Второй винтовочной системой османской армии, уступающей в количественном отношении первой весьма незначительно (всего лишь на несколько процентов), была система Снайдерса. Она являлась типичной «переделочной» моделью из шомполовки в казнозарядку, разработанной для английских энфильдов. По сути, это та же самая наша «крынка», но если у нас затвор откидывался влево, то у «снайдерса» он открывался вправо — вот и вся разница. Плюс ещё (что особенно нравилось туркам) прилагаемый к винтовке штык в форме ятагана.
Действующие на Кавказском фронте турецкие войска практически поголовно были вооружены именно «снайдерсами». Заметьте, это именно там, где в вооружении русской армии преобладали «направленные во внутренние округа России» винтовки Карле с их бумажными, и, естественно, активно промокающими во влажном кавказском климате патронами (и пусть враги будут считать сие глубочайшей стратегической хитростью нашего тогдашнего Генштаба!).
Третьей оружейной системой армии османов являлись изделия знаменитой фирмы «Винчестер» в виде моделей как самого Винчестера, так и предшествующей ему винтовки Генри, созданные ещё под патрон кольцевого воспламенения, который к тому времени уже слегка устарел (и то радует!), но всё еще активно использовался. Помните, как в № 23–24 нашего журнала мы рассказывали о том, как турки вдруг начали скупать у фирмы «Смит–Вессон» револьверы под кольцевые патроны, и делали это настолько интенсивно, явно в ущерб нашим интересам, что Россия даже прервала с фирмой контракт? А тут вдобавок оказалось, что параллельно с этим хитрые османы ещё и хорошенько закупились в корпорации Винчестера, тем самым успешно доведя долю скорострельных винтовок до внушительных 6% от общей численности армейского вооружения. Отметим, что у русской армии подобных систем (да и любых других многозарядок) не было вообще, что не замедлило сказаться для нас не самым лучшим, если не сказать, что откровенно трагичным образом.
Напомним, что в № 27 нашего журнала мы рассказывали об «эпическом» (правда, по американском меркам) сражении при Литл-Бигхорне штата Монтана, когда объединённые индейские племена лакота и шаенов уничтожили кавалерийский полк федеральных сил США. Индейцы тогда буквально смели его с поля боя ливнем пуль, выпущенных из «винчестеров» и «генри», которыми они загодя сумели втихаря вооружиться, в то время как солдаты федералов могли им отвечать лишь нечастым огнём из своих далеко не скорострельных однозарядок.
Примерно то же самое довелось пережить и нашим войскам при штурме Плевны, когда прорвавшие было османскую оборону русско-румынские штурмовые отряды (мы тогда с ними вместе воевали), так же, как и американцы при Литл-Бигхорне, попали под кинжальный огонь винчестеров. Трудно себе представить, но турки со своими красными национальными фесками с кисточками на головах, будучи обмундированными по результатам военной реформы в синие мундиры прямо-таки европейского покроя, как заправские ковбои перещёлкивали затворами винчестеров, исправно выкашивая наступающие ряды русской пехоты.
В результате штурм (а всего их будет три) захлебнулся и началась длительная осада Плевны, которую мы в конечном итоге взяли, понеся при этом колоссальные потери. Потери в той злосчастной «винчестерной» атаке оцениваются по-разному, но близки где-то к семи тысячам.
Никогда нельзя недооценивать противника, особенно если он с Востока. В это трудно поверить, но в ходе той войны именно турки привнесли новое в мировую копилку тактики боя, показав всем, что в наступившую эпоху казнозарядного оружия самым главным показателем стрелкового боя является плотность огня. Это сегодня любой лейтенант знает, что плотность огня для эффективной обороны должна составлять не менее пяти пуль, пролетающих в минуту на одном линейном метре оборонительного рубежа. Тогда же об этом ещё понятия не имели, но османское командование, перевооружив свою армию достаточно продвинутым для тех лет оружием, решило в полной мере использовать основные преимущества современных на тот момент винтовок, каковыми тогда являлись их несомненная дальнобойность (до 2000 шагов) и относительная (в сравнении с шомпольными «карамультуками» и прочими «тюфенгами») скорострельность в среднем до 7, а при сноровке — даже до 15 выстрелов в минуту.
Если кратко, то стрелковую доктрину турецкой (не российской!) армии той войны можно сформулировать следующим образом. И если вы ожидаете услышать сейчас что-то наподобие «пуля плохо — ятаган якши!», то глубоко ошибаетесь. Я бы сформулировал османскую доктрину относительно стрельбы следующим образом «дальнобойная винтовка — это хорошо, потому что из неё можно стрелять уже тогда, когда на горизонте только появится противник, так как пуля, пусть и не прицельно, но до него всё равно долетит, сохранив при этом свою убойную силу, а когда долетевших пуль будет много, то какая-нибудь из них противника обязательно поразит». То есть, турецкое (не русское) командование всеми силами поощряло неприцельный огонь на сверхдальних дистанциях вместо того, чтобы затянуть привычную генеральскую волынку относительно «дорого-сложно-большой-расход-боеприпасов», после чего, напирая на общеизвестную истину относительно того, что «пуля — дура. штык — молодец», заявить «на вот тебе, братец, тридцать пять патронов в патронную сумку, и воюй с ними как хочешь!». Наоборот, османский аскер всегда знал, что кроме патронташа с носимым боезапасом, стараниями командования в бою где-то рядом с ним обязательно будет находится ящик на пятьсот патронов, и чем больше он оттуда возьмёт и выпустит пуль в сторону наступающего противника, тем будет лучше. А ещё он знал, что казна падишаха не оскудеет, регулярно закупая миллионные партии патронов в Америке и в Англии, и потому нужный ему в бою ящик на полтысячи патронов всегда будет рядом.
В результате каждый турок выпускал в нас по 200–300 патронов за бой, создавая невиданную по тем временам плотность огня. И эта плотность срабатывала, начиная выбивать наших солдат ещё на дальних подступах. Как писал воюющий на той войне герой севастопольской обороны генерал Тотлебен: «Самые геройские усилия наших войск оставались бесплодными, и дивизии с 10000 наличного состава уменьшились до численности 5 и 4-х тысяч человек». То есть, турки, благодаря разработанной ими тактики высокой плотности огня, успешно выкашивали наши ряды вполовину!
А что же мы? Что мешало нам перенять от противника столь эффективную тактику боя? Естественно, с идеологической сменой доктрины насчёт «штыка–молодца», тем паче, что светлых голов в генеральских папахах на той войне было предостаточно (Гурко, Скобелев, тот же Тотлебен).
Ну, во-первых, отсутствие рядом с русским солдатом этого пресловутого ящика на 500 патронов, который, вдобавок к патронным ящикам, изготовленным (и заполненных зарядами) на российских пороховых заводах, ещё надо было дополнительно закупить у наших «зарубежных партнёров». А во-вторых… даже не знаю, как назвать… саботаж, диверсия, вредительство, или просто косность? Как правильно назвать то, что наши военные теоретики из высших инстанций изрядно начудили в своих теоретических измышлениях за ради милого их сердцу лозунга «дорого–сложно–большой–расход–боеприпасов»? И не просто начудили, но еще и сумели-таки, несмотря ни на что, провести в жизнь его практическое воплощение уже и для нового вооружения!
Если честно, то даже говорить стыдно, но ради того, чтобы русские солдаты стреляли только наверняка (читай, на дистанциях, где трудно промахнуться) и тем самым берегли столь драгоценные для генералитета боеприпасы, прицелы на новейших, уверенно посылавших пули за 2000 шагов винтовочных системах были размечены… всего на 600. Вот таким вот искусственным образом, по мнению тех недалёких людей, которые будучи при власти сие содеяли, и надлежало мудро сберегать государственную казну, не транжирясь на всякие там патроны. Мол, и правильно, и нечего нам! Чай мы не турки какие, чтобы всякие там «плотности огня» создавать. Ну, и понятное дело, что имея прицел, рассчитанный всего лишь на 600 шагов, требовать от солдата выстрел на дистанцию в 2000 шагов было бы просто-напросто нелепо, потому как стрелять ему тогда пришлось бы вообще никак не ориентируясь на прицельное приспособление, что откровенно было бы сродни тому, чтобы просто «пальнуть в белый свет как в копеечку», как «пальцем в небо».
Ради справедливости отметим, что касалось данное ограничение прицелов не всех. Винтовки для унтер–офицеров, а также стрелковых рот (предтечи снайперских подразделений) были рассчитаны на 1200 шагов, но при этом основная масса пехоты (это где-то процентов до 70 всего стрелкового арсенала) не имела возможности стрелять дальше 600 шагов. И пусть это тоже будет воспринято со стороны всеми как суперстратегическая хитрость нашего тогдашнего Генштаба, всю глубину замысла которой постичь невозможно (ибо тогда всё не так уж и позорным казаться будет)!
На то мы и Россия. Тем паче, что мы всё равно тогда победили, правда, ценой потерь, каких запросто могли бы и избежать. Впрочем, освещая вопросы относительно стрелкового оружия России 70-х годов девятнадцатого века мы не ставим перед собой цель рассказать здесь про историю героической (говорю без пафоса) и по-настоящему благородной в её национально-освободительном порыве всей Русско-турецкой войны.
Да, мы действительно тогда вырвали из османского владычества «братушек» и целый ряд других православных народов, по сути, восстановив (а кое-кому и подарив) их собственную государственность. А потом мы, проявив невиданное и малопонятное (особенно нашим «западным партнёрам») великодушие, гордо ушли к себе, легкомысленно предав забвению сформулированную ещё Николаем Первым мудрую мысль о том, что «где раз поднят русский флаг, там он уже спускаться не должен!». Мы же его на Балканах торжественно спустили, по доброте души своей возлагая надежды на человеческую благодарность освобождённых народов, а также на некую полумифическую панславянскую солидарность. Правда, насчет солидарности иллюзии очень скоро развеяла вспыхнувшая в 1885 году в интересах Германии и Австро-Венгрии (и вопреки воли России) сербско-болгарская война, а насчёт человеческой благодарности разуверили все последующие мировые войны, в ходе которых наши самые главные «братушки» достаточно прытко, и не сказать, чтобы исключительно «из-под палки», воевали против России.
Бог им судья! Мы же отметим, что Русско-Турецкая война обкатала наше новое оружие, а также нарастила темпы по оснащению им войск, тем самым как бы поставив точку в успешно завершённом деле преобразования русской армии. И казалось, что наконец-то мы на долгие годы обрели то, что нам нужно. Но не тут-то было!
Научно-технический прогресс бурного девятнадцатого столетия не стоял на месте, и уже в 1884-м году французским инженером по имени Поль Мари Эжен Вьельем был изобретён принципиально новый, действующий на основе нитрата целлюлозы бездымный порох. И это было очередное эпохальное изобретение, повлекшее за собой самую настоящую революцию всего стрелкового дела. Применительно же к России это означало то, что дни уже было прижившейся и ставшей почти что для нас родной, бывшей американской, а ныне стопроцентно русской берданки, скоро будут сочтены
О том, как это всё происходило, а также причём здесь великий русский ученый-химик Дмитрий Иванович Менделеев, мы расскажем уже в следующем номере нашего журнала...
Владимир Ерашов
ст. Старочеркасская, Россия
