Пожилая инокиня, устроившись поудобнее на узкой деревянной лавке, служившей спальным местом, осмотрелась по сторонам. Н-да, хоромы так себе, мягко скажем. Ложе выглядело более чем скромно — тоненький тюфяк, покрытый холщовой простынею, грубое одеяло и некое подобие подушки в изголовье.
Каждый раз, отправляясь на покой, всегда с тоской вспоминала мягкую постель с несколькими перинами, огромными подушками да одеялом на лебяжьем пуху в отцовском доме. Все это прежде, чем разложить на широких лавках, старательно сбивались. Спать на такой постели — благодать просто!
А невероятное роскошное ложе в царских хоромах? Один мягкий тюфяк укладывался на другой, пока двадцать, а то и более не насчитывалось. Взбиралась на самый верх, поддерживаемая под руки, как ей тогда казалось, верными постельными девками. Они подобострастно сгибали спины и шептали с восторгом:
— Лебедушка ты наша! Красавица неземная!..
Сердцем чуяла, брешут, собаки страшные. Но ей нравилось это поклонение! Как давно это было... Да и было ли? Может, просто приснилось-привидилось?
Мысли вновь вернулись в тот день, когда впервые переступила порог обители, где ей предстояло оставшиеся дни коротать.
Почитай, более пятнадцати годков прошло с того дня, а все, как вчера было. В июле 1592 года по царскому повелению ее, навеки ставшей инокиней Марфой, привезли под охраной в пределы Белозерские, что считались бедным и пустынным местом и заточили в монастырь Святого Николая - чудотворца на реке Выксе...
Вышла тогда из темного возка, сощурилась от яркого света, всю дорогу с плотно зашторенными окошками ехать пришлось. Под страхом наказания не позволялось выглядывать да на людей смотреть. По пути выходить не разрешали, только ночью можно было пройтись немного да ноги размять..
Осмотрелась она, значится по сторонам, и ахнула. Сразу поняла — отсюда никогда не выбраться, если только в птицу превратиться. С трех сторон окрестности омывались рекой, и только с одной была узкая дорога, связанная с сушей. По ней ее и привезли под строгой охраной, словно преступницу лютую. Рядом у извилины реки, которую местные жители почему-то называли «Собачьими пролазами», стояло небольшое сельцо Луковец... Потом уже узнала, что столь странное название лоцманы дали потому, как считали, что по водной артерии этой следует не лодкам ходить, а «собакам лазить».
Молодая женщина знала, какая жестокая участь уготована ей царем Федором в определенном под проживание монастыре. Сопровождающие стрельцы не раз и не два в дороге открыто говорили — смерть за избавление считать будет. Посмеивались нагло, демонстрируя кривые, покрытые червоточиной, зубы:
— Чай царицей себя считаешь? Ну, и как жить без слуг будешь?
Она старалась не обращать на их слова внимания, лишь глаза прикрывала устало. Назвать монастырем место, куда ее силой привезли, сложно было. Скорее скит глухой. Увидев, куда попала, от ужаса едва сознание не потеряла — как зимой здесь выжить, коли в жарком июле, который макушкой лета считается, от синего озера ледяным ветром веет?
Когда немного в себя пришла, порадовалась аккуратненьким грядочкам, на которых росли овощи. Не потому, что поесть любила, хотя к сладенькому была неравнодушна. От всех переживаний, выпавших на ее долю, как-то стала забывать о разносолах. Просто ежели здесь огородничество приветствуется, значит, будет, чем серые дни скрасить. Уж очень любила, когда вокруг все цвело и зеленело.
Именно тогда состоялась ее первая встреча с матушкой Нектарией, да будет ей земля пухом. Настоятельница сразу объявила:
— Мне все равно, кем ты до пострига была. Для меня важно, кем теперь станешь. Перед Богом все равны. Запомни, молитве и труду в скиту уделяется особое внимание. Пост выполняется неукоснительно, возможно с дополнительными ограничениями, то есть одна вода вместо еды подавать будет, и, обязательно, затворничество.
Последнее жутко испугало. Общительная по природе Марьюшка не представляла себе, как одна в четырех стенах находиться станет, пусть и с именем Господа на устах. Гораздо позже поняла — это не самое трудное в жизни. Опять же, данные испытания помогают достичь духовного роста и единения со Всевышним. Но на тот момент все внутри яростно сопротивлялась. Лишь огромным усилием воли от крика себя сдерживала. Молодому телу никак не хотелось затворницей быть.
Больше всего желалось разбежаться да головой изо всех сил о стену удариться. Только бы поскорее избавиться от мучений. Возможно, будь здесь строения каменными, так и сделала бы и греха не побоялась. Ей терять было нечего. Но в обители срубы стояли деревянные. Насмерть не расшибешься, только изувечишься...
Матушка меж тем продолжала нравоучения давать, будто другого дня не станется.
— Посещения здесь, — произнесла строго, — в отличии от других монастырей, запрещены. В мир выходить не позволяется, храма в привычном понимании поблизости не имеется. На общую молитву в моей келье собираемся. Есть, правда, маленькая часовенка. Будут средства, с Божьей помощью возведем церковь.
Напоследок добавила:
— Убежать и не мечтай! Дорога отсюда одна ведет — только на погост.
Могла бы и не говорить. Молодая монахиня и без нее все сразу поняла, едва грустным взором окрестности окинула. Царь Федор все просчитал, когда повелел ее в Николовыксинскую пустынь отправить. Знал — место это бедное и скудное. Не зря же написал в указе: «заточить ее в самую темную келью, блюсти строго и приставить к ней охранников злых и немилостливых, которые никому бы не позволяли к ней приходить. Пищу давать скудную, как самой гнусной преступнице».
Даже рубаху нижнюю и ту не позволялось менять. Видать, желал, чтобы от грязи сгнила да заживо вшами съедена была. Когда игуменья прочитала бумагу, не скрыла возмущения:
— Нечего тут вонять да заразу распространять. Не позволю, — промолвила грозно, — к Богу грязной да немытой обращаться, до патриарха дойду!
После чего царь оказал великую милость: разрешил белье менять и мыться позволил. А то бы совсем невмоготу было... Позже и вовсе подобрел. Она никак понять не могла — с чего вдруг к ней так отношение изменилось? Неужто и впрямь понимали, что ее вины в смерти ребенка нет? Или узнать о чем-то тайном надеялся? Так она, если бы и знала, ничего не сказала.
Постепенно пришла к выводу — убивать не станут. Ведь тогда праведному Федору Иоанновичу перед всей Европой да Богом ответ держать бы придется. А так все по-честному: жди терпеливо, как сама подохнет или руки, не выдержав испытаний, на себя наложит.
Да только Богу иное угодно было. Назло всем врагам выжила и теперь за их упокой с великой радостью панихиды регулярно заказывает.
Публикация по теме: Марфа-Мария, часть 18
Начало по ссылке
Продолжение по ссылке