Дом стоял на опушке леса и был самым обыкновенным домом, каких тысячи. В нём уютно жила небольшая семья. Внутри располагалась гостиная с камином, библиотека, пара спален и кухонька. Он возвышался на двух сваях странного вида, покрытых не менее странной лепниной, похожей то ли на чешую, то ли на куриную кожу. А ещё он время от времени поворачивался вокруг своей оси, словно оглядываясь что творится вокруг, и иногда даже кому-то подмигивал глазами-окнами.
Дом достался семье по наследству от родной бабушки, которая, нет не умерла, а просто решила уехать жить в город. С тех пор, как неподалёку от опушки за речкой построили новую скоростную автомагистраль, всякие случайные путники перестали сюда заходить и спрашивать у бабушки дорогу, попить воды, чего-нибудь перекусить, и ночлег. Некому стало рассказывать истории про леших и домовых, угощать отваром из трав и жаловаться на вопли болотной кикиморы, которые больше походили на крики выпи.
В городе же в большом многоэтажном доме у бабушки началась совсем другая жизнь. Её местные прозвали пенсионеркой, назначили управдомом и обязали собирать с жильцов деньги на ремонт подъезда. А кто не будет платить, того бабушка грозилась превратить в улиток и жаб.
Городская жизнь конечно сильно отличается от жизни деревенской. Но наш дом на опушке нельзя назвать даже деревней. Здесь не было ни улиц, ни прохожих с вёдрами. Не мычали коровы, никто не гонял гусей на пруд, и не кричал соседу, что его коза ворует капусту с огорода. Дом стоял в гордом одиночестве, если не считать колодец во дворе и старый сарай, заросший вьюном. Слышно было только жужжание пчёл, да пение птиц. Неподалёку находился родник, от которого два ручейка лучами расходились в разные стороны.
Первый ручей был очень целеустремлённый. Он однажды пробил себе дорогу через чащу леса, прошёл оврагами и буреломами, обогнул высокий холм, просочился сквозь каменные глыбы, и, наконец, попал в объятия великой реки за сотню вёрст от своего истока, сделав её ещё более полноводной.
Второй же никуда не стремился и ни с какими препятствиями не боролся. Он спустился в ближайшую низину, и разлился, превратив её болотистую местность. Вскоре это место стало обиталищем самых разнообразных редких болотных растений и всякой живности.
Когда папа впервые побывал в этих краях, познакомившись с мамой, он буквально влюбился в это место и мечтал, что когда-нибудь они семьёй обязательно приедут сюда, чтобы остаться насовсем. Но мечтам, как говорится, положено сбываться, к тому же он уже сам не помнил, кого он полюбил раньше – дом или маму. Возможно, что сразу всех, но маме он об этом старается не говорить.
Для мамы же этот дом был родным, потому что она в нём родилась и провела всё своё детство. Здесь она начала делать свои первые шаги и держать в руках ложку. Здесь она научилась понимать язык природы – о чём поют птицы, шумят деревья и стрекочут кузнечики. Здесь она сварила своё первое волшебное зелье, которое в народе называют борщом, и которое она научилась готовить просто волшебно. Папа всегда нахваливает мамино блюдо, заправляя его сметаной, щедро посыпая сухариками, и ласково называя маму «моя любимая ведьмочка».
В этом доме, примерно 12 лет назад, у пары появилась на свет маленькая девочка, которую они назвали Ильмарой. Дочка росла не по годам, не по часам, а как все нормальные дети – ставила чёрточки в дверном проёме. Родители очень редко ругались на Ильмару, и почти никогда не наказывали, даже за серьёзные провинности. Она была ужасно непоседлива и в поисках приключений могла оказаться в любое время где угодно. И только спокойное, мирно спящее болото, было строго настрого под запретом для Ильмары, даже для самой небольшой прогулки. Мало кто знал, какие тайны оно в себе может хранить, и опасности.
