Югославский город Дубровник встретил моряков – черноморцев цветом многочисленных садов, теплой солнечной весенней погодой и каким-то чужим, но приятным запахом,- запахом Адриатики, смешанным с ароматом бурно цветущей растительности.
Встреча с землей для моряка всегда праздник, а если эта земля еще и чужая, то к этому присоединяется какое-то чувство таинственности.
Но русский моряк и в чужом порту осваивается очень быстро. Природная скромность, сочетающаяся с такой же природной распущенностью, позволяет ему быстро пойти на контакт с любым человеком.
Боевая служба приближалась к концу. Остались каких-то полтора– два месяца и легендарный Севастополь примет уставших от службы и скитаний защитников. Поэтому запасы спирта остались только у командира и доктора. Все же остальные находились на голодном пайке.
Но после первого же схода на берег вечером на глаза стали часто попадаться веселые мичмана.
Купить спиртное в магазине они бы себе не позволили. Во-первых, скупы от природы, а во-вторых, стоило оно непозволительно дорого для нас всех.
- Откуда?
Этим активно заинтересовались все. Ведь выпить для русского, все равно что богомольному перекреститься.
Первым принес благую весть начальник РТС Эдуард Хайкин, он же внештатный разведчик корабля.
- Мичмана купили спирт в аптеке. Стоит он там очень дешево.
Ну какой европеец додумается купить спирт в аптеке, чтобы его выпить. Это только у нас «шило» является эталоном всего спиртного.
Скоро во всех аптеках Дубровника кончились запасы спирта. Он весь перекочевал на наш корабль.
Служба продолжалась. Жизнь била ключом.
И за дверьми кают снова слышались громкие голоса.
А где папа?
Малые дети до того привыкают, что их папа постоянно на службе, что присутствие отца в доме никак ими не воспринимается.
Мы с женой пришли в гости к моему лучшему другу, Саше Пушкину. Они снимали квартиру в Кронштадте.
Когда наши семьи вместе, у нас нет закрытых тем. Рот не закрывается ни у одних, ни у других ни на минуту. Совместная служба сделала нас и наши семьи больше, чем родные.
Мы сидим за столом. Дочь на руках у Светы, жены Саши, а сын у него на руках.
- А где у Бори носик? – спрашивала Света. Он тыкал пальцем в нос.
- А где ушки? Он показывал.
- А где Юля?
Палей направляется на сестру.
Боре было чуть больше года, и он уже ходил самостоятельно.
- Боря, а где папа?
Борюсик слезает с Сашиных колен, подходит к двери и, показывая на неё пальцем, укает, мол, папа там, на работе. Всем весело, все смеются. Но это грустный смех, ибо ребёнок не видит в отце отца. А должен! Обязан!
Ведь в ВМС США, в какой бы порт не зашёл корабль, туда может вылететь семья офицера. И для неё будет заказана гостиница. И всё это за счёт министерства Военно-морских сил. И только Коммунистическая партия Советского Союза, ратуя о соблюдении всеми гражданами СССР морального кодекса строителя коммунизма узаконивало беспутство и пьянство, ибо чем может заняться этот строитель, когда его семья в другом городе, квартиры нет, да и супружеских обязанностей соблюдать не с кем.
Вот и воспринимают дети своего родителя не больше и не меньше, как предмет мебели.
Бинокль
День Военно-морского флота – это апогей, апофеоз всех славных, героических дел моряков.
Севастополь в этот день прекрасен!
Женщины - цветы и спутницы потомков Корнилова, Ушакова и Нахимова благоухают в нарядах. Дети, будущие славные продолжатели дел Беленцгаузена, Литке и Крузенштерна своим беспокойством не дают матерям показаться во всей своей красе, а показать-то есть что, да и посмотреть тоже.
Ну а мужчины ради кого придуман этот праздник, все на кораблях.
Флот выстроен на рейде Южной бухты. Все экипажи в форме-1,
которая одевается всего лишь один раз в год, именно в этот праздник. Издали белоснежные моряки выглядят торжественно и, действительно, празднично. Все ждут командующего Черноморским флотом, который выступит с пламенной речью с флагманского корабля, затем не катере обойдёт строй кораблей, поздравит экипажи, которые ответят троекратным: «Ура», пойдёт на трибуну, и праздник начнётся. Ну для кого праздник, а для кого и продолжение флотских будней.
Эсминец «Благородный» стоял в этот день у Минной стенки. Место, из-за старости, ему в строю красавцев-кораблей не нашлось.
Но мы все тоже стоим по левому борту в белой форме. Ждём-с.
Я уже старший лейтенант, и у меня изредка появляется право голоса.
Но это пока что как атавизм.
У 90 % наших офицеров и мичманов, как собственно и на всех кораблях, белые полуботинки переделаны из чёрных. Просто они покрашены белой краской. Нам в них не ходить, а издали не видно. Сойдёт!
Стоим как истуканы.
Нам ничего из этого праздника не видно, а там, перед трибуной
плывут, стреляют. То есть война полным ходом.
Командир с замом ушли на ГПП. Мы паримся на солнце и попарно спускаемся вниз для поднятия настроения. И жизнь, вроде бы, как-то и налаживаться начинает, как ко мне подходит вестовой, -Товарищ старший лейтенант! Вас командир на ГКП вызывает.
Иду.
Командир, Шевченко Г.Н. уже нервничает.
- Так, доктор, сейчас пойдёте на трибуну командующего и отнесёте бинокль.
Я обомлел.
- И кому я его отдам?
- Капитану 2 ранга Блинову, помощнику командира дивизии. Но смотрите, если он у вас пропадёт, заплатите 180 рублей.
Радостная перспективка!
- Товарищ командир! А что я пойду? – Вспомнил я о своём праве на голос, - Я никого не знаю. Пусть Пушкин сходит …
Вызывают Пушкина.
- Товарищ командир! Я через сорок минут на вахту заступаю.
- Всё, доктор, собирайтесь.
Чувствую, назад дороги нет. Начинаю уповать на крашенные ботинки, которые уже в трещинах, да и вообще на неуставной вид, патрулей, которых сегодня больше, чем капель в море.
- Так, доктор, не пререкайтесь. Шагом марш.
Вид у меня конечно удручающий. И без зеркала знаю, что похож на чудовище: уставная фуражка, мешковатый костюм, длинные, почти до колен, чёрные семейные трусы, которые просвечиваются через брюки, и крашенные, все в трещинах, ботинки. Чучело отдыхает. И это при моей-то огромной любви к себе. Такого низкого падения в собственных глазах я больше не испытывал никогда.
Подтягиваю до сосков трусы и иду как на каторгу. Наверное, многие отвели душу, глядя на такого защитника. Патрули просто как волкодавы набрасываются на меня. Но! В руках я держу волшебный бинокль. Я несу его командующему! Он ждёт!!! И меня отпускают.
Иду твёрдо к трибуне. Народу – океан. Трусы уже сползли ниже колен, но не до них сейчас. Скорее бы уж дойти. Струйки пота стекают в крашенные ботинки, отчего краска стала отслаиваться сильнее.
Прохожу через заградительные кордоны, ведь у меня в руках волшебный бинокль.
Ну вот и долгожданная трибуна. Снова охрана. Тычу и ей бинокль.
Я уже на трибуне. И вижу, как спотыкаясь о чужие ноги и мацая бабьи талии, ко мне летит Блинов.
- Принёс бинокль? Ну давай сюда!
- Нет, Вы мне напишите расписку, что его взяли, а потом берите, - мысль о возможной его утрате и 180 рублях делала меня сильным, бесстрашным и твёрдым.
- Никакой записки я писать не буду, тебе сказано принести его мне, так что, давай.
- А если он пропадёт, Вы будете платить или я?
Его мозг что-то соображает. Мысли морщинами покрывают усталое лицо. Ему, явно, хочется сказать что-то нецензурное. Но мешают гости. Он уничтожающе на меня смотрит и, ничего не говоря, уходит. А я весь праздник простоял с волшебным биноклем.
Когда праздник закончился, я с облегчением вернул этот драгоценный груз командиру. Обед уже прошёл, и пришлось доедать объедки с праздничного стола.
Когда гражданскому праздник, военному всегда пытка.
Новый год
За восемь лет службы на кораблях доблестного Краснознаменного Черноморского флота не помню ни одного случая, чтобы я праздновал Новый год дома. В этом плане мне всегда жутко везло! Причем, свой первый флотский Новый год я встретил аж в Красном море.
Праздник на флоте, причем любой, для офицера и мичмана равносилен неделе тяжелых флотских будней. В этот день покой им только снится. Они мечутся, из угла в угол, как угорелые. Ибо внимание всецело направлено на ликвидацию, предотвращение, недопущение и проноса и, упаси Господь, употребление личным составом спиртных напитков. Там, где алкоголь, - жди беды. Это, в первую очередь, неуставные отношения, бич современных Вооруженных сил. Допустить такого никак невозможно.
В этот день корабль живет своей обычной жизнью. Так же несутся вахты, так же он в любую минуту готов выполнить поставленную перед ним боевую задачу. Но элемент праздности присутствует во всем. Украшаются кубрики, готовится праздничный ужин, художественная самодеятельность репетирует на все лады, готовятся карнавальные костюмы.
Для моряков это настоящее торжество. Взрослые дети, лишенные на три года родительского крова, хотят почувствовать себя хоть чуточку обычными людьми.
В двадцать три часа все расходятся по кубрикам и рассаживаются за столы. Офицеры и мичмана сидят вместе с личным составом. Ведь они для них и отцы, и матери, и старшие братья.
Дедушка мороз, Снегурочка, Водяной, Леший и другие персонажи, все, на что способна фантазия личного состава, веселят моряков. Звучат песни, поизносятся под компот тосты, читают стихи, а молодые моряки, даже пляшут. Проходит все довольно весело. Ведь этот праздник приближает каждого из них к возвращению домой, к своим родным и близким.
Обнаруживаются порой и слишком веселые личности из старослужащих моряков. Не без этого, конечно. Ведь к встрече Нового года моряк начинает готовиться чуть ли не с лета.
В час ночи, после вечерней проверки, звучит команда «Отбой».
И снова, офицеры и мичманы, со слипающимися глазами, обходят кубрики, проверяя, все ли находятся в койках.
Наконец, личный состав уложен, и старпом приглашает замученных и уставших офицеров и мичманов в кают-компанию, где тоже накрыт стол. Он отличается от матросского лишь тем, что на нем высятся две бутылки шампанского и в графинах - закрашенное компотом «шило». Но есть и пить уже никто не хочет.
Старпом, а именно он на Новый год всегда старший на корабле, от имени Верховного главнокомандующего и от себя лично поздравляет всех присутствующих на этом празднике жизни, с наступившем Новым годом. Желает всем присутствующим здоровья и успехов в боевой и, естественно, политической подготовке.
Должность у старшего помощника - собачья. За все отвечаешь и ничего не имеешь, кроме взысканий. Это даже узаконено Корабельным уставом, где черным по белому написано, что его «… частый сход с корабля не соответствует занимаемой должности».
Чокнуться можно.
А жена, а дети…
Да кого это интересует.
Пытливый читатель может заметить отсутствие в рассказе главного идеолога корабля и задать логичный вопрос: «А где в это время находится руководящая и направляющая сила партии?».
Отвечаю: «Он тоже за столом. Только дома. Ведь семья, как говорит Моральный кодекс строителя коммунизма - ячейка коммунистического общества». Это только в песне «нам экипаж семья». Для старпома место в этой ячейке не нашлось.
Застолье начинается.
Я, по своей природе, «жаворонок», поэтому нахождение в состоянии бодрствования в столь поздний час, для меня равносильно пытке. Просто невыносимо хочется спать. Тихо поднимаюсь и неторопливо иду к выходу.
- Ты куда? – старпом понимает цель моего ухода. И мое отсутствие сулит скуку в кают-компании.
- Пойду, покурю.
- Кури здесь.
- Я лучше выйду.
- Если тебя через пять минут не будет рядом со мной, я прикажу вестовому вытащить тебя из койки и принести сюда.
- Но я хочу спать.
- Спать хотят все. Организуй мне сейчас здесь Голубой огонек и можешь идти.
- Уже два часа ночи, какой огонек?
- Ты, наверное, не расслышал. Я сказал: «Голубой».
Меня начинает нести.
- Дорогие друзья! В эту Новогоднюю ночь, когда все нормальные люди легли спать, в стране Дураков зажгли свет и начали водить хоровод. Людям, для которых каждый огонек – голубой, посвящается, - я гляжу в счастливые глаза старпома и понимаю, что его веселье только начинается, а мой сон переносится на утро, – Открываем мы наш вечер музыкальной композицией. В исполнении нашего, я не боюсь этого слова, любимого и неугомонного старшего помощника, Яковлева Александра Николаевича, звучит «Собачий вальс».
Старпом, с неизменной сигаретой во рту, подходит к пианино, кланяется и начинает играть.
Жидкими аплодисментами, не переходящими в овацию, «благодарная» публика встречает артиста.
- Конкурс второй, - продолжаю я, - От бутылки станет ночь светлей. Во время этого конкурса все пьют и закусывают. Страстные ценители напитка богов сразу же запивают выпитое жидкостью из того же графина.
Шутка не проходит, застревая в клубах табачного дыма.
- Очень жаль, что, некоторые, далеко не второстепенные персонажи, такие, как Пушкин, носитель знаменитой фамилии, которого вы не увидите в роли развернувшегося Шланга, штурман Молоканов, выписывающий икс образными ногами в танце нанайских мальчиков такие коленца, что голова просто идет кругом, сегодня не с нами. Но память о них мы храним вечно. А сейчас, - продолжаю я, - группа молодых, но очень перспективных офицеров и мичманов исполнят сцену из балета «Спящие красавцы». Итак, либретто предстоящего действия: молодой, но замкнутый в себе командир электротехнической группы Кольцов, страдает комплексом неисполнительности. За это его не любит командир БЧ-5. Он тоже не любит командира БЧ-5 за то, что тот его не любит. Ночью к Кольцову приходят галлюцинации и поллюции. Они убеждают его отдать свое сердце Мишуку, помощнику по снабжению. Но Мишук уже влюблен в комбата Старухина. Старухину же абсолютно безразлично кого любить. Ответных чувств он к Мишуку не испытывает. Мишуком же тайно увлечен старшина команды БИП мичман Калинин. Образуется порочный круг, напоминающий скрученный Шланг. Все разрешается в Новогоднюю ночь. Взявшись за руки, спящие красавцы, кружатся в медленном танце и отдают друг другу любовь. После этого каждый, по очереди, согласно договоренности, любит командира электротехнической группы, который избавляется от комплекса неисполнительности и обретает уверенность в себе. Триумфом победы доброты над злом должен быть зажигательный танец нанайского мальчика. Но, по независящем от нас причинам танец заменен отрывком из поэмы Маяковского «Хорошо!», который прочтет наш обожаемый старший помощник. Этим и завершиться наш Голубой огонек.
Весело старпому и мне. Остальные, особенно Кольцов, лениво ругаясь в мой адрес, расходятся по каютам.
Всем жутко хочется спать.
Через три часа прозвучит команда: «Подъем».
Ушел в прошлое еще один год.
До ДМБ стало на год меньше.
