Глава 115
– Иван Валерьевич, – обращаюсь к главврачу, поскольку вид у него весьма болезненный. – Вы зачем покинули палату? Вам же нужно лежать.
Смотрит на меня, поджав губы.
– Уж позвольте мне, уважаемая Эллина Родионовна, самому решать. Я всё-таки не студент и не ординатор, – ворчит он, продолжая намыливать руки. – Так, а теперь к делу. У больного инсулинома, были судороги. Я сначала думал, что неврология, но всё в норме, кроме сахара в крови.
– И вы поставили инсулинообразующую опухоль?
– На томограмме узел в поджелудочной железе. Только бы не рак!
– Какой вы сердобольный сегодня, Иван Валерьевич, – замечаю не без сарказма.
– Иногда я способен на сострадание, Эллина Родионовна, – отвечает он без тени улыбки. – Пойдёмте, хочу показать вам больного прежде, чем ему введут наркоз.
Главврач спешно идёт в операционную.
– Он готов, доктор Вежновец, – слышу голос старшей медсестры.
Захожу и… замираю, приоткрыв рот. Прямо на операционном столе, заняв его весь, лежит… мастиф. Тот самый огромный, – килограммов сто, наверное! – пёс главного врача. «Так вот почему он ни разу не назвал «пациента» по имени! Иначе бы я сразу догадалась, о ком речь. Стоило бы ему только произнести слово «Босс», как мне всё стало бы понятно».
Я в нерешительности останавливаюсь. Смотрю то на собаку, то на Вежновца. Разные мысли в голове пробегают. Он с ума сошёл, среди белого дня занять операционную, сдвинув весь график, только ради собственной собаки? Или настолько её любит, что готов даже на такое, мягко говоря, превышение служебных полномочий?
– Боссик ты мой хороший, ты мой мальчик, – нежно воркует Иван Валерьевич, поглаживая собаку.
– Доктор Вежновец, это же собака, – выговариваю ошеломлённо.
– Не просто собака, а моя собака, – делает он акцент.
Старшая медсестра смотрит на меня очень выразительно, давая понять, что её шеф с причудами. Трудно с ней не согласиться. Конечно, лестно, что главврач выбрал меня для операции. Но почему, кстати? Не боится, что у меня теперь будет стальной аргумент против него? Вопросы потом, пора начинать.
– Вечно я путаю породы. Я думал, мастифы такие маленькие, – рассуждает вслух анестезиолог Миньковецкий, набирая какой-то препарат в шприц. – И ещё пушистые, как австралийские терьеры.
Этот разговор происходит примерно спустя полчаса после начала операции.
– Нет, Дмитрий Валентинович, – отвечает ему главврач. – Мастифы крупные и сильные.
– Идеальная собака, доктор Вежновец, – льстит одна из медсестёр.
– Не считая поджелудочной, – ворчливо отвечаю.
– Дмитрий Валентинович, как давление? – интересуется Вежновец.
– Не знаю, у нас нет собачьих манжет, – отвечает тот немного растерянно.
– Тогда поставь артериальный катетер и подключи монитор.
– Артериальный? – удивляется Миньковецкий.
– Представь, что ты проводишь опыт на собаке.
– Я уже представила, – отвечаю вместо анестезиолога.
– Эллина? – хмурится главврач.
– Простите, Иван Валерьевич. Но я не уверена, что здесь уместно оперировать собак, – заявляю ему.
– Я главный врач! – возмущается Вежновец. – Этого недостаточно? – и сверлит меня своими маленькими глазками. – А что мне было делать? Отдать его какому-то коновалу? Зажим-москит, пожалуйста, – успокаивается он.
Мы с главной медсестрой переглядываемся. В её лице я нашла человека, который меня понимает. Хоть один здесь, поскольку Миньковецкий интересуется только анестезиологией, а другие подобострастно смотрят на своего шефа.
Операция идёт своим ходом. Ещё час, потом другой…
– Я студентом оперировал гориллу с грыжей, – говорит Миньковецкий.
– Боже мой, – вырывается у меня.
– У сестры Босса была грыжа, – добавляет Вежновец.
– Её зовут Бо́ссиха? – снова не выдерживаю и шучу.
– Ха-ха, – произносит главврач. – Вас, наверное, очень забавляет, что я так пекусь о собаке.
– Мы ещё так мало вас знаем, Иван Валерьевич, – отвечаю на это с улыбкой.
Кардиомонитор вдруг начинает пищать.
– Что такое? – главврач тревожно смотрит на прибор.
– Тахикардия, – сообщает анестезиолог.
– Кажется, судорога, – говорю, обратив внимание на заменившееся состояние животного.
– Катетер вылетел, – произносит Миньковецкий.
– Это гипогликемия, – произносит главврач.
– Я не могу попасть, – слышен голос Дмитрия Валентиновича.
– Концентрированную глюкозу! – Вежновец обегает собаку, отталкивает анестезиолога. – Отойди!
– Интубационную трубка выскочила, – нервничает Миньковецкий. – У него гипоксия!
– Интубируй его опять! – требует главврач.
– Фибрилляция. Электроды! – прошу медсестру. – Отойдите, Иван Валерьевич.
– Подождите…
– Отойдите, говорю! – повышаю на него голос. – Разряд!
Нам удаётся откачать Босса. Вскоре операция заканчивается, везём его в отдельную палату.
– Осторожно, глюкоза может резко подскочить, – предупреждает Вежновец.
– Здесь опытный персонал, будут тщательно наблюдать, – успокаиваю его. – Собака застрахована?
– Хватит на сегодня шуток, доктор Печерская, – устало просит главврач.
– Я не шучу. Иные ветеринары предлагают такую услугу.
Мы завозим Босса, оставляем. Вежновец подходит ко мне и говорит, что очень благодарен за спасение своей собаки. Он произносит это без тени иронии, очень искренне. Я вдруг понимаю, насколько Иван Валерьевич одинокий человек. Это животное – единственное на всём белом свете родное для него существо. Да, так бывает. Хотя и странно, ведь Вежновец далеко не старик, он мог бы завести семью, детей. Но есть что-то в его душе… сломанное.
Возвращаюсь в своё отделение, думая о том, что Иван Валерьевич даже не попросил хранить сегодняшнюю операцию в тайне ото всех. Но мне рассказывать никому и не хочется. Проходя мимо второй смотровой, вижу странную картину: на койке полулежит мужчина лет 50-ти в шейном корсете. Справа от него стоит Ольга Великанова, слева – Марьяна Завгородная. Почему оба ординатора оказались тут в качестве лечащих врачей? И почему над ними никто не присматривает? Останавливаюсь, наблюдаю.
– Головой ударялись? – спрашивает Ольга.
– Сознание теряли? – интересуется Марьяна.
Мужчина улыбается, переводя взгляд туда-сюда.
– Дай ему ответить, – говорит Великанова коллеге.
– Это мой больной.
– Ты пропала. Я его взяла.
– Я уже пришла. У вас красное лицо, – Завгородная обращается к пациенту.
– Корсет тугой, – отвечает он.
Решаю вмешаться. Вхожу и спрашиваю:
– Чей больной?
– Мой, – одновременно отвечают девушки.
– Доктор Великанова, доложите.
Ольга победно улыбается.
– Иван Иванович Харламов, 55 лет, попал в аварию…
– Жалобы на головную и шейную боль, – перебивает Марьяна.
– Здравствуйте, Иван Иванович, меня зовут доктор Печерская, – представляюсь.
– Я тоже доктор, – улыбается он.
– Кто-нибудь спросил доктора Харламова о его специальности? – спрашиваю ординаторов.
Те отводят глаза.
– Я терапевт общей практики. Семейный врач. Приехал из Самары на повышение квалификации. Ретивые мне попались ординаторы, – шутит коллега.
– Это точно, – замечаю.
– Вопросы задают правильно.
– Я рада.
– Правда, ответы не слушают, – говорит пациент.
– Простите.
– Ничего. Пусть продолжают.
– Вы не против?
– Нет, даже забавно. Я сам был когда-то старшим врачом.
– Доктор Завгородная, доктор Великанова, продолжайте обследование. Я приду проверить, – сообщаю девушкам. Потом смотрю на Ивана Ивановича. – Если что, кричите. Коллега задорно мне подмигивает.
Жаль, но ситуация с ним оказывается не такой радужной.
– У доктора Харламова рак бронха? – спрашиваю через час, когда ординаторы сгрудились за моей спиной, рассматривая снимок.
– Да, – отвечает Ольга. – Мы спросили о предыдущих госпитализациях.
– Ремиссия полтора года после шести курсов химии, – добавляет Марьяна.
– Сейчас объём в средостении, отчего и цианоз лица, синдром верхней полой вены, – говорит Великанова.
– Прогноз?
– 25% годовой выживаемости.
– Надо срочно облучить его, чтобы сократить опухоль, пока не повысилось внутричерепное давление, – замечает Завгородная.
– По последним данным, химия может сократить опухоль за два-три дня, – продолжает Великанова.
– А что хочет сам доктор Харламов? – спрашиваю ординаторов.
Обе молчат.
– Его вы спросили?
– Я хотела, но… Марьяна перебила…
– Да, я тоже думала, но Ольга…
Всё это они произносят одновременно, показывая друг на друга. Ну чисто дети в садике! «Он первый начал!»
– Замолчите обе! – прекращаю их распри. – Сейчас я посмотрю другого больного, потом приду к доктору Харламову и предложу ему выбор.
– А нам что делать? – спрашивает Марьяна.
– Смотреть и молчать, – отвечаю раздражённо.
Иду проведать жену «дяди Бори».
– Как самочувствие, Евдокия Фёдоровна?
Старушка улыбается:
– Здесь так хорошо!
– Давление 100 на 70, – докладывает медсестра.
– Вам стало легче от капельницы, – говорю пациентке.
– Нет, я думаю, мне стало лучше благодаря этой юной девушке, – она с нежностью смотрит на медсестру.
– Я рада. Вы чего-нибудь хотите?
– Я бы попила.
– Хорошо, сейчас принесу, – отзывается медсестра и уходит.
– Мне холодновато, – ёжится Евдокия Фёдоровна. – Поможете надеть кофту?
– Конечно.
– В этом году буду встречать новый год без Бори… – вздыхает старушка. – Впервые за много-много лет.
– Соболезную вашей потере.
– Он всегда так мило поздравлял меня с праздниками, с годовщинами. Всегда помнил. Некоторые мои подруги должны были напоминать своим мужьям, – рассказывает Евдокия Фёдоровна.
– некоторым моим знакомым приходилось напоминать своим вторым половинам, что те женаты, – шучу в ответ.
Старушка хихикает тихонечко.
– Это нехорошо, – улыбается.
– Да уж, чего хорошего.
– Вы видели эту брошку? – показывает изящную маленькую серебряную вещицу, приколотую к вязаной кофточке, которую я накинула ей на плечи. – Боря подарил в прошлом году. Я не стала говорить ему, что и в позапрошлом была такая же.
– Вы очень чуткая.
– Красивая, правда?
– Конечно.
– Да… «Храни меня в сердце», – читает она маленькую надпись на брошке. – Так говорил Боря.
Старушка несколько раз печально вздыхает.
– Я… храню.
Настала очередь проведать Руслана Аитова.
– Мы снова пытались связаться с вашей женой, но там срабатывает автоответчик.
– Она пошла по магазинам с подругами, – нехотя отвечает студент. – Наверное, ищет мне подарок к Новому году.
– Спинномозговая жидкость у вас нормальная.
– Вы кололи меня зря?
– Надо было исключить менингит.
– Ну да… Конечно. Мне надо вернуться в кафе.
– Какое кафе?
– Где я занимаюсь. Оставил там справочник.
– Там и другие студенты занимаются?
– Иногда. Правда, недавно там случилось ограбление – ворвался какой-то тип с ножом.
– Вас пытались ограбить?
– Могут. От парковки далеко идти. Там много кустов, легко спрятаться, – говорит Руслан. – В общем, я хочу поскорее уйти.
– Надо ещё сделать томографию черепа, – сообщаю ему.
– Это разве не вредно? Облучение всё-таки.
– МРТ не использует рентгеновские лучи или ионизирующее излучение, что отличает его от компьютерной (КТ) и позитронно-эмиссионной томографии.
Заходит медсестра и сообщает, что пациента ждут в кабинете МРТ. После разговора с ним я снова убедилась: у парня точно проблемы с головой. Но какого свойства? Надо уточнить. Когда Руслана увозят, беру с собой ординаторов, иду к Ивану Ивановичу.
– Синдром верхней полой вены, – устало повторяет он услышанный от меня диагноз. – Значит, остаётся примерно год?
– Стандартная терапия облучения.
–Возможно, и химиотерапия?
– Эффекта придётся ждать два-три дня. Я боюсь, что головная боль от повышенного внутричерепного давления.
– Скорее, от трескотни ваших ординаторов. Я пошутил, – растягивает губы в улыбке, но глаза остаются грустными.
– Мы можем начать облучение прямо сейчас.
– У меня был больной с таким синдромом. После облучения разразился страшный эзофагит: боль, кровотечение. Два месяца не мог есть. Если мне остался год, я хочу хотя бы есть. Предпочту химию, доктор Печерская.
Киваю, поскольку Иван Иванович сам врач и всё прекрасно сознаёт.
– Доктор Печерская, – слышу голос администратора. – Там пришёл друг Руслана Аитова, хочет навестить.
– Приведите его к палате, я сейчас.
Выхожу и вскоре общаюсь с высоким парнем. Его зовут Юрий, и он рассказывает: Руслан сказал официантке в кафе, что пойдёт сюда.
– Он говорит, вы там занимаетесь.
– Нет, наша группа собирается в читальном зале библиотеки. Но последние два месяца… не знаю.
– Что-то случилось?
– Руслан стал странным. Ходит в одной и той же одежде.
– А как оценки?
– Мы в колледже учились вместе, он был среди лучших. Когда поступили в универ, тоже показывал поначалу хорошие результаты. А с сентября постоянно прогуливает.
– Вы дружите с ним и его женой?
– Теперь меньше. Руслан постоянно лезет в ссору из-за ерунды. Обвиняет меня, что занимаю его место на парковке и так далее. С ним что-то серьёзное?
– Мы пока не знаем.
– Зайти к нему?
– Пусть он поспит. Потом навестите.
Жаль, что разговор с Юрием не внёс ясности в причины странного поведения Руслана.
– Эллина Родионовна! Скорее!
Спешу в палату к Евдокии Фёдоровне. Медсестра сообщает, что у пациентки упало давление: 75.
– Евдокия Фёдоровна! – зову старушку. Та лишь слабо стонет в ответ. Я понимаю, что у это септический шок, надо спасать. Правда, медсестра мне сообщила, что больная просила, если состояние ухудшится, не подключать её к аппарату ИВЛ. Только подобные вещи в нашей стране незаконны. Потому ввожу препарат, и Евдокии Фёдоровне сразу становится лучше. Надолго ли? Жаль, что медицина не самая точная наука.