Быстро пролетело лето. Сентябрь зазолотил листву берез. В оврагах за деревней красота то какая. Березы стоят желтые, сосны да ели зеленеют. Как удастся за грибами выбраться, ходишь, не налюбуешься.
В этот раз Дуняша с Митькой пошли за белыми грибами. Мальчишки рассказывали, что подальше к болоту, на зеленом мху их видимо-невидимо. Да и не только рассказывали, но и показывали свою добычу при случае.
Работа в колхозе никогда не кончится, а что там получишь, не известно. Пока только палочки бригадир ставит. А палочками то этими сыт не будешь. Дуня с детства все грибные места знала. Отец их с матерью всегда водил, показывал да рассказывал, где какие грибные места.
Вышли рано, чуть рассвело. От земли туман поднимается. И солнышко сквозь этот туман пытается выбраться. День хороший обещал быть. С разговорами до зеленых мхов быстро дошли,. Не обманывали мальчишки. Боровики с темно коричневыми шляпками стояли как на картинке. Крепенькие, маленькие. В руку возьмешь, как игрушки.
Митька удивлялся, что так бывает. Никогда не видел.
- Год нынче какой то грибной видно. Я и сама не помню такое. Это надо подумать, сколько их уродило.
Быстро наполнили свои корзины. Сперва все подряд грибы брали, а потом опомнились, стали только беленькие брать, да не переростки. Насушат дома, а зимой их хоть куда, хоть в щи, хоть в картошку. Мяса нет, так хоть грибы будут вместо мяса.
Присели отдохнуть прямо на мох. Как в перину провалились. Солнышко пригревает, корзины полные. От грибов уходить не охота.
- Давай еще пособираем.
- Митька, алчный ты какой. Класть то куда будем.
Митька снял с себя майку, завязал узлом снизу. Вот и готова котомка. Дуняша скомандовала.
- Митька, отвернись. Я тоже.
Она торопливо начала стягивать с себя платье, потом нижнюю рубашку. Посмотрела, а Митька то глядит на нее такими глазами, что сама в его раскинутые руки упала. Сколько их ласки продолжались, одному Богу известно. Но когда дошло до самого сокровенного, Дуня вдруг отшатнулась.
- Митька, что мы творим. Нельзя ведь так. Ты первый потом меня упрекать будешь. Нет.
Она быстро натянула платьишко, кофту. Раскрасневшийся Митька бормотал.
- Прости, прости меня. Я ведь и сам знаю, что нельзя так. Да терпеть мне невмоготу. Как подумаю, что на войну уйду, а ты тут останешься, так страшно мне становится. Выходи за меня замуж. Я хоть знать буду, что осталась ты мужней женой.
- Митька, да кто поженит то нас. Тебе еще время не вышло. А я старше тебя.
- Тоже мне старше, на четыре месяца. Считай ровесники мы с тобой. Я завтра в сельсовет схожу, узнаю все.
Потом он вдруг словно споткнулся.
- Вот дурак, а я ведь и не спросил, пойдешь ли ты замуж то за меня.
Дуняша вдруг засмеялась.
- Сколько я книжек читала, как руку и сердце предлагают, все так чинно, важно, а мы с тобой в лесу, на трухлявом пеньке заросшем. И думаю я, что нету для этого места лучше. Согласная я. Только бы расписали нас. А что на войну уйдешь, так не переживай, ждать тебя буду честно и верно.
Митька опять обнял Дуняшу. Но это были уже совсем другие объятия, бережные и нежные. Так обнимать можно только самого дорогого человека.
С полными корзинами да с узлами на спине пришли домой. Первым по пути был Дунин дом. Наталья увидела их, ахнула. Вот это набрали так набрали. Да грибы то какие, ровненькие, как на подбор.
- Молодцы то какие. Насушим. При нужде и продать можно на станцию сходить.
Раньше что только не продавали они на станции. Выходили к поезду. Пассажиры выскакивали из вагонов и покупали все, не торгуясь. Особенно хорошо шли ягоды из леса, да и картошка вареная с малосольными огурцами на раздер уходила.
Наталья радовалась добыче дочери, даже и не заметила, что она странно помалкивает, не хвалится, не трещит, как сорока. Да и Митька стоит такой молчаливый и смущенный. Наконец увидела, что что то не так.
- Вы чего?
- Тетя Наташа, мы с Дуняшей решили пожениться.
Наталья растерянно посмотрела на Дуньку. Та только головой кивнула, подтверждая, что и она тоже так решила.
- Ой, ладно ли вы надумали то. Молодые уж больно. Какая вам еще женитьба.
- Мама, Митьку после октябрьских на войну заберут. А мы любим друг друга. Вот.
Дочь ли это ее говорит. Ведь дите еще совсем. Вон, с Клавкой бывает переругиваются, кому со стола убирать. Какая еще из нее жена. Наталья села на лавку, сложила руки на коленях. Что она может сказать. Выросла видно дочка, взрослая совсем стала. А она и не заметила.
- А Людмила то чего скажет? Тоже, чай, не обрадуется. - Наталья посмотрела на Митьку. Парень то он не плохой, уважительный. И Дуньку видно, что любит. Только ведь молодой еще совсем. Да и война эта проклятущая.
- А что она скажет. Тоже, что и вы. Не думаю, что обрадуется. Но я ее уговорю и она успокоится.
- А Алешка то как?
- Да все хорошо у него. Про больницу теперь и не вспоминает. По первости то ревел, как чего скажешь, боялся. Теперь не ревет. Мама над ним трясется. Макарьевна ее ругает. Говорит, что нельзя такой ненормальной быть.
Наталья вздохнула. Все таки воспаление тогда у Алешки началось. Хорошо, что в самом начале застали, в больницу его увезли. В деревне бы она ничего не смогла сделать. Долго его лечили. Наталья, когда бывала в районе, всегда к ним заходила. И без того худая, Людмила совсем стала как былинка, да почернела вся от переживаний. Наталья уверена, что только ее самоотверженная любовь помогла парнишке выбраться из лап болезни. А может быть и то, что молила мать усердно Бога о спасении сына. Даже иконку поставила в изголовии его кроватки. Врач ругался, говорил, что будет проверка, так накажут его за иконы в палатах. Людмила прятала ее, но как только Павел Николаевич уходил, ставила снова.
А сейчас вот старшего предстоит ей провожать на войну. Да еще и жениться он надумал. И не знаешь, как лучше.
- Ну иди, Митенька, домой, с мамой поговори. Что она скажет.
- Тетя Наташа, что бы она не сказала, не отступлюсь я.
Он забрал свою корзину, высыпал грибы из майки на стол.
- Я приду сегодня вечером, - сказал не прощаясь.
Мать подозвала девушку к себе. Та села рядышком. Обнялись.
- Ох, Дунька. Время то какое сейчас. А ну как чё случится и останешься ты вдовой и не пожив толком.
- Не говори так, мама. Не накликай беду. Хоть немного, да мое. Люблю я его. Ты же сама видишь.
Наталья вдруг отпрянула от дочери, строго посмотрела на нее.
- А ну, Дунька, признавайся. Было у вас чего там в лесу?
Девушка замотала головой, вспыхнув как маков цвет.
- Нет, нет. Что ты придумала.
-Гляди у меня. Позору не потерплю. Не было в нашем роду гулящих.
А Дуня подумала, что как хорошо, что не согрешили они с Митькой. Не могла бы она сейчас сидеть тут спокойно и обманывать мать. А та, Дуня даже не представляла, что бы сделала мать. Да скорее бы ничего, ну поругала, может даже за волосы потаскала бы, но в любом случае не убила бы ее. А каково бы было ей самой. И Митька молодец, не настоял, не уговорил. Видно же было, как трудно остановиться парню.
На постели заворочалась Надька. Открыла глаза, закряхтела, требуя к себе внимания.
Тогда только вечером, когда пришла Дуня с работы, добрались они до документов малышки. Чемодан, большой узел, да сумочка - вот и все богатство, которое осталось у девочки. В сумочке были документы. В свидетельстве о рождении значилось, что она Надежда Васильевна. Там же было свидетельство о смерти ее матери и свидетельство о браке ее родителей.
А еще фотография. На ней совсем молоденькая женщина а рядом с ней мужчина в военной форме, постарше ее, ближе годам к сорока. И внизу год, одна тысяча девятьсот сорок второй. На обороте фотографии ничего не было написано. Наталья с Дуней решили тогда, что это и есть Надины родители. Видимо удалось им тогда встретиться, а может мужчина только на фронт уходил, этого они уже не узнают.
Еще на дне звенела какая то мелочь, да несколько рублей всех денег. Видно берегла эти деньги мать, чтоб купить при случае молока ребенку, у самой то уж и не было, наверное.
В узле оказалось одеяльце, пеленки. Все использованное, подсушенное видимо по несколько раз, У обеих аж в носу защекотало от резкого запаха. Взяла тогда Наталья узел, вынесла его в огород, в корыто все свалила и залила водой. Пусть отмокает сперва. Потом она перестирает. В горячах подумала, что выкинуть все это, да где другое то возьмешь. Такая пора пришла, что каждая тряпочка сейчас на счету. Магазины даже в районе пустые, а если и продают чего, то очереди стоят огромные.
Зато в чемодане было все чистенькое. Много новых вещей, не ношенных. Только вот чемодан был не полный. Видимо вещи и продавала женщина, чтобы еду купить. По одежде определили, что жила семья в городе. Платья все модные, из хорошей ткани сшитые. На самом дне лежало белое шелковое платье, бережно завернутое в белую тряпочку. Видно сильно дорого оно было хозяйке, раз так бережно она его сохраняла. Может свадебное, а может одевала она его в свои самые счастливые дни. Поэтому и берегла так.
Обрадовалась Наталья, когда увидела, что и детские вещи там есть. Правда все это было на вырост, платья, костюмчики, даже обувь и маленькая беличья шубка. Но ведь вырастет малышка и все это ей пригодится.
Клавка, пришедшая с улицы, увидела горку разложенных платьев и юбок заверещала.
- Мама, а мне можно будет чё нибудь поносить. Гли ко сколь тут всего.
Наталья пожала плечами. Если с детскими вещами ей было все понятно, то что делать с этими. Все добротное, хорошее. Девкам ее как раз впору будет. Но что то смущало ее.
- Погоди, не трогай пока ничего. Пусть лежит. Там видно будет.
Она решила, что пусть все это к дому приживется. Ну а потом уж как получится. Хозяйка этих вещей все равно никогда уже не появится.
После того дня прошло больше двух месяцев. И вот она, Надюшка, лежит, требует, чтобы на нее внимание обратили. Девчонку было не узнать. Выходила ее Наталья. Только она знает, чего это стоило. Плохо она поправлялась. А самым важным для нее было набрать вес. Кто кто, а Наталья, как медик, знала, как опасно истощение в таком возрасте. Молоко то молоко, но кроме него сколько еще всего надо. В район ездила, добивалась, чтобы витамины выписали. В военное время в медпункт их совсем перестали давать. Все на фронт, для выздоровления раненых.
Она и к Павлу Николаевичу в отделение ходила. Тот удивлялся, что жива девчонка до сих пор. Они то думали, что недолго она протянет. Он пошел Наталье навстречу. Из своих тайных запасов, Наталья уж и не спрашивала, как потом будет отчитываться, давал ей драгоценные ампулы. Она пыталась заплатить ему за них, но доктор отмахивался от нее.
- Я буду рад, если моя крестница на поправку пойдет.
Крестницей он малышку называл, конечно, в шутку. Но ведь именно он свел Наталью с ее Надюшкой. И теперь она даже не представляла, как они без нее раньше жили. Ничего что всем забот прибавилось. Девчонки Надюшку родной сестрой считают. Ни разу мать не упрекнули, даже словом не обмолвились, зачем она взяла ее.
А сейчас вот Дуняша ее огорошила. Замуж собралась. И Наталья не знает что будет дальше.