Продолжение. Начало здеcь>
Полковник Родянко обежал быстрым внимательным взглядом своих офицеров. Измученные долгой дорогой, усталые и осунувшиеся, они были готовы к бою.
Отложив маузер, князь Петришевич с грохотом перевернул один из массивных деревянных столов и спрятал за его толстой столешницей Ольгу. Заслышав грохот, из маленькой неприметной двери вышла встревоженная темноволосая официантка с подносом, на котором стояли две тарелки с чем-то горячим и высокий стеклянный графин с вишнёвой наливкой.
– Назад, и не высовывайся! – крикнул ей Родянко.
Девушка взвизгнула от страха, выронила поднос и бросилась обратно в кухню. Осколки тарелок и графина брызнули по всему залу, вишнёвая наливка рубиновой лужицей растеклась по полу. Молодая пара, сидевшая за столиком в углу, закричала от ужаса и спряталась под столом.
– Ольга, спрячьтесь на кухне вместе с поварами и официантами, – предложил княжне Петришевич.
– Я останусь с вами, – нервным звенящим голосом ответила девушка, доставая из кожаного кошелька браунинг.
Первая выпущенная «красными» пуля разнесла окно и сбросила с подоконника высокий глиняный горшок с огромным кустом герани. Со всех сторон беспорядочно зазвучали короткие сухие выстрелы. Высокий ладно скроенный поручик Симаков подобравшись вплотную к окну, дважды выстрелил в кого-то, злобно приговаривая: «На тебе! На! Получай!». Вдруг он зашатался, громко застонал и рухнул всем телом на пол.
Княжна, выронив от ужаса браунинг, сжалась в комок за массивной столешницей, прикрывая руками голову. До смерти надоевшие очки упали на пол и разбились. Две пули, одна за другой пробив столешницу, просвистели над её головой.
– Уходим через кухню! – закричал полковник Родянко. – Там должен быть запасной выход!
Князь Петришевич схватил Ольгу за руку и силой заставил девушку подняться. Они вломились в узкий коридорчик, проскочили небольшую полную аппетитных запахов кухню, под длинными столами которой в ужасе сидели четыре поварихи и три молоденьких официантки, и, мгновенно отодвинув тяжёлый засов и едва не снеся хлипкую деревянную дверь, вырвались на задний двор.
Беглецы нырнули в примыкающую к трактиру кривую узкую улочку, но погоня не отставала. Впереди бежал Родянко, за ним – офицеры, группу замыкал Петришевич, не выпускающий руку княжны. Выстрелы эхом отдавались от стен домов, но преследователи стреляли наугад, не видя беглецов.
Вдруг раненный в плечо штабс-капитан Алексей Пегов остановился:
– Бегите, а я их тут придержу! – прошептал он посеревшими от боли губами, прислонясь спиной к стене дома.
Беглецы всё бежали, выбиваясь из сил, задыхаясь от быстрого бега, а сзади слышались громкие винтовочные выстрелы и короткие сухие щелчки маузера Пегова.
Вскоре они оказались на окраине Каховки, за которой расстилалась бескрайняя, унылая осенняя степь. От усталости все шатались, как пьяные, Отойдя подальше от города и убедившись, что погони нет, беглецы, обессиленные, друг за другом повалились в траву.
Отдышавшись и переведя дух, кое-как перевязали раненного в руку двадцатишестилетнего корнета Николая Шиманского. Над степью полыхал тревожный багряный осенний закат. Неверные тени сумерек сгущались с каждой минутой, и беглецы сами не заметили, как провалились в тяжёлый сон.
Родянко старался не спать, чутко вслушиваясь в обманчивую ночную тишину, но усталость одолевала и его. Полковник то и дело «клевал носом», бессильно свесив голову на грудь, а затем, отогнав дрёму, спохватывался и, схватившись за кинжал, вновь начинал напряжённо всматриваться в пряную ночную темноту, едва разгоняемую неверным, тусклым светом ущербной луны.
Туманный рассвет, наполненный робким птичьим щебетаньем, прогнал ночь. Огромное багровое солнце лениво вставало над пряно и терпко – по-осеннему – благоухающей степью. У горстки людей, затерявшейся в этой бескрайней пряной степи, не было ни еды, ни воды, ни сил, но, проснувшись и кое-как приведя себя в порядок, они медленно и упрямо двинулись куда-то на юг…
***
Татьяна и полковник Градов вышли из душной усадьбы Рязановых на воздух. Короткий октябрьский день догорал, небо затянули низкие тучи. Полковник хотел остановить проезжающую мимо пустую пролётку, чтобы довезти княжну до дома, но девушка возразила:
– Давайте пройдёмся. После совещания у генерала Дитериса мне нужно проветрить башку… то есть голову.
Градов удивлённо посмотрел на девушку, но промолчал.
«Ох, Зоя, следи за языком! Ты спалишься!», – сказала она себе.
После пятичасового совещания у генерала Дитериса, на котором разрабатывались детали предстоящего ноябрьского наступления, у княжны рябило в глазах от многочисленных карт, расчерченных красными, синими, зелёными и чёрными стрелками.
Вечерело. Татьяна и полковник неторопливо шли по пустынным, почти безлюдным улицам Екатеринбурга. Низкие свинцовые тучи разразились первым снегом – крохотные робкие снежинки падали на длинное чёрное пальто девушки и тут же таяли.
Они оба молчали, и рядом с Градовым Зое было очень комфортно молчать. Этот человек своим спокойствием, хладнокровием и уверенностью напоминал Зое покойного мужа – её Андрея.
«Только у Андрея были серые глаза, а у Градова – карие», – подумала она.
– О чём молчите, Сергей Иванович? – с улыбкой спросила княжна, беря полковника под руку.
– Я думаю о том, Ваше Высочество, как однообразна и скучна была моя жизнь ещё несколько месяцев назад, до того, как я с полком прибыл в Екатеринбург.
А потом они снова молча шли и любовались усыпавшей мостовую снежной крупой. Когда Татьяна и полковник подошли к дому купца Железнова, совсем стемнело. У калитки девушка повернулась к своему спутнику:
– Сергей Иванович, закройте глаза.
Брови Градова удивлённо взлетели вверх, но через мгновение удивление исчезло с лица полковника, и он закрыл глаза.
Руки княжны взлетели на его плечи, она поднялась на цыпочки и коснулась своими мягкими тёплыми губами его сухих твёрдых губ. Полковник не успел открыть глаза, как громко хлопнула калитка, и Татьяна исчезла в темноте большого парка, кольцом окружавшего дом.
Сергей Градов стоял у калитки, смотрел в густую ночную темноту и улыбался. Его только что поцеловала дочь императора – девушка, которую он полюбил. Сама поцеловала.
Тридцатидвухлетний полковник Сергей Градов не думал, что сможет полюбить снова: шесть лет назад он за полтора месяца до свадьбы потерял свою невесту – двадцатилетнюю красавицу дворянку Лизоньку Гринскую, сгоревшую за две недели от скоротечной чахотки. Та глубокая рана, похоже, зарубцевалась, и его сердце вновь открылось для любви…
***
Огромная старая голубятня сиротливо приткнулась на самой окраине Екатеринодара, в отдалении от прочих городских строений. В то холодное октябрьское утро сорокадвухлетний голубевод-надзиратель Никита Локтев, как обычно, принёс своим крылатым питомцам вкусный завтрак – большие деревянные плошки с пшеницей и ячменём.
Аккуратно прикрыв старую, рассохшуюся, всю в щелях деревянную дверь, он поднялся наверх по скрипучей лестнице, едва не разломившейся под тяжестью его богатырской фигуры. В голубятне было светло – свет проникал в помещение через два небольших окна.
Поставив на пол плошки с кормом, надзиратель привычно пересчитал голубей, но, очевидно, сбился – вместо двадцати двух насчитал двадцать три голубя. Он начал считать снова – и снова сбился. И вдруг он заметил незнакомую птицу – крупный сизый голубь, устало распушив перья, дремал на насесте.
– А ну-ка, иди сюда, дружок! – надзиратель аккуратно снял усталую птицу с насеста и увидел на правом крыле голубя номер с клеймом. Увидел он и тускло блеснувшую металлическую капсулу, привязанную к лапке птицы.
– А голубок-то наш с нашей голубятни, по клейму-то видно. Давай-ка посмотрим, что тут у тебя, – Локтев осторожно отвязал капсулу и отпустил голубя.
Насилу взмахнув крыльями, птица устало взгромоздилась на насест. И тут произошло неожиданное: в голубятню тяжело и устало влетел ещё один голубь, поменьше первого. Тускло блеснула привязанная к лапке птицы маленькая капсула, голубка опустилась на насест и замерла.
– То по году ничего нет, а тут сразу двое, – ошарашенно пробормотал надзиратель.
Он подошёл к прилетевшей голубке и аккуратно снял капсулу с её лапки. Даже не рассыпав принесённый корм в маленькие деревянные плошки, Никита Локтев быстро сбежал по лестнице и устремился к своему дому.
***
…Громко противно скрипнула дверь, и генерал Корнилов поднял тяжёлую от недосыпа голову от бумаг, переведя взгляд на молодого корнета Григория Ливского, бывшего при нём кем-то вроде ординарца:
– Лавр Георгиевич, – вытянувшись в струнку, доложил ординарец. – Тут голубевод-надзиратель прибежал, с нашей голубятни. Локтев его фамилия. Он говорит, что прилетели два голубя с письмами из Екатеринбурга.
– С письмами из Екатеринбурга? Что ж, зови!
В ожидании визитёра генерал Корнилов – невысокий худощавый темноволосый – неторопливо поднялся из-за стола, прошёлся по кабинету, разминая затёкшие от долгого сидения мышцы.
– Доброго дня, ваше благородие! – у двери переминался с ноги на ногу светловолосый мужик огромного роста с широким простым лицом, одетый в длинный серый зипун.
– И тебе доброго дня. Ты голубевод с нашей голубятни? Что там у тебя?
– Письма у меня, ваше благородие! Два письма из Екатеринбурга, сегодня голубки принесли. Одно адресовано вам, а второе – генералу Деникину. По инструкции, я сам должен капсулы открывать…
– Где письма?
Локтев суетливо вынул из кармана зипуна два маленьких белых листочка и протянул их генералу. Тот неторопливо развернул первое письмо. Оно было написано на тонкой папиросной бумаге мелким, убористым почерком и адресовано ему:
«Лавр Георгиевич! Пишу это письмо в надежде, что оно как-нибудь до Вас доберётся. Адмирал Колчак, генерал Дитерис, полковник Градов и я планируем 5 ноября 1918 года начать всеобщее наступление. Мы прилагаем все усилия для того, чтобы об этой дате узнали все верные своему долгу военачальники. Мы надеемся на Вас, мы рассчитываем на Вас.
Храни Вас Бог.
Татьяна Романова. Екатеринбург».
Генерал Корнилов положил письмо на стол и, подойдя к окну, долго смотрел на унылый осенний пейзаж. Затем он развернул второе письмо, текст которого оказался идентичен первому, только адресовано оно было генерал-лейтенанту Деникину.
Могли ли эти письма быть обманом, коварной ловушкой? Возможно, хотя какой в этой ловушке прок? Что-то заставляло его верить этим мелким, убористым строчкам.
Задумавшись на минуту, Корнилов аккуратно сложил письмо и подошёл к своему ординарцу, молчаливо ждавшему у двери:
– Григорий Петрович, немедленно седлайте коня и скачите в Новочеркасск. Передайте это письмо генерал-лейтенанту Деникину, лично в руки, – Корнилов протянул ординарцу крохотный белый квадратик.
Ливский козырнул, спрятал письмо в карман и исчез за дверью.
– Ну, спасибо, Локтев, спасибо! – от души поблагодарил голубевода-надзирателя генерал. – Ты даже не представляешь, что ты принёс. Ты принёс нам надежду.
***
Двухдневные скитания по осенней степи высосали из Ольги все остатки физических сил. Каждый раз, падая ничком в пряную, сладко пахнущую траву во время коротких и редких остановок, княжна думала, что уже не сможет подняться, и каждый раз она, удивляясь самой себе, вставала и вновь брела дальше по бескрайней, словно море, степи.
На вторую ночь, проведённую в степи под открытым небом, Ольга жутко замёрзла, хотя спала под четырьмя армяками, которыми её заботливо укрыли офицеры. Князь Петришевич подошёл к сидящей на траве девушке, взял в свои руки её ледяные ладони и стал согревать их дыханием.
Едва только взошедшее солнце лениво выползло из-за горизонта и позолотило дремлющую степь, едва только голодные, измученные жаждой люди хотели двинуться в путь после ночного отдыха, как зоркие зелёные глаза Павла Родянко заметили несколько тёмных точек, движущихся по степи.
– Всем лежать! – негромко скомандовал полковник. – Лежать и не высовываться.
---
Автор: Наталия Матейчик