Глава 24
Догоняю ту самую женщину уже на улице, почти перед самыми воротами. Для этого мне пришлось мчаться по снегу добрые полсотни метров, рискуя упасть и сломать себе что-нибудь: с утра повалили с низкого хмурого неба белые хлопья, и как ни стараются наши дворники, но навести порядок в снежном хаосе не в силах.
Я не кричу, боясь спугнуть. Пытаюсь понять, кто там может быть. Эта женщина явно работает в нашей больнице, потому что выходила не из вестибюля, из отделения. По фигуре тоже нельзя понять её возраст: куртка слишком объёмная, скрывает почти всё. Да и походка ни о чём не говорит: на скользком асфальте все идут чуть медленнее. Одна лишь я, вызывая удивлённые взгляды, бегу сломя голову.
Наконец, подлетаю к женщине, хватаю её за левое плечо, заставляя остановиться. Разворачиваю к себе и… вижу перед собой удивлённое лицо.
– Ты? – спрашиваю поражённо. Передо мной стоит ординатор Ирина Маркова. Та самая девушка, которая недавно устроилась к нам на работу медсестрой. Но я в суматохе даже не успела посмотреть её личное дело. Всё, что помню: она рассказывала, что после выпуска из медколледжа год проработала в детской поликлинике, потом пришла к нам. Значит, на работу её принимала Катя Скворцова, я же просто подтвердила её выбор.
– Эллина Родионовна, – смотрит на меня медсестра. – Что-то случилось? Надо вернуться?
– Ты… – выговариваю, не в силах сообразить, какие слова произнести дальше.
– Что с вами? Словно привидение увидели, – девушка растягивает тонкие губы в подобие улыбки, но в глазах замечаю тревогу и, кажется, ещё страх.
– Да я просто… – пытаюсь срочно взять себя в руки. – Прости, перепутала тебя с другим человеком.
– Бывает, – облегчённо выдыхает Ирина. – Так я пойду?
– Да-да, конечно, – соглашаюсь и потом некоторое время Александрийским столбом наблюдаю за тем, как она удаляется. Идёт всё так же медленно, старательно обходя снежные наносы.
Окончательно чёткое сознание ко мне возвращается, когда понимаю, что уже продрогла до костей, а ещё немного – и промокну до нитки, поскольку немного потеплело, снег повалил уже не сухой, а влажный, тяжёлый. Разворачиваюсь и спешу в отделение. Все мои мысли заняты теперь сделанным открытием.
Ирина Маркова… Может быть, я ошиблась? Но нет: внешность та же самая. Не мог же кто-нибудь, в конце концов, одеться так же, как она, взять её сумку и в ту злополучную ночь пойти на поиски Руслана Аитова, чтобы подсунуть ему орудие убийства и таким образом подставить. Это уж слишком хитрая схема. Значит, всё-таки медсестра. Вернувшись в клинику, еду без промедления на административный этаж. Захожу в отдел кадров и прошу выдать мне личное дело Марковой.
Может, кому другому пришлось бы для этого подавать официальный запрос. Но здесь меня ценят: коллеги Ольги Тихонькой до сих пор в восторге от того, как нам удалось спасти не только мамочку, но и помочь двум девочкам появиться на свет. Потому серую папку получаю сразу с обещанием вернуть завтра до обеда. Тут же соглашаюсь. Еду обратно, захожу в кабинет, запираю дверь и даже отключаю телефоны, чтобы никто не помешал.
В голове пульсирует одна только мысль: я должна понять, за что Ирина Марковна так с нами поступила.
Но сухие данные её короткой биографии ничего не дают. Родилась в Питере в марте 2001 года. Воспитывалась матерью, без отца. Единственный ребёнок в неполной семье. После окончания 11-летки поступала в медуниверситет, но провалилась на экзаменах, была вынуждена пойти в колледж. Окончила его, затем год проработала в детской поликлинике. После перешла к нам. Вот и всё.
Значит, ответы надо искать в личной жизни девушки. Не могла же она просто так принести с собой нож и устроить покушение на двух врачей!
Артур. Точно, Артур! Он же погиб первым. Я стала второй жертвой нападения. По сути, могла ей и не быть, если бы не вошла вскоре в ординаторскую. Значит, Ирина целенаправленно напала на Куприянова, а я ей просто попала под горячую руку. Но что может их связывать? Начинаю вспоминать. Был момент, когда поведение Артура мне показалось странным.
Мы тогда хотели спасти Киру Иванкову. Бегали по всему Питеру в поисках её отца, и около отеля «Волна» за информацию Куприянов сунул ему в нагрудный карман две тысячи. «Щедро, – подумала я тогда. – С чего бы вдруг хирургу такими деньгами разбрасываться?» Но спросить не успела. Потом был момент, когда он пригласил меня в Корпус Бенуа Русского музея на масштабную выставку «Василий Суриков. К 175-летию со дня рождения». Ещё однажды он презрительно отозвался о пьянице, который поступил в одежде десантника, и Артур сказал, что тот позорит ВДВ.
Что ещё я знаю о мужчине, с которым меня связывали близкие отношения? Он был когда-то женат, но в браке дети не родились, и они расстались по обоюдному согласию, поскольку не нажили сколько-нибудь крупного (подарки на свадьбу не в счёт) совместного имущества. Получается, это и всё? Так мало? Срочно достаю из ящика стола записную книжку, в которую по-старинке заношу нужные телефоны. Нахожу номер сестры Артура, Веры. Набираю его и прошу о встрече. Она соглашается, хотя и несколько удивлена: видимо, не думала, что когда-нибудь снова придётся со мной общаться.
Всё. Теперь к работе. Выхожу из кабинета, иду по коридору и заглядываю в палату, где лежит Герман. Он лежит на кровати, а когда видит меня, вдруг широко улыбается и машет рукой. Делаю то же в ответ. Видимо, мальчику стало намного лучше, отсюда и настроение хорошее. Это замечательно. По крайней мере, не будет больше следить за мной, как охотник из Средневековья, представляя, что вон та тётя в белом халате – на самом деле злая ведьма.
Моим следующим пациентом оказывается древний старичок. Матвей Григорьевич Исаев, а когда вижу дату его рождения, приподнимаю брови: неужели правда? Но чёрным по белому: 1922. А дедуле-то 102 года, между прочим! Он сидит и тяжело дышит. Беру стетоскоп, слушаю и озвучиваю:
– Влажные хрипы. Что ввёл? – спрашиваю Дениса Круглова, который уже приступил к лечению дедушки. Ординатор перечисляет препараты.
– Но у него всё равно ацидоз и высокий уровень углекислоты, – замечает коллега.
– Кислород 85, – сообщает медсестра.
– Так не пойдёт. Денис, готовь интубацию, – говорю и сообщаю Матвею Григорьевичу, что мы собираемся вставить ему в горло трубочку.
– Что угодно в меня вставляйте, лишь бы дышать стало полегче, – соглашается старик с лёгкой улыбкой. – Докторша, а вы хорошенькая.
Улыбаюсь в ответ. Надо же! Ему столько лет, а в душе мужчина остаётся мужчиной.
– Это будет непросто, – тихо замечает Денис.
– О чём ты?
– Об интубации.
– Ты уже интубировал хроников? – спрашиваю его.
– Да, но не таких, – он кивает на Исаева.
– Пора учиться.
Классная романтическая история! Читайте бесплатно!
В палату входит Береговой, тянет за собой большой монитор.
– У вас тут дыхательная недостаточность?
– Мы справимся, Данила. Я учу Дениса интубировать хронического больного.
– Тогда попробуем новую видеокамеру, – улыбается друг. Подходит к Круглову. – Если ты не против, надень это на голову.
Он прикрепляет к нему обруч, впереди которого виднеется крошечная видеокамера с фонариком.
– Во время интубации мы будем видеть всё на мониторе и подправлять, если надо, – поясняет Береговой.
– Клёво, – улыбается ординатор, который с этой штукой на голове становится похож на блогера-экстремала.
Говорю медсестре, чтобы ввела обезболивающее и качала мешок.
– Ну, давай, Денис, – подбадривает коллегу Данила.
– Открой ему рот. Войди справа, язык сдвинь влево.
– Пихай смелее, – подначивает Береговой.
Бросаю на него суровый взгляд, и коллега сразу поднимает ладони: признаюсь, мол, больше не буду.
– Не спеши, – говорю Круглову. – Вводи медленно, пока не увидишь надгортанник.
– Вижу.
– Мы тоже. Чуть дальше. Подними его кончиком.
– Классная штука, – радуется ординатор.
– Нет, поднимай у рукоятке, – поправляет Данила. – С этой штукой можно горы свернуть!
– Вижу связки, – комментирует Денис.
– Хорошо. Вводи трубку. Прекрасно.
– Не так уж трудно, – радуется ординатор.
– С хорошим учителем всегда легко, – улыбается Береговой, кивая на меня.
– Подхалим, – бросаю ему в ответ.
Переводим старика в интенсивную терапию.
Иду принять следующего пациента. Блондинка, очень бледная, 20 лет, зовут Валентина. Обращаю внимание на её лицо: очень красива, и фигуру – худенькая и высокая, примерно 180 см. Поступила с жалобами на рвоту с кровью и потерю сознания. Ей поставили капельницу. Провожу осмотр, убеждаюсь, что в ротовой полости и глотке нет повреждений. Когда сообщаю об этом, девушка говорит:
– Отлично! В таком случае я ухожу. Мне обещали, что отпустят, если всё в порядке.
– У вас низкий калий. Его надо восполнить.
– Вы и так отняли у меня много времени, – замечает Валентина, заставляя удивиться. Мы у неё «время отняли»? – Сестра, дайте мне одежду.
Но стоит ей попытаться встать, как резко покачивается и медленно опускается обратно на кровать.
– Что такое? – спрашиваю тревожно.
– Ничего, – отвечает упрямо. – Просто слишком резко села. Голова немного закружилась.
– У вас слабый пульс, это от обезвоживания, – говорю ей. – Пакет прокапает, отпустим.
– Ладно, – нехотя соглашается Валентина. – Но тогда уж я точно уйду.
Прошу медсестру выйти со мной. Покидаем палату, перечисляю то, что удалось заметить:
– Рвотного рефлекса нет. Зубная эмаль разрушена. Она истощена. У неё анорексия и булимия. Отпускать нельзя. Она говорила, кем работает?
– Моделью.
– А, ну это многое объясняет.
– И что делать?
– Позовём психиатра для принудительной госпитализации, – делаю вывод.
– Проследите за тем, чтобы не убежала.
– Не волнуйтесь, Эллина Родионовна, никуда не денется, – загадочно улыбается медсестра. – Я поставила капельницу помедленнее. Часа на два хватит.
– Доктор Печерская! – меня срочно зовут к регистратуре. Туда привезли ребёнка – мальчик, зовут Кирилл, четыре года. Судороги двадцать минут. Влили четыре кубика успокоительного – без эффекта.
– Общий крови, электролиты, сахар, мочевой катетер, – даю назначение. Малыш при этом продолжает ритмично дёргаться.
– Кислород падает, – говорит медсестра.
– Раньше судороги бывали? – спрашиваю у родителей мальчика.
– Никогда, – отвечает мать.
– Он был совершенно здоров, – добавляет отец.
– Он мог найти какие-то лекарства, яды?
– нет, мы всё держим под замком, – произносит мама мальчика.
– Вчера он жаловался на боль в горле, и всё, – сообщает отец.
– Утром температура была?
– невысокая. Я пыталась покормить его, но он хотел только спать. А потом его начало трясти.
Прошу ввести ещё один препарат.
– Интубируешь? – спрашивает Маша, прибывшая на подмогу.
– Если кислород продолжит падать, – отвечаю ей.
– Сахар крови очень низкий.
– Это может быть от судорог, – делаю вывод и прошу ввести малышу глюкозу. – Не понимаю, почему сахар такой низкий.
– Возможно, инсулинома или болезнь обмена, – рассуждает Маша и просит медсестру взять кровь на аммиак, инсулин и мочевую кислоту.
Внезапно мальчик перестаёт дёргаться. Раз, и словно внутри кто-то повернул рубильник, отключив эту функцию.
– Ставьте капельницу с глюкозой, каждые двадцать минут измерять сахар. Ещё один припадок его мозг не выдержит.
– Почему он не просыпается? – спрашивает заплаканная мама ребёнка.
– После судорог всегда так бывает, – отвечаю ей.
– Но он очнётся? – интересуется отец.
– Побудьте с ним. Он может испугаться, когда придёт в себя в незнакомом месте.
Выходим из палаты.
– Сделай томограмму черепа и электроэнцефалографию, – прошу Машу.
– Что это, как думаешь?
– Не знаю. Глюкоза должна была снять гипогликемию. Тут что-то ещё. Посмотри анализы, проведи дифференциальный диагноз и начинай искать что-то редкое.
– Эллина Родионовна! Скорее!
Ну вот, опять. «Скорая» доставила мужчину. 45 лет, был сбит электричкой, но, к счастью, под колёсные пары не попал. Мягко говоря, ему в этом сильно повезло. Давление 80 на 40, интубация, получил литр физраствора, пока ехали.
– Рёбра сломаны, – первое, что замечаю во время осмотра.
– Давление 75.
– Данила, готовь подключичку, ему нужна инфузия, – прошу друга.
– Слева дыхания нет! Пневмоторакс. Набор для плевральной! Как только воткну дренаж, давление подскочит, – рассуждает он.
– Неизвестно. Возможно, мужчина теряет кровь. Подготовьте инфузию.
– Наверное, кровь в животе, – замечает Данила.
Ставим дренаж, но давление не поднимается.
– Всё-таки разрыв селезёнки, скорее всего, – предполагает Береговой.
– Погоди. Шейные вены вздуты, на ЭКГ низкий вольтаж. Боюсь, тут кровь в перикарде.
– О животе лучше подумай, – бросает Данила. – Надо исключить тампонаду.
Привозят аппарат УЗИ, и он подтверждает мои опасения: сердечная сумка полна крови.
– Данила, дай иглу для люмбальной и зубчатый зажим. Теперь смотри живот. Следи за ЭКГ.
– Живот спокоен.
– Есть кровь, – замечаю, пока тяну на себя поршень шприца.
– Пульс наполнился, – сообщает медсестра.
– Закажи место в реанимации, – прошу Данилу.
– Ты молодец, Элли, – хвалит он и идёт к телефону.
Выхожу из палаты, довольная тем, что вовремя обнаружила серьёзную травму. Это прибавило мужчине шансов на выживание. Подхожу к кабинету, а там меня уже ожидает Вера Куприянова. Смотрю на часы и понимаю, что я опоздала на полчаса почти.
– Простите, был сложный случай… – пытаюсь оправдываться, но она поднимает руку, останавливая.
– Я всё понимаю. Артур тоже часто так говорил. Потому редко бывал на семейных праздниках. Вечно у него то дежурство, то срочный вызов.
Некоторое время молчим, потом предлагаю зайти. Вера отказывается и говорит, что лучше нам пообщаться в каком-нибудь кафе.
– Простите, но после того, как… Артура не стало, я не могу долго находиться в больницах. Мне здесь становится… слишком тяжело.
Вскоре мы сидим в маленьком кафе за столиком в самом дальнем углу, чтобы никто не мешал беседе. Я с нетерпением жду, когда то, что скажет Вера, поможет раскрыть причину, по которой на него напала медсестра Ирина Маркова.