Прошло мгновение или вечность, Гришка сказать не мог, время остановилось на этом проклятом болоте. Ему показалось, что словно как в ребячьей считалочке мелькали дни, что-то светлое и тёмное сменяло друг друга с немыслимой быстротой, Гришка потерял счёт этим вспышкам. Он находился в какой-то тесной, тёмной избе, такой тесной, что трудно было дышать и невозможно пошевелиться, лишь слегка приподнять затёкшую руку и сжать пальцы, и в то же время такой большой, что колдун ходил свободно по этой избе, уходя порой в самые дальние, скрывающиеся во тьме углы, что он там делал Гришка не понимал.Лишь однажды ум его прояснился, когда колдун завёл с ним разговор, усадив перед собою и влив в бе.с.кр.ов.ные Гришкины губы во.ню.чее горькое зелье. Пристальным взглядом всмотрелся колдун в его лицо, а после заговорил:
— Долго ждал я тебя, Григорий. Время текло, зима сменяла лето там, у вас, в мире людей. У меня же здесь годам иной счёт, год как день, а день как мгновение. Да и то притомился я ждать тебя… Знатно про.кля.тые черви поглодали моё т.е.л.о, прорыли бесчисленные ходы, ох, и редко мог я выбраться в ваш мир, да и то недалёко, прикован я к своему болоту, спасибо прадеду твоему да ещё одному…
Колдун замолчал, подбирая слово, да так и не подобрав, ударил ко.ст.ля.вым кулаком в стену, затряслась изба.
— Долго они со мною силами мерялись, знатно мне жизнь попортили, всё тр.ав.или меня своими молитвами да поповскими штучками, и после см.е.р.ти покоя мне не дали, заковали меня, про.кля.тые, в домовине, и с тех пор ни живой я и не мё.р.т.вый. Ну ничего, Григорий, теперь-то, когда дождался я тебя, вернусь я в ваш мир, а ты уж, брат, не обессудь, вместо меня тут полежи!
При этих словах колдун расхохотался.
— А ведь ты, ду.ра.чок, силу в себе хранишь, ох какую, да не знаешь! Коли захотел бы, так Тося бы у ног твоих давно лежала, а ты не ведал ничего. Давно я тебя приметил, летал дух мой, искал, искал потомков прадеда твоего, попа про.кля.того, отомстить хотел я им. Да дед твой с отцом шибко набожны были, не подступиться к ним, а вот ты, Гришка, про Бога-то забыл, ой, молодец, а я не дремал, нет! Ждал я, когда род ваш слабеть начнёт. Вот и дождался. Да и морок на тебя послал, любовь, значит, — колдун скривился и захихикал.
— А Тоську-то я не зря выбрал, — ухмыльнулся колдун, помолчав, — Муженьку её досадить хотел. Знаешь ли кто он?
Гришка покачал головой, с трудом понимая услышанное.
— А-а, то-то же, — дохнул ему в лицо гнилью колдун, — А я тебе скажу, правнук он того самого дьячонка, что на пару с твоим прадедом меня гнали.
Григорий молчал, страшное открытие про.н.зи.ло его душу насквозь, мерзок он стал сам себе, горько и бо.ль.но сделалось на се.р.дце, тош.но от самого себя, словно от пре.да.теля.
— Ждал я, что ты его порешишь из-за Тоськи-то, — продолжал колдун, — Так нет же, слабоват ты оказался, труслив. Ну да ничего, скоро я вас обоих раздавлю, в твоём те.ле жизнь новую обрету, а уж с правнуком дьячка и сам разберусь, мне бы только те.ло, те.ло… Ещё чуть-чуть, Гришенька, как полная луна над болотом встанет, так и власть моя придёт и тогда…
Колдун, бормоча что-то, взмахнул своими лохмотьями, плюнул Гришке в лицо, и тот снова впал в полусон-полуявь, сделался будто кукла тряпичная, безвольный, да бессильный. Лежать. Ждать своего часа.
— Заслужил, — текла в голове мысль, переливаясь, теряясь, то уходя, то вновь всплывая в вос.па.лён.ном сознании.
***
Страшный скрип, грохот и стуки доносились до Гришкиного, почти уже ушедшего в мир иной, разума. Кто-то громко кричал. Голоса. Звуки топора. Б.о.ль падения. Жар пламени. И почему-то лицо Тоськиного мужа, Степана, так близко и так далеко, то склоняющееся над Гришкой, то уплывающее вновь куда-то в туман.
— Держись, держись, браток! Потерпи, миленькой, — уговаривал его знакомый голос.
— Что он делает тут? Как попал сюда? — всполохами вспыхивали мысли в Гришкиной голове.
А Степан лишь твердил как заведённый:
— Терпи, Гришенька, скоро дома будем.
Взвалив на свои плечи без.жиз.ненное Гришкино тело, он тащил его куда-то, временами проваливаясь в болото. А кругом шли ещё какие-то люди.
— Кажется наши, деревенские, — потихоньку начинал узнавать Григорий, снова проваливаясь в небытие.
***
В избе было тепло и тихо, потрескивали в печи дрова, кошка свернулась клубочком на половичке, мирное мурлыкание и уютный запах человеческого жилья проникал сквозь толщу тумана в сознание Григория.
— Сыночек! Очнулся! — мать-старушка гладила Гришкину руку и плакала.
Рядом с нею пристроилась Никитишна, с каким-то горшком в руках:
— А я говорила ить, что очнётся скоро! Ну что, парень, в рубахе ты, знать, родился, али прадед твой шибко за тебя там молится.
Никитишна подняла палец вверх и потрясла рукой.
— Матушка, что же было-то со мной? — шёпотом спросил Гришка, с трудом разлепляя ссохшиеся губы.
— Ох, сынок, — махнула мать рукой, слёзы не давали ей говорить, — Пусть вон Никитишна лучше сказывает.
Никитишна присела к Гришке, вздохнула, утёрла лицо передником, и начала свой рассказ:
— Как ушёл ты в лес-то, неспокойно было матушке твоей, чуяло се.р.дце материнское, что солгал ты, не за дровами в лес отправился. А тут и темнеть стало, а тебя и нет. Побежала она к Петру, старшему твоему брату, а он уж деревенских поднял. Думали мы поначалу, что в озере ты утоп. Всё обыскали — нет тебя.На следующий день, как рассвело, и в озеро ныряли, и по лесу ходили, не нашли и следа. Коли зверь бы разорвал, так хоть бы одежду нашли разодранную, так ить нет ничего. Что и думать не знали. Не чаяли уж и живым тебя увидеть. А тут Тоськин муж, Степан, ко мне прибегает и говорит, мол, сон ему приснился, что искать тебя надо там, где колдуна хо.ро.нили.Дак где ж искать-то? Уж и людей тех нет, кто ведал, где то место, давно это было. Снова в лесу искать стали, а Степан сам не свой, не там, говорит, мы ищем, надо на болото идти. И вот там-то и нашли мы домовину, стоит она на высоких ногах, чёрная, страшная. Мужики и давай их рубить, упала домовина, открыли мужики её, а в гр.о.бу-то двое лежат — один как есть ме.р.тв.ец, гниль одна, колдун, знать, а второй-то — ты, Гриня!
Да тоже на живого-то не похож, а Степан кричит — живой он, живой! Вытащили тебя, а колдуна проклятого сожгли вместе с домовиной. Уж и чёрный дым валил, ст.р.ас.ть. Только после того, стал ты в себя приходить, глаза открывать, да как чумной всё был. Степан тебя и до деревни тащил сам. Если бы не он, конец бы тебе, Гришка, сг.и.нул бы там на болоте… Да ты скажи хоть, как ты там оказался-то?!
— Не помню ничего, — соврал Григорий, — Как во сне всё было.
***
Уже лес в золото оделся, по утрам росы выпадали холодные, птицы курлыкающими стаями потянулись по небу, с нависшими свинцовыми тучами, когда Григорий встал на ноги и окреп. В один из хмурых осенних дней постучался он в избу Тоськи да Степана, вошёл на порог, помолчал, сняв с вихрастой головы картуз, а после встал на колени перед спасителем да и повинился во всём. Всё как есть Степану рассказал, со сле.за.ми покаяния, и как Тоську увидел на озере, и как в голове у его помутилось, и как Стёпку погубить хотел, и зачем колдуна искать пошёл.Молча выслушал его Степан, Тоська за спиной мужа стояла, положив ладони ему на плечи, и потупив взор. А как закончил Григорий, подошёл к нему Степан, поднял с колен и обнял, как брата родного. С той поры и стали они как братья, ох и дружно жили! Прадедов своих часто поминали. А проклятие-то колдовское спало с их рода. У Степана с Тоськой ребятишек аж трое народилось, вот тебе и неплодный! А Григорий-то на девушке хорошей женился — скромная да красивая, заглядишься и глаз не отведёшь, Полюшкой звали, душа в душу они с ей прожили, ребятишек тоже народили. До сих пор вот правнуки Степана да Григория в нашей деревне живут, хорошие люди, всем пример!
Конец
Из книги автора "Сон-трава"
Художник Андрей Шишкин
