Именно в Горицком монастыре ей довелось встретиться с бывшей царицей Анной. Случилось это еще до отъезда последней в Тихвин. По существующим правилам схимницам не разрешалось на свет Божий выходить. Им все время полагалось находиться в подземной кельи и никому на глаза не попадаться. Но тогда по стране великий мор шел и следовало молиться о спасении. Игуменья распорядилась всем, в том числе и царственной схимнице, присутствовать на службе в главной церкви.
Марьюшка никогда Анну не видела, но слышала, что была она прежде красоты необыкновенной. Сейчас же пред молодой монахиней возникла тень человеческая, глядя на которую завыть в голос хотелось. С отрешенным видом схимница шла босиком по снегу, не обращая на холод никакого внимания. На ней было черное рубище, в прорехах виднелось голое тело. Но столько от этой, в принципе еще молодой женщины, силы исходило, что не имелось сомнений — голод и лишения ее не сломили.
— Уж коли она смогла столько лет между небом и землей пребывать, то тебе сам Бог велел выжить и своего часа дождаться, — приказала себе Мария. Вот когда грамота, что в родительском доме преподавали нанятые учителя, пригодилась! Матушка помнится жалела девочку, корила отца — зачем ребенка мучаешь. Не нужны ей будут эти аз-буки. Бабий удел дом держать да детей рожать! Но он ее никогда не слушал.
Время показало — прав родитель оказался. Ох, как же в монастырской жизни эти знания пригодились, где грамотных по пальцам пересчитать можно было. Новая игуменья старалась подбирать такое послушание, чтобы обитель могла от нее реальную пользу получать. Настоятельница говорила — хлеб печь и воск с пола в церкви стирать и без нее кому найдется. Так что от тяжелого труда инокиня была избавлена.
Теперь ей приходилось доходы с расходами пересчитывала да божественные книги от руки переписывать. Глаза от напряжения болели, но все лучше, чем коров доить да тяжелые ведра с водой на себе таскать. Надо сказать, что в Горицах, как и на Выксе, монахини ей сочувствовали. Марфа-Мария понимала -— делали это вовсе не потому, что высокородной особой была. В святом месте все равны.
Сама же старалась себя везти скромно и тихо. Так что враги ее были уверены — бывшая царица интригами не занимается, что впрочем соответствовало действительности. Долгие годы только одним была занята — перед образами молилась во искупление грехов своих тяжких.
С годами грехов меньше не становилось, а бить поклоны становилось все сложнее и сложнее. Порой не всегда удавалось перевести дыхание. Боль в костях, особенно в районе поясницы, стала такой невыносимой, что едва не выла в голос, когда поднималась в колен. Косточки на ногах на погоду болят так, что слезы из глаз градом текут! А колени, Господи, как же они вечерами ноют. Порой очень хочется ноги просто взять и отрубить. Кажется, что без конечностей жить легче станет.
Кисти рук постоянно немеют. По утрам их овечьей шерстью долго растирать приходиться, да только от всех этих ухищрений кровь не начинает двигаться быстрее. В последнее время даже чашку удержать не может, воду расплескивает, а то и вовсе на пол роняет. Если бы не забота Дорофеи, совсем бы тяжко жилось. Она, чуть что, сразу на помощь спешит. Спасибо ей огромное.
За молитвами да постами бесконечными не заметила, как старость подкралась. Скажи кто в молодости что такая судьба ждет, никогда бы не поверила. Будто бы кто-то там на небесах в этот мир отправил с одной целью — проверить дух на прочность. Сказывают, человеку не дано испытать больше, чем сможет вытерпеть. Так сколько же ей еще страдать придется?
Вчера в монастырском дворе случайно услышала, как ее имя простой люд проклинает. Две женщины специально пришли в обитель на бывшую царицу посмотреть и в глаза заглянуть. В голос кричали, что ради собственного благополучия и величия продалась супостатам проклятым и самозванца сыном назвала. Глаза у них ненавистью горели, когда придуманные не пойми кем преступления перечисляли. Даже измену родины вменяли, как будто бы она единственной оказалась, кому с поляками общалась!
Краем глаза обратила внимание — Дорофее было неприятно выслушивать подобные излияния. Просила замолчать, не касаться столь острых тем в обители Божьей, и все глазами по сторонам зыркала. Не слышит ли кто-нибудь, кроме нее, разговоры сии жуткие!
Увидела инокиню, покраснела сильно. Марфа знак подала, чтобы молчала. Самой удалось сдержаться, не стала в разговор вступать и с достоинством все наветы выслушала. Страшно было — сколько же всего лишнего о ней сказывают! Самозванец направо-налево земли раздавал, а ей теперь это в вину ставят. Зачем только решила выйти из кельи свежим воздухом подышать. Увидела во дворе незнакомок, хотела подойти, заговорить, новости о невестке своей Маришке услышать… Верно говорила Нектария:
— Не любопытничай!
Как же ей хотелось крикнуть:
— Не продавалась я никому! Бог прощать велел, а вот я не сумела никого из своих врагов простить видать потому и страдаю люто.
— Господь Всемилостивый, услышь слова мои и накажи врагов моих, так, как посчитаешь нужным! Пусть им никогда покоя не знать ни на том, ни на этом свете, —прошептала она по привычке, как уже делала бесконечное количество раз.
Эти слова без устали повторяла на протяжении долгих лет. Поначалу побаивалась, что о проклятиях проведают посторонние уши и донесут кому не надо. Но потом поняла — никому, кроме Бога, не дано ее мысли слушать! На исповедях, естественно, ничего не рассказывала, впрочем, духовника ее чувство особо не волновали.
Со временем стала получать настоящее удовольствие от того, что в воображении своем сцены представляла, как ее враги один за другим гибнут от удара острого меча. Случилось чудо — они и верно один за другим умирать один за другим.
Получая весть об очередной смерти, даже не пыталась скрыть свою радость. Особенно порадовалась, когда услышала, как под корень был изничтожен весь годуновский род. Поди тут разберись, кто виноват в этом: Борис Годунов, жена его Мария или же отец ее Малюта Скуратов. Рассуждать на эту тему можно до бесконечности, но одно ясно — дети сполна за грехи отцов ответили.
Публикация по теме: Марфа-Мария,часть 24
Начало по ссылке
Продолжение по ссылке