Мы встретились в троллейбусе. Сначала я увидел красивую молодую женщину в голубом плаще и подумал, что было бы здорово, если бы она вдруг подошла ко мне и предложила отдаться. Это моя давняя мечта: уверен, что об этом, в сущности, мечтает каждый мужчина.
И тут она поворачивается, и я узнаю Таньку – девочку, с которой у меня был наивный школьный роман! Мы даже объявили всем, что поженимся. Но, конечно, после окончания школы разошлись в разные стороны, и та история забылась. Но как она похорошела! А еще ее взгляд стал насмешлив, в нем читался и житейский опыт, и спокойствие красивой женщины.
— Привет, — только и сказал я и покраснел.
Мы вышли из троллейбуса вместе. Оказалась, она уже год как замужем, муж — Володя — необыкновенный человек, театральный режиссер, руководит самодеятельным театром, умница, красавец, подает надежды, у них дочка, живут у ее мамы. Она влюблена в него, как школьница. Глядя в ее сияющее раскрасневшееся лицо, я с острой ревностью и тоской видел, что она не лжет – любит, и счастлива! А что было у меня?
— Не женат. То есть пробовал, но неудачно. Работаю в милиции. Детей нет. Перспективы туманные.
Выглядело это все так жалко, что она даже удивленно остановилась.
— Артур, что это с тобой? В школе ты был отличником, спортсменом, мечтал написать роман.
Я смиренно вздохнул: уели, мол, сивку крутые горки. Таня пожала плечами. С притворной улыбкой я слушал ее утомительно-радостный вздор про какой-то первый Володин спектакль, на котором некий маститый столичный режиссер взволнованно пожал Володе руку, про годовалую Соню, которая так уморительно смеялась, что это непременно надо видеть.
— Ребенка не с кем оставить, - пожаловалась Таня. – Иногда так хочется куда-нибудь сходить — нельзя! Володя мне уже не раз предлагал: сходи в кино, а я посижу с Сонькой. Но с кем сходить?
— Со мной, — брякнул я.
Я пошутил машинально и даже похолодел, когда услышал.
— Ой! Ты серьезно?! Не шутишь? В «Невском» «Агония» идет, пошли?!
Я растерянно осклабился.
— То есть как? А муж? Не обидится?
— Кто? Володя?! Обидится?! Да он будет счастлив! Он же понимает, что мне тоже хочется отдохнуть, развлечься.
Вечером Таня позвонила мне и сказала, что с Володей обо всем договорилась: завтра мы идем в кино! У меня даже живот стянуло от волнения, как в юности. Ровно в шесть, как и договаривались, я стоял возле двери. Та распахнулась. Таня была в джинсах и ковбойской рубахе. Она втащила меня в прихожую за грудки и возбужденно крикнула:
— Володя, где же ты? Мы опаздываем!
Вышел Володя — худой, бледный молодой человек с крупным носом и волнистыми каштановыми волосами. Выражение его худого лица было меланхолическое, я бы даже сказал упадническое. Он взглянул на меня с мучительным любопытством и протянул руку.
Потом меня повели к маленькой Соньке, и я минут пять, склонившись, смотрел под ревнивым прицелом родительских глаз в детскую кроватку, чмокал губами, качал головой, вымучивая из себя умилительные улыбки и растроганные вздохи, а счастливые супруги кудахтали надо мной. Это была пытка, которую я вынес с трудом.
Пока Таня собиралась, мы с Володей стояли в прихожей, как два барана, и не смели глядеть друг на друга. Мне было неловко, ему, похоже, тоже. Наконец Татьяна закончила свой туалет и, выскочив в коридор, кокетливо передо мной крутанулась.
— Ну как? — спросила она
— Отлично, — сказал я, и тотчас мне пришло в голову, что она почему-то спрашивает об этом меня, а не мужа, и тотчас это пришло в голову ей и, похоже, Володе тоже. Он побледнел еще больше, а Татьяна обиженно вскрикнула.
— Володя, а ты что молчишь?
— А что мне говорить — неожиданно озлобленно ответил тот, но тут же стушевался и виновато проговорил:
— Будь паинькой. Постарайся отдохнуть, ладушки?
— Пусик, я на тебя надеюсь, — нежно проворковала она.
Я завидовал Татьяне, ее мужу, их мещанскому сопливому счастью, как только может завидовать одинокий обиженный самолюбивый гордец. Я смотрел на нее украдкой, испытывая странное и непреодолимое желание грубо схватить ее в охапку, стиснуть до хруста в костях, впиться ей губами в алые губы, повалить, содрать одежду… И вместо этого я хихикал в ответ на ее шутки, ахал, слушая скучнейшую повесть о том, как натерпелись они вдвоем с Володей в первые месяцы ее беременности; я переспрашивал какие-то мельчайшие подробности, я давал мудрые житейские советы.
Возвращались мы домой пешком, в темноте. Мартовский ледок приятно хрустел у нас под ногами. Я довел ее до самой квартиры и даже позвонил. Молча поклонился на прощанье и ушел, не дожидаясь пока дверь откроется. Вернулся домой и выпил бутылку портвейна, а потом в полночь названивал одной знакомой девице и умолял ее приехать, а та не соглашалась, и мы поругались с ней насмерть. Потом вышел на улицу и бродил по черным дворам до утра, истязая себя в горьких грезах.
Как позже выяснилось, Володя все-таки в тот вечер устроил Татьяне жуткий скандал. Рассказала она мне об этом не сразу, хотя я и догадывался. Мы с ней скоро опять пошли в кино, только на этот раз она почти не говорила о муже. А потом я провожал ее, и возле дома она призналась, что тот не знает, с кем она пошла в кино, а с ребенком сидит ее мать. Меня эта новость возбудила чрезвычайно: Таня согрешила. Это была моя первая маленькая победа на пути к выбранной цели.
Два года продолжался этот путь. Я не торопился. Во мне обнаружилось терпение, которого я сам в себе не ожидал. Я подкрадывался, вползал в ее жизнь, как змея, которая жалит лишь однажды. У меня была своя жизнь, женщины… Мы подолгу не встречались с Татьяной, потом я вдруг набирал номер ее телефона, и, если она была одна дома, что случалось часто, то мы болтали обо всем на свете, иногда часа по полтора кряду.
Иногда мы встречались с ней и ходили в кино; иногда просто гуляли. О Володе мы разговаривали мало, я усвоил манеру всячески завидовать ее семейному счастью, не жалея при этом сиропа и елея. Но мало-помалу она сама совсем перестала о нем говорить, от былой восторженности не осталось и следа. И вот однажды я услышал долгожданные слова.
— Ему хорошо — он весь в своем театре! А я? Вчера попросила его посидеть с Сонькой, так он мне чуть ли не истерику закатил. Но ведь я тоже имею право на личную жизнь!
Ее слова звучали для меня как музыка, и я подпевал им нежным и лукавым голоском:
— Ну полно, какие пустяки… Все образуется. Театр — это судьба…
Чем больше я защищал его, тем сильнее она атаковала. Потом словно опомнилась и произнесла торопливо и сердито:
— Но все это ерунда. Он — талант, он — личность, это главное.
— Безусловно, — промурлыкал я сытым голосом.
Как-то мы встретились в очередной раз. Был чудный майский вечер. В горьковато-прелом аромате сырой земли вязкий запах черемухи растекался густо, как пролитая жидкость. Все вокруг дышало праздно-распутной любовной истомой.
Она пришла в белых джинсах и клетчатой рубахе, завязанной по последней моде узлом на животе. Сухо поздоровалась и тут же взяла меня под руку. Мы молча и торопливо пошли через путепровод, за которым начинался лес, шли по свежей шелковистой траве, держась за руки. Потом остановились и посмотрели друг на друга. Я спросил, кто остался дома с дочкой. Оказалось, что муж.
— А как же театр? — невинно спросил я.
— Перебьется, — ответила она грубо и вдруг пихнула меня в плечо.
— Ну что ты все заладил: муж, муж! Объелся груш. Показывай свои боевые раны!
Я снял рубаху и бросил ее на землю. Она провела кончиками прохладных пальцев по моей груди. Я схватил ее за локти, но она толкнула меня в живот и села на рубаху. Я повалился на спину рядом.
Мы начали шутейно бороться… как дети, честное слово. Не знаю даже, как верно передать вам свои ощущения. Взрослая двадцатипятилетняя женщина, жена и мать, барахталась в моих объятиях, как школьница. Да ведь и сам я был уже далеко не шестнадцатилетний. И вместе с тем хорошо было необыкновенно. Но когда я прижался к ее шее губами, она вдруг отпихнула меня и сердито сверкнула глазами. Я покорно отвалился на спину, раскинув руки.
Целый месяц мы не виделись; потом она позвонила и сообщила, что Володя скоро уезжает в отпуск на Украину вместе с мамой, папой и Соней, и пробудет там месяц. Целый месяц она будет одна! Я пригласил ее к себе.
Она приехала часов в восемь вечера. Я волновался, как пацан на первом свидании. Она тоже. Я накрыл в своей комнатке стол, на котором стояла бутылка молдавского сухого вина, вазочка с конфетами, чай и пирожные. Включил магнитофон. «Юрайя Хип», «Июльское утро». Таня забралась в мое любимое кресло с ногами, я сел на кровать, и мы замолчали. Страстно-печальная мелодия завораживала меня, я чувствовал, что уже бессилен остановить то, что с большим трудом раскачивал и толкал два года подряд.
Таня была бледна, потом выпила бокал вина и оживилась. Мы вспомнили школу, друзей, учителей, свои первые влюбленности… Мы опьянели от этой болтовни больше, чем от вина. В час ночи она словно спохватилась.
— Мама миа! А как же я доберусь до дома? Ведь троллейбусы уже не ходят!
Я посмотрел на часы и совершенно беззаботно предложил:
— Ну так оставайся ночевать у меня дома. Кровать большая, места хватит. Завтра суббота, утром позавтракаем, съездим на залив, искупаемся и позагораем…
А чтобы не было нелепых подозрений, я дал ей «клятву джентльмена», что в постели не притронусь к ней и пальцем.
— Но у меня же ничего нет! — наконец воскликнула она.
— Ничего страшного. Наденешь мою рубаху, будет тебе в самый раз. Зубная щетка найдется, полотенце тоже!
Я принес из шкафа свою любимую длинную голубую рубаху, которую надевала, насколько я помню, уже далеко не первая дама моего сердца. Таня посмотрела на меня с мольбой, нерешительно взяла ее, и тотчас падение ее свершилось! Я уверенно взял ее за руку и отвел в ванную комнату.
Таня вышла оттуда в голубой рубахе, которая едва прикрывала ее коленки. Она была совершенно растеряна. Я отвел ее в комнату и расстелил постель.
— Ложись.
— А ты?
— А я сейчас.
Я умылся и побрился под душем. Когда я вошел в комнату, то увидел, что Татьяна отвернулась к стене. Я осторожно приподнял одеяло и лег рядом. Минут пятнадцать мы лежали в жуткой напряженной тишине. Изредка она вздыхала себе в подушку. Я был абсолютно уверен, что ждать придется недолго. Стало жарко, и я отбросил одеяло. Вдруг Татьяна повернулась ко мне лицом, что-то пробормотала и обняла меня рукой…
Мы занимались любовью молча. Я ни разу не сказал ей ласкового слова; лишь однажды она простонала как будто от боли: «Артур…», — и все… В четыре часа утра, после очередного бурного триумфа любви, я отварил килограмм креветок, и мы жадно их слопали прямо на полу. В шесть часов, когда по радио в соседней комнате заиграл гимн, я включил «Июльское утро» и распахнул окно. Смотрел в голубое небо, в котором жарко пылало солнце, и плакал. О чем я плакал? Наверное, о том, что юность моя прошла, что в моей кровати лежит женщина, которую я не полюбил в юности и не смог полюбить сейчас…
За завтраком она была грустна. Я не развлекал ее, не смешил… Вообще-то я просто замучился в эту ночь и мечтал о сне. Татьяна предложила сходить в кино — я отказался. Отказался я и от прогулки. Она обиделась, надулась. Для бедняжки сейчас решается главный вопрос: отдалась ли она мне просто так, банально от скуки, или в этом был высокий, трагический смысл. О Володе не было сказано ни слова.
— Ну что молчишь? — сказала она наконец, с нетерпением.
Я зевнул.
— А что говорить? Если честно, спать смертельно хочется. Ты замучила меня совсем. Давай я провожу тебя до троллейбуса, а вечером опять созвонимся, идет?
Таня вспыхнула и молча поднялась. Я проводил ее до остановки и похлопал по плечу на прощание…
Практически этим все и закончилось. Мы несколько раз созванивались, потом приехал муж, и мы перестали звонить друг другу. Через год я наобум позвонил ей, она сняла трубку. Я обрадовался, стал расспрашивать ее обо всем на свете, в том числе спросил и о Володе.
— Мы с ним развелись уже полгода назад, - сообщила она.
— А… — только и сказал я.
На мое предложение встретиться она фыркнула:
— Не испытываю ни малейшего желания.
Года через четыре мы столкнулись с ней, где бы вы думали? Угу, опять в троллейбусе! Я работал уже в ОРБ и собирался жениться… Мы вместе вышли у «кольца». Она сильно похудела. Взгляд ее стал жестче и насмешливей. Сразу, без разбега, она выложила мне, что вышла замуж, что муж ее бизнесмен, что она едет на автомобильную стоянку за своей машиной «Рено», что Сонька ходит в частную школу, а летом они ездили отдыхать с мужем в Испанию.
— А как Володя? - спросил я наконец.
Татьяна поморщилась
— Звонил как-то. Без копейки денег, амбиции все те же. Козел. Я уже про алименты и не вспоминаю. Просто клинический случай… Ладно пока. Мне бежать надо.
И она зацокала каблучками по асфальту — деловая, нетерпеливая, агрессивная.
---
Автор: Артур Болен