, о будущем русского народа, все творчество его проникнуто поисками положительного героя, борца за прекрасное будущее. Чехова волновало, кто же будет создавать новое справедливое общество, каким окажется этот новый, молодой строитель. А это зависело, в первую очередь, от тех социальных условий, в которых будет воспитываться молодое поколение, поэтому такое большое место в его произведениях занимают образы учителей.

В рассказах А.П.Чехова находится подтверждение тому, как на образе рядового учителя дается не только картина их бесцельного существования, но и раскрывается, бичуется вся система просвещения царской России. Писатель обличает мир пошлости, мир праздности в образах самых передовых представителей русской интеллигенции – учителей.

«Человек в футляре» - так называется опубликованный в 1898 году рассказ Антона Павловича Чехова.

Герой этого рассказа Беликов, учитель греческого языка - один из тех одиноких по натуре людей, «каких на этом свете немало», «которые, как рак-отшельник или улитка, стараются уйти в свою скорлупу». Он «всегда, даже в очень хорошую погоду, выходил в калошах и с зонтиком и непременно в теплом пальто на вате»; ложась спать, укрывался с головой, несмотря на то, что было жарко и душно; на улице все время прятал лицо в поднятый воротник. Робкий, маленький, жалкий, Беликов боялся малейших проявлений жизни: «Действительность раздражала его, пугала, держала в постоянной тревоге, и, может быть, для того чтобы оправдать эту свою робость, свое отвращение к настоящему, он всегда хвалил прошлое и то, чего никогда не было; и древние языки, которые он преподавал, были для него в сущности те же калоши и зонтик, куда он прятался от действительности», «и мысль свою Беликов также старался запрятать в футляр». Только в гробу Беликов приобрел «приятное, даже веселое выражение лица, точно он был рад, что, наконец, его положили в футляр, из которого он уже никогда не выйдет». Фамилия «Беликов» имеет родственное слово «белец» («живущий в монастыре»).

Выражение «человек в футляре» давно уже стало крылатым. Можно привести примеры толкования этого выражения:

1. Тот, кто замкнулся в кругу узких, обывательских интересов, боится всяких нововведений.

2. Замкнутый человек.

3. Тот, кто боится всяких новшеств.

Эти толкования сохранили почти все оттенки значений, прозвучавшие в рассказе А. П. Чехова. За исключением, может быть, одного, хотя и весьма существенного: чеховский Беликов не только боится сам, «как бы чего не вышло», но и заражает своим страхом весь город. Под его влиянием в городе стали «бояться громко говорить, посылать письма, знакомиться, читать книги, бояться помогать бедным, учить грамоте».

Чехов в письме к сестре от 19 ноября 1899 года назвал себя «человеком в футляре»: «Ноябрьские ветры дуют неистово, свистят, рвут крыши. Я сплю в шапочке, в туфлях, под двумя одеялами, с закрытыми ставнями - человек в футляре». Это было частное письмо, и в нем шутка, связанная с конкретной жизненной ситуацией. Однако писатель, в отличии от Беликова, никогда не являлся «человеком в футляре». Медицинская практика Чехова, его земская, писательская и благотворительная деятельность приносили реальную пользу окружающим. Футляры сковывают, мешают жить, уводят от жизни. Всей своей жизнью и творчеством Чехов протестовал против футлярного существования.

Беликов - «продукт эпохи»: «Рассказ о гимназии и городе, терроризированных страхом, который он внушал, вобрал в себя признаки целой эпохи в жизни всей страны за полтора десятилетия. Да, это была вся Россия эпохи Александра III, только что отошедшей в прошлое, но то и дело о себе напоминавшей».

Из описания тщедушного гимназического учителя вырастают точно обозначенные приметы эпохи: мысль, которую стараются запрятать в футляр; господство циркуляра запрещающего; разгул шпионства, высматривания, доноса; газетные статьи с обоснованием запретов на все, вплоть до самых нелепых. И как итог – страх рабский, добровольный, всеобщий.

Александр Михайлович Скабичевский, литературный критик и историк литературы, писал в 1898 году: «... личность Беликова является замечательным художественным откровением Чехова; одним из тех типов, которые, вроде Обломова или Чичикова, выражают собою или целую общественную среду, или дух своего времени». Мысль Скабичевского о «человеке в футляре» как общественном типе развил Ангел Иванович Богданович, русский публицист и критик: «Беликов – мастерски написанный портрет, вдумываясь в который чувствуешь, какая глубокая правда лежит в его основе. Беликов - это сама жизнь, та житейская тина, болото, с которым приходится иметь дело на каждом шагу, которое все затягивает, все грязнит и душит в своей вонючей грязи. Беликов – это общественная сила, страшная своей неуязвимостью, потому что она нечувствительна, недоступна человеческим интересам, страстям и желаниям. Вся сила Беликова в окружающей среде, в слабости ее, в расплывчатости нравственных и всяких других устоев, в бессознательности подлости, составляющей общественную основу той жизни, где процветают Беликовы».

Рассказчик, учитель Буркин, говорит о Беликове: «Мы, учителя, боялись его. И даже директор боялся. Вот подите же, наши учителя народ всемыслящий, глубоко порядочный, воспитанный на Тургеневе и Щедрине, однако же этот человек, ходивший всегда в калошах и с зонтиком, держал в руках всю гимназию целых пятнадцать лет!». 

Беликов добровольно берет на себя роль блюстителя общественного порядка. Он - воплощение той косности, верноподданничества и мещанства, которые так широко распространялись в то время среди русской интеллигенции. Прискорбно то, что такой человек преподает в гимназии, потому что, благодаря Беликовым, в гимназиях давилось все передовое, прогрессивное. Буркин говорит, что «на педагогических советах он просто угнетал нас своею осторожностью, мнительностью и своими чисто футлярными соображениями…Своими вздохами, нытьем, своими темными очками на бледном, маленьком лице, - знаете, маленьком лице, как у хорька,- он давил нас всех, и мы уступали».

Влияние Беликовых глубоко проникало во все поры общественной жизни: «Беликова похоронили, а сколько еще таких человеков в футляре осталось,сколько их еще будет!» - заканчивает повествование Буркин.

Буркин - учитель более прогрессивных взглядов. Это ему принадлежат слова: «Ах, свобода, свобода! Даже намек, даже слабая надежда на ее возможность, дает душе крылья!». Поэтому он и общим тоном своего рассказа о Беликове и всеми деталями его истории дает ему отрицательную характеристику. Однако отрицание Буркина пассивно: он не проявляет никакого активного протеста и настроен пессимистически, ни на что не надеется, не видит никакого просвета в будущем. Недаром он говорит Ивану Ивановичу на его замечание о том, что «так жить больше невозможно», следующее: «Это вы из другой оперы!».

В еще большей степени противопоставлен Беликову учитель Коваленко. В его лице показан протест активный: Коваленко открыто выступает против Беликова, клеймит его пауком и доносчиком: «Не понимаю,- говорил он,- не понимаю, как вы перевариваете этого фискала, эту мерзкую рожу. Эх, господа, как вы можете тут жить! Атмосфера у вас удушающая, поганая. Разве вы педагоги, учителя? Вы чинодралы, у вас не храм науки, а управа благочиния, и кислятиной воняет, как в полицейской будке». Но Коваленко борется лишь с Беликовым, а не с беликовщиной. Ему нестерпима старая казенная гимназия с ее «удушающей атмосферой», и он справедливо сравнивает ее с полицейской будкой, но вместо того, чтобы призывать к борьбе с условиями, создающими эту удручающую атмосферу, он хочет только отойти в сторону: «Поживу с вами ещенемного и уеду к себе на хутор и буду там раков ловить и хохлят учить. Уеду, а вы оставайтесь тут со своим Иудой, нехай вин лопне».

Хотя Чехов и показывает зарождение критического, передового в учителе, но в целом система просвещения в России остается косной, застылой, убивающей в человеке даже саму способность мыслить. Одним из таких ярых сторонников такого способа обучения в гимназии, душителем всего передового является Беликов. И хотя при чтении рассказа этот образ, описание жизни и поведения этого человека вызывает смех, но на самом деле зловещий Беликов представляет собой фигуру педагогического мира, скорее страшную и грозную, чем смешную. И в основном русская система просвещения была представлена в то время именно такими учителями, как Беликов. Недаром учитель Буркин говорит с горечью: «…а сколько еще таких человеков в футляре осталось, сколько их еще будет!».

Однако Чехов показал и передовых представителей в системе просвещения. Писатель хотел видеть в учителе самого передового представителя русского общества, но, к сожалению, действительность подсказывала совсем иное. И виной этому были социальные условия, которые способствовали зарождению и развитию не таких активных, критически мыслящих типов, как Коваленко и Буркин, а таких, как Беликов и ему подобных. В целом русская система просвещения была представлена именно Беликовым, и писатель вынужден это признать. Поэтому и фигура учителя Беликова - одна их самых зловещих во всем творчестве писателя. Но слова чеховского героя: «Больше так жить невозможно!»  - говорят о многом. Они говорят о том, что передовое, прогрессивное, критическое начало в русской интеллигенции получит дальнейшее развитие. Необходимо только изменить старые устои, весь общественный строй. И Чехов верит, что борцами за передовое, борцами за подлинное просвещение станут, в первую очередь, представители системы просвещения, учителя гимназии. 

И действительно, как в корне изменилась роль учителя в дальнейшем. Учитель в XX веке - это борец за все самое передовое, это воспитатель человека, способного решать любые задачи, принимать самостоятельные решения, это сеятель «разумного, доброго, вечного» в сердцах молодого поколения.

На мой взгляд, учебно-воспитательное дело – это искусство. Любому творческому человеку, а педагог – это творческая личность, должен быть предоставлен простор действий и творческой мысли. Учитель должен тесно переплетать в себе личностные и профессиональные качества. Только пропуская педагогическую деятельность через свою душу и горячо любя подрастающее поколение, можно приблизиться к недосягаемому образу идеального учителя. Для учителя очень важно не быть примером отрицательных свойств, так как учащиеся воспримут эти качества за эталон поведения. Образ идеального учителя в XIX веке был недосягаем. О каких идеалах могла идти речь, когда система просвещения в России оставалась косной, застылой, убивающей в человеке даже самуспособность мыслить; учителя подчинялись самодержавной идеологии, боялись изменить мировоззрение и проявлять какую-либо творческую инициативу, представляя опасность для существующего порядка, они находились в «футляре» самодержавия.

Важно отметить, что уже во второй половине XIX в. существовали прогрессивные учителя, обладающие лучшими качествами педагогов: они были преданы делу, достойно выполняли свои обязанности. Но, в тоже время, в портрете учителя второй половины XIX в. угадывается много черт его современника-чиновника: костного, грубого, боязливого, лишенного собственного мнения, безропотно подчиняющегося монаршей воле. Такие педагоги-чиновники неспособны вырастить достойное будущее поколение, привить ему передовые взгляды. Воспитанники таких учителейне смогут привести страну к лучшему будущему. Но прогрессивные преподаватели уже тогда осознали это явление и, понимая, что оно может в значительной степени замедлить развитие педагогической мысли, начали бороться с уравнивающим подходом. 

XIX век заложил основы для всеобщего просвещения в России, в каком-то смысле стал первым шагом к современной системе, в которой образование может получить любой желающий, независимо от пола, возраста и статуса своей семьи. Образованность населения – один из важнейших пунктов в оценке развития страны на рубеже XIX – XX веков.

Рассказ «Человек в футляре» однозначно рекомендую к прочтению!