Дуняша с Фросей сидели на завалинке, болтали о своем, о девичьем. Пришла Марья с Любкой на руках, рядом мальчишки.
- Мать то дома?
- Дома, дома, тетка Марья, заходи. Что то вы поздно, мы уж поужинали, не стали вас дожидаться.
- Да все толклись, прибирали. Дел то теперь невпроворот. Ладно Евсей Иванович отпуску мне дал на неделю. Хоть чё то приделаю.
Марья с детьми ушла в избу. Девки переглянулись. Им жалко было эту несчастную, да ничем помочь не могли. Ладно вот Наталья дала пристанище. Они начали вспоминать, разные страшные случаи, про которые матери рассказывали, постепеннно перешли на колдунов, лешаков и прочую нечисть. Договорились до того, что самим страшно стало.
- Да ну Фроська, чё это мы начали то. Больше говорить что ли не о чем.
- Да есть о чем, гли, вон по дороге то кто то идет.
Фрося махнула головой в начало деревни. Сначала они не поняли, кто это такой. Видно было только ноги да вязанку березовых веток, которые закрывали голову и лицо человека. Девчонки рассмеялись. Вот привидение появилось из оврага.
- Ой, Дунька, так ведь это Митька. Видно на веники березы наломал в овраге.
Митька, а это и вправду был он, подошел к девушкам, сбросил со спины тяжелую ношу.
- Ух, умаялся, - выдохнул он. - Пока рубил, думал, что немного, а как связал, да на спину взвалил, оказывается лишнего пожадничал. А бросить лишнее уж и жалко. Так и тащусь. Еще топор боюсь потерять. Макарьевна прибьет меня тогда.
Он с удовольствием сел рядом с Фросей, потянулся. Фрося подскочила.
- Ладно, побежала я. Мамка то ругаться будет. Скажет, ушла и провалилась. А ты Митька отдыхай.
Фрося убежала, оставив подругу наедине с Митькой. Наконец то они могли поговорить без людей. А те растерялись. Сидели и молчали. Митька понимал, что вот он, тот самый момент, когда надо отбросить свое стеснение мальчишечье и объясниться с Дуняшей. А девушка ждала , когда же он наконец решится. Не ей же первой начинать говорить о любви. Что он тогда подумает о ней. Скажет, что вот, сама на шею вешается.
- Хорошо то сегодня как. Ветерок и комары не надоедают. - начала разговор Дуня. Митька вдруг подвинулся к ней поближе.
- Дуня, не могу я больше кругами ходить. Люблю я тебя. Покою мне нет ни днем не ночью. Не думал, что в жизни так бывает. Думал только в кино показывают. Ан нет, всю душу ты мне вымотала. Вот. А теперь что хочешь, то и делай.
Он посмотрел на девушку и увидел, как слезинка выкатилась из глаза и медленно покатилась по разрумянившейся щеке.
- Ты чего, плачешь? Я тебя обидел?
- Дурак ты Митька. Неужели не видишь, как жду я этих твоих слов. Ведь нельзя девкам первыми про любовь свою говорить. Вот и сдерживаю себя.
Она вдруг подскочила, отбросила все свои сомнения, поцеловала его в щеку и убежала во двор, закрыла ворота на засов. В голове стучало тук, тук, тук. Что она наделала. Зачем поцеловала его. Что он теперь подумает про нее. Как завтра посмотрит на него и что ей делать.
А Митька сидел ошарашенный, держал щеку, которой коснулись девичьи губы. Она горела, словно огнем жгло. Немного придя в себя, тихонько позвал.
- Дуняша, ты тут?
Дуняша стояла, прижавшись к воротам, но ничего не ответила, не решилась выйти. Митька же, решив, что девушка убежала в избу, тяжело вздохнул, взвалил свою ношу на спину и зашагал дальше. Удивительно, что сейчас он не чувствовал тяжести. Ему было легко. Легко нести и легко на душе. Наконец то он осмелился. Жалко только, что Дуняша убежала. Сколько ласковых слов он мог бы ей еще сказать. Но ничего, теперь ему не страшно. Самое главное, что она ответила взаимностью. И у Митьки все ликовало внутри.
Макарьевна поджидала его у ворот. Переживала она, что дала парню единственный топор, который берегла. Самый ходовой. Был у нее еще один, да не любила она его. Тяжелый, все руки вытянет. Увидела Митьку с огромной ношей.
- Да ты что, одурел, куда столько навалял то. Как только дотащил.
А увидев топор, заткнутый за пояс, успокоилась.
– Ну вот, теперь веников навяжем, на всю зиму хватит.
Она разбирала и укладывала ветки под навес. Завтра с утра сядет в тенечке, да веники вязать будет. Потом взглянула на Митьку. Тот стоял, привалившись к столбику и блаженно улыбался.
- Митька, ты чё, как начищенный пятак сияешь. Уж не лешакову ли внучку в овраге встретил?
- Какую внучку? - удивился Митька.
- Говорят, что у лешака, который в оврагах наших живет, внучка есть красоты неписаной. Увидит в овраге парня молодого и является перед ним баская да ладная. А парень то за ней как телок за мамкой бежать готов. А она его по оврагам дальше да дальше заманивает. И все, почитай пропал парень, сгинул и нету его.
- И много сгинуло?
- Не знаю, кто их считал. Это мне еще бабка моя рассказывала. Говорила, что пропадали парни то.
Митька задумался. Может и есть Дуняша та внучка. С чего бы он все время только про нее и думает. Вот заманит, заплетет его в свои сети, заколдует и все, пропал Дмитрий.
Парень даже головой тряхнул, прогоняя такие мысли. Надо же, что в голову пришло.
- Ну, Макарьевна, расскажешь ты сказок на ночь, а я потом в этот овраг буду бояться ходить. Нету никаких лешаков, а уж тем более внучек у них не бывает. Ты еще Алешке такое не расскажи, перепугаешь парнишку.
Дуняша не спала почти всю ночь. Она ворочалась с боку на бок, ругала себя, что не спит. Будет завтра квелая, как сонная муха. Только когда петухи запели утро, она забылась. Вроде только заснула, а мать уже будит.
- Дунька, вставать пора.
За столом сидели большой семьей. Марья сказала, что сегодня они уж дома ночевать будут. Она горестно улыбнулась, когда поняла, что домом назвала хлев, где им теперь предстояло жить.
Дуня самая первая выскочила из за стола. Мать, как всегда, сунула ей в руки узелок с едой. И девушка убежала. Ей хотелось поскорее увидеться с Фросей, рассказать, что вчера было. Но в то же время страшилась она, как увидит Митьку.
С Фросей поговорить не удалось. Она уже сидела в окружении девчонок. Тут же толпились парни. Обсуждали сводку с фронта. Поэтому Дуняша подошла и молча присела рядышком со всеми. Хорошо хоть, что Митьки не было. Он почти всегда прибегал последним. Раньше Дуня любила это время. Маленькая деревенская сходка, где можно услышать все новости. Но сейчас ей хотелось поскорее пойти на работу.
Наконец пришел бригадир, нарядил кого куда. Дуняша шла рядышком с Фросей. Только теперь она могла выговориться. Но то, что она сама, первая поцеловала парня, Дуняша не рассказала даже своей лучшей подруге. Пусть это будет ее маленький секрет.
Девушка шла и все время оглядывалась.
- Чего ты крутишься, кого высматриваешь, - спросила Фрося, хотя давно уже поняла, кого ищет глазами Дуня.
- Да вот гляжу, Митьки то чего то нет сегодня.
- Догонит еще. Проспал , наверное, дело какое вчера сделал, - рассмеялась Фрося.
- Да ну тебя, Фроська. Будешь теперь меня подзадаривать. Лучше бы не рассказывала тебе ничего.
- Ладно, ладно, не сердись. Не буду больше. Да вон, бежит твой Митька, догоняет, никуда не делся. Зря только ты переживала.
Митька и вправду бежал бегом. Опоздал он не из за того, что проспал. Утром проснулся как всегда, точнее Макарьевна его разбудила. Она вставала раньше всех, топила печку. Людмила вставала позже. В этот раз мать была встревожена. Алешка ночью плохо спал, проснулся весь в поту. Она потрогала лоб мальчика, горячий. Людмила была из тех матерей, которые боялись любого чиха. А тут температура.
Макарьевна успокаивала ее, как могла. Маленькие часто хворают, чего сильно то переживать. Тем более мальчишка, что они живут в деревне, ни разу не хворал. Сопли, конечно, не в счет. Без них дите не вырастет.
Людмила не успокоилась, пока Митька не сказал, что сбегает до медпункта, вызовет фельдшерицу, чтобы Алешку прослушала. Он подбежал к медпункту, Еще рано, висит замок. Ждать некогда, побежал к Наталье домой. Она засобиралась. Но парню ждать некогда было. Пробегал мимо правления когда, видел, что все уже ушли.
Но все же забежал домой, сказал матери, что медичка сейчас придет. Посмотрел на Алешку. Бисеринки пота выступали на его лбу, губы высохли. Так жалко брата стало. Но на работу бежать надо, Он обнял мать, сказал, чтоб не переживала раньше времени и умчался.
Все это он рассказал, когда догнал Дуню с Фросей.
- Не переживай. Мама посмотрит его. Если что не ладно, так в район увезет в больницу.
Расстроенному Митьке было не до любовных переживаний. Радовало то, что хоть медпункт в деревне есть. Медичка осмотрит Алешку.
Тем временем Наталья уже подходила к избе Макарьевны. Дежурный чемоданчик всегда был при ней. Наказала Клавке, чтобы та шла на работу, открыла медпункт. Вдруг она проходит долго, а кто-то придет.
- Наталья, я не знаю чего делать, - такими словами встретила Людмила фельдшера. На лбу у Алешки лежала мокрая тряпочка, но это нисколько не снимало жар. Да и сам ребенок был словно подвяленный листик. Наталья послушала его. Внутри хрипело и булькало.
- Только бы не воспаление, - подумала она и велела Людмиле собираться в больницу. - Я сейчас в медпункт зайду, Клавке наказы дам, потом на конюшню сбегаю, лошадь запрягу, в район в больницу поедем.
Прошло совсем немного времени, как под окнами застучали колеса телеги. Наталья сама взяла малыша на руки. Он даже не сопротивлялся, не потянулся к матери. Та забралась на телегу, приняла ребенка от Натальи. Снова застучали колеса.
Людмила сидела, прижимала к себе малыша и что то бормотала. Наталья прислушалась, что она шепчет, но не поняла. Может так Алешеньку своего успокаивает. Но любопытство пересилило.
- Людмила, чего ты шепчешь всю дорогу?
- Молитву, - коротко ответила женщина.
Наталья удивилась. Как это городская, грамотная женщина и верит в Бога. Как так может быть. Но спрашивать ничего не стала. Не ее это дело. Но Людмила сама поняла, что удивила ответом медика.
- Да, не удивляйся. Я была ярой безбожницей. И детей к этому приучала, не говорю уж про мужа. Но как война началась, вдруг словно озарило меня. Ведь это за грехи наши Бог послал такие испытания на людей. Сходила в церковь, надела крестик. Маленькую то крестили меня. Купила молитвослов. Стала читать молитвы каждый день. Моими молитвами муж остался жив в той страшной мясорубке, попал в госпиталь, где вылечили его и вновь он воюет. Моими молитвами родительский дом остался цел и немцы не захватили город, сколько не старались. И родители мои живы благодаря молитвам. А сколько людей осталось там под завалами. Я и в деревне молюсь каждый день, за здоровье всех своих родных. Не суди меня, Наталья. Видно каждый к Богу приходит своей дорогой.
А Наталья и не судила. Ей вдруг стало страшно. У них в доме даже иконки не было ни одной. Вспомнила, как ходили по улицам, когда еще студенткой была и орали, как дураки, “Бога нет!”. А чем, кому помешал он. Может и правда разгневался на людей. Может учит неразумных.