Яков Николаевич Халип - один из самых известных советских фотографов. Он снимал многие значимые события своего времени, готовил фоторепортажи. Он снимал моряков разных флотов, участвовал в экспедиции Папанина, наблюдал за спасением челюскинцев. В военное время он тоже не остался в стороне.
Будущий фотограф родился в Санкт-Петербурге в 1908 году. Из воспоминаний Николая Халипа, сына фотографа: «Отец Якова Халипа был суфлером. Когда у него появилась возможность, он брал сына с собой в Мариинский театр. Яков Халип видел спектакли из будки и, возможно, тогда получил первое впечатление о расстановке людей в кадре, о роли декорации. Дед не просто подсказывал оперным певцам слова, которые они и так знали. Он помогал артистам настроиться на нужный лад с помощью камертонов, закрывал и открывал занавес, двигал круг сцены. Последнее, кстати, производило на отца неизгладимое впечатление». Халип окончил ВГИК по специальности «оператор». До 1931 года он работал на киностудии ассистентом оператора и фотографом. Его наставниками были основоположник конструктивизма Александр Родченко, Аркадий Шайхет, Семён Фридлянд, Макс Альперт.
Первый опубликованный снимок 18-летнего фотографа появился в 1926 году в журнале «Огонек».
Халип не раз фотографировал Сталина. Сделанный им портрет висел в кабинетах многих чиновников.
В 1938 году Халип участвовал в экспедиции Папанина на Северный полюс.
В 1938—1941 годах он был ведущим фоторепортёром журнала «СССР на стройке», ответственным редактором журнала «Советское фото».
Самый известный цикл этого времени посвящен флоту.
В 1941—1945 годы был корреспондентом газеты «Красная Звезда», Совинформбюро. Вместе с Константином Симоновым в 1941 году находился в осаждённой Одессе, в Крыму, снимал лётчиков, моряков кораблей, морских пехотинцев.
Симонов отзывался о коллеге так: «Но мне доставляет радость лишний раз засвидетельствовать, что многие из этих снимков делались в трудной и опасной обстановке, и для того, чтобы, не отступая, выполнять там, на фронте, свой долг, этот человек неизменно проявлял свойственное ему спокойное и молчаливое мужество». Знакомые описывали фотографа как человека мягкого, тактичного, неконфликтного.
Из воспоминаний К. Симонова: «Мы выехали из Днепропетровска и за час с небольшим по великолепному шоссе проскочили почти до самого Запорожья. Оставалось повернуть, сделать несколько километров до моста через Днепр, и мы в Запорожье. Но эти несколько последних километров мы ехали больше пяти часов.
Шоссе, подходившее к мосту, было совершенно разворочено. По сторонам шоссе был песок, тоже развороченный гусеницами тракторов. Казалось, что тут вообще невозможно проехать. С запада на восток к мосту двигались беженцы, шли колонны тракторов и колонны комбайнов, машины грузовые и легковые, телеги с наваленным на них эвакуированным имуществом и какой-то рухлядью, непонятно зачем в последнюю минуту взятыми с собой вещами. Люди ехали уже издалека. Лошади были заморенные, тех, которые падали, оттаскивали в сторону от дороги, и они издыхали там. Телеги и машины — все смешалось и почти не двигалось. Люди шумели, волновались, кричали. Все спешили скорей перебраться на ту сторону Днепра….
Готовя дневник к печати, я давал его читать нескольким моим товарищам по фронтовым поездкам.
— А ты помнишь, — прочитав дневник, вдруг сказал мне Яков Николаевич Халип, — у переправы через Днепр того старика? Почему ты о нём не написал?
— Какого старика?
— Ну, того, которого я хотел тогда снять, а ты мне не дал. А потом я всё-таки снял его через окно машины. Того старика, который тащил телегу, впрягшись в неё вместо лошади, а на телеге у него сидели дети? Ты вообще почти ничего не написал о том, как было там, под Днепропетровском и у переправ через Днепр. Помнишь, я стал снимать беженцев, а ты вырвал аппарат и затолкал меня в машину? И орал на меня, что разве можно снимать такое горе?
Я не помнил этого. Но, когда Халип заговорил, вспомнил, как всё было, а было именно так, как он говорил. Вспомнил и подумал, что тогда мы были оба по-своему правы. Фотокорреспондент мог запечатлеть это горе, только сняв его, и он был прав. А я не мог видеть, как стоит на обочине дороги вылезший из военной машины военный человек и снимает этот страшный исход беженцев, снимает старика, волокущего на себе телегу с детьми. Мне показалось стыдным, безнравственным, невозможным снимать все это, я бы не смог объяснить тогда этим шедшим мимо нас людям, зачем мы снимаем их страшное горе. И я тоже по-своему был прав.
А все это вместе взятое — еще один пример того, как сдвигаются во времени понятия.
Сейчас, через много лет, глядя старую кинохронику и выставки военных фотографий того времени, как часто мы, и я в том числе, злимся на наших товарищей-фотокорреспондентов и фронтовых кинооператоров за то, что они почти не снимали тогда, в тот год, страшный быт войны, картины отступлений, убитых бомбами женщин и детей, лежавших на дорогах, эвакуацию, беженцев… Словом, почти не снимали всего того, что под Днепропетровском и Запорожьем я сам мешал снять Халипу.
Да, поистине очень осторожно следует сейчас, задним числом, подходить к оценке своих тогдашних мыслей и поступков, не упрощая того сложного переплета чувств, который был у нас в душе».
После войны карьера Халипа на некоторое время застопорилась. Его обвинили в космополитизме. Во время хрущовской «оттепели» негласную опалу сняли. Фотограф работал в журнале «Советский союз», много ездил по стране. Умер он в 1980 году.
Фото военного времени.
