Тяжёл, ох тяжёл. Был бы Ефим али Назар, сразу вышло, а теперича одна. И где только запропастились. Раньше надолго не покидали, а вот нынче сердце не на месте.
Вынесла тряпку, перетащили с сынком Петра поближе к избе, сделали настил, чтоб от земли не простудился. Костёр рядом развели, чтоб теплей было. Да принялась ждать. Когда Петька помрёт? Когда её мужики вернуться? Когда правда камнева скажет своё слово? Об одном просила Лушка: дождаться Назара.
Начало истории
Предыдущая глава
Идти договорились на рассвете. Сжарили мяса в дорогу, остальное уложили в торбы. Ефим долго мыслил, стоит ли верить бабе неизвестной, да Настасья убедила. И такой у ней голос приятный, а смотреть в глаза – удовольствие одно. Ефим как с горы ухает, в очи глядя. И сердце заходится в беге, трепещет и бубнит себе чего-то.
Кажись, влюбился Ефим, токмо сказать об том боязно. Вдруг прогонит? Приглядится к девке, а там и она его заприметит, можно разговоры весть. А как Назар вернётся, так сватов зашлют. И чего ждать два года, когда уж сейчас Ефим в правоте своей уверен. Не надобно ему никого, только Настеньку.
Слаба та ещё идти, да сама настояла. Снова травы заварили, что мать дала. Помогла, как не помочь, знала Лукерья толк в травах да снадобьях, потому и с собой вложила.
- Дай тож чего понесу, - обратилась девка к Ефиму, когда они из избы вышли. Солнце только-только на горизонт всходило, а они уж на ногах.
- Себя донесла б хоть, - говорит сурово, будто боится в ласке расположенье своё выказать. А никак поймёт, что Ефим к ней дышит неровно. Токмо говорить об том пока рано, но люба ему девка, глядеть на такую хочется да за к груди прижимать. И не посмотрит, что вдова. Мало ли с кем беда случается? Что ж теперь крест ставить?
- Ты не гляди, что я баба, - отвечает на то Настасья, - сильная, сдюжу.
- Да не об том вопрос, - смягчается Ефим, - болезнь у тебя не прошла ещё, потому слаба.
Поправил сумки заплечные Гордею и первым вперёд пошёл. Выломал палку, покрутил в руках и Настасье выдал.
- Удобней так.
Вернулась Анна и сразу к Ульяне наведалась. Стукнула в окно, выскочила та, хватила подругу, в сарай тащит, где Лушка на себя руки наложить пыталась. Трепещет сердце, от слов Анны, кажется, земля из-под ног уйдёт.
- Он? – руки к груди прижала Ульяна. Смотрит глазами больными, кажись, сейчас прямо замертво тут рухнет.
- Про Настасью вести принесла, - решила с того Анна начать. – Про кого первого сказ весть?
- Про дочку мою, - хватила её за плечи Ульяна, в глаза глядит, будто боится, что денется куда Анна.
- Как Бог толкал к Марфе зайти, там и встретились.
- Где ж она?
- Не вернётся нынче, - покачала Анна головой.
- Как? – обомлела Ульяна. – Чего не вернётся-то?
Слова такие тихие, будто помирать собралась.
- Ты погоди, погоди, - подхватила её Анна под локотки, кады подруга заваливаться стала. – Жива, как есть жива. Токмо к ведунье отправилась судьбу свою справлять.
- Где ж у нас в лесу такая?
- Сама не ведаю, токмо знает дочка твоя, куда путь держать.
- А чего ж она в Марфиной избе делала?
- Сказала слаба была, отлёживалась.
- А чего ж сразу не пожалилась мне, что на сердце камень? - покачала Ульяна головой, и слёзы сами нашли дорогу. Текут по лицу, невзгоды дочкины оплакивая.
- Об том речи не шло. Сказала она успокоить тебя. Мол, передай матушке, что вернусь скоро, как метку чёрную сниму.
- Какую метку? – замерла Ульяна. Лицо бледное, испуганное, будто саму смерть увидала.
- Уж не ведаю, чем Марьяне не угодили, где дорогу её ногам перешли, да токмо Пётр теперь не знамо где, Игнат в могилке под сырой землёй, а девка по лесу рыскает ведьму ищет.
- И чего ж ты её одну отпустила? – накинулась на подругу Ульяна.
- Не одну, - вздохнула, не знамо, как сказать, признаться. – Мальчишки с ней.
- Что такого говоришь? – ахнула Ульяна, к щекам ладони прижала. Пышут алыми маками, как подумала, что с дочкой её сотворить могут.
- Да не боись. Хорошие.
- Знаешь что ли? Кто из наших?
- Не нашенские, - качает головой Анна.
- А кто ж тады? И чего мне спокойно говоришь так?
- Не моё решенье, дочки твоей. Сказала, что спасли её. Там мальчонке одному лет тринадцать, второй постарше.
- И ты видала, да за космы не оттаскала, чтоб домой шла Настасья? – не верила ушам своим Ульяна.
- Не мать я ей! – сдвинула брови Анна. – Тётка. Ежели от родных сбежала, как я могу слово ей своё говорить?
- Она глупая, а ты пустала с кем не попадя.
Закусила губу Анна, сказать всё ж придётся.
- Назаровские дети-то были.
Округлила глаза Ульяна, будто ослышалась, потому Анне повторить пришлось.
- Назар там, не обманул тебя прихвостень. Видала его. И впрямь в капкан угодил. Плохая нога, раны большие. Я смазала, тряпицами обмотала, да кто знает, мож, гноиться станет, а там…
Обхватила себя руками Ульяна. Страх обуял. Одна новость другой страшнее. Молчит, не перебивает, чтоб Анна всё до крохи поведала.
- С детьми на охоту пришёл да в капкан угодил. И Бог знает, как растерялись они. Он в заимке у братьев, будь они неладны, а Настасья с сынками его к матери пошли. Ведунья она.
- Кто ж такая? – и хочется знать Ульяне кто и боязно.
Умом понимала: не может человек бобылём век хаживать, коли по свету ходит. А вот теперича вызнала, и сердце сжалось. Жена у него есть, значится, дети. Не горевал, не убивался, выжить смог да счастливым стать. Оно и верно, она то ж к Зосиму притёрлась. Токмо у ней судьбы другой не было. А у него?
Неужто томиться по ней должон всю жизнь? Мысли воловодились в голове, не давали покоя. Глаза смотрели на Анну, что еще скажет.
- Не ведаю, кто ведунья, - головой покачала, - токмо уверена Настасья, уж кто ей такое в голову вбил, что поможет та сладить с чернотой Марьяны.
- И куда ж ушла она? Настасья.
- Больше не знаю ничего, можно у Назара вызнать токмо.
Бухает сердце в груди так сильно от имени одного, а что случится, коли увидит самого Назара? Сможет ли глядеть на него, не касаясь? Небось, ноги не выдержат, подломятся.
- Чего говорил тебе?
- Да ни об чём. Помогла ему да пошла.
- Обо мне спрашивал? – наконец, задала вопрос Ульяна. И будто стыдно за тот вопрос ей.
- Сама пойдёшь-то? – не ответила Анна. – Ждёт он тебя.
- Сам сказал? – мигом щёки заалели.
- По глазам видала.
- А как же найду место?
- Провожу, что ж поделать, ежели охота. А про Настасью что Зосиму скажешь?
- Не знаю, - головой покачала. – Как прознает, что ушла с сынками Назара, жизни не даст. Да и его искать будет? И так сегодня глаз с меня не спускал, всё думал себе что-то.
- Ох, - покачала головой Анна, - боюсь за Петра, и куда его нелёгкая понесла? Как вспомню глаза дикие да крик нечеловеческий, испарина на лбу, а по телу страх ходит. Как думаешь, воротится?
Поглядела на Анну Ульяна, думает-то одно, а скажет другое.
- Конечно, воротится. Ты не верь в наговоры, мож, показалось всё.
- Да не может такое показаться. Вода святая язвы прожгла.
- Вернётся, сердцем чую.
Только молчало её сердце по Петьке, а трепетало от одного имени – Назар.
Забрали детей от Фёклы, домой пошли, и каждая о своём думает.
А у ворот уж Зосим поджидается. Воротился ни с чем. Оно и ясно, Настасья в другом месте.
- А я за тобой собрался, - гарцует конь под седаком.
- Вот она я, сама пришла, - отвечает Ульяна.
- А чего ж про дочку свою не спрашиваешь?
Подозрительным стал, страшным.
- Ежели б новости были, сам бы сказал, - нашлась Ульяна.
- В дом поди, - приказал.
- Как время будет, жду тебя, - махнула Анна, взглядом перекидываясь. Не просто так звала, надобно было отдать кой-чего.
Сидела над братцем Лушка, заговоры читала. Токмо чует, будто с него грязь стекает, а к ней липнет. И как тягостно дышать стало. Не спугалась, одно – знай своё дело – читает. Умыла того, глядит, а на лице да руках язвы, будто кипятком ошпаренный. Откуда такое? О костёр что ль жёгся? Токмо знала б она, что следы эти от святой воды, что Анна в мужа плеснула.
Наговорила воду, и опять давай земляной жижей покрывать. Сильная ведьма, что наговор сотворила. Надобно узнать, кто такая? Да неясно, очнётся Петька али нет. Уж сутки лежит так, а она почти не отходит. В дом унести не вышло, хоть лето на дворе, хорошо. А от зверей диких волчик завсегда защиту даст.
Лютует Марьяна, неймётся с вечера. Как почуяла, что куклу её отнимать кто стал, так сама не своя. И кто посмел токмо? Кто супротив её выступить хочет? Уж почти её был, окручен, оплетён. Забрала бы душу Петра, пусть знает да мучается. А теперича, когда есть кто схотел потягаться, и бояться перестанут.
Взяла зеркало, воронье перо да зажгла свечки. Сидит глядит.
- Яви того, кто дорогу мне перешёл, - шепчет. – Яви мне! – мажет по зеркалу пером чёрным, колдует, ворожит.
Дрожит огонёк, будто мается от близости такой, коптит фитиль. Ничего не видно, будто морок какой. Да кто ж посмел?
- Яви того, кто заклятье моё снять хочет, - сызнова приказывает, водя по зеркалу перышком. Как видит, проступает что-то. Вглядывается в темноту. Кажись, баба. Волосья светлые в косу уложены, не молодая, не знает таких Марьяна. И будто знакомое что-то, кажись, похожа на кого.
Токмо отчего Петру помочь хочет? Или дура вовсе, или смерти не страшится.
Поднялась Марьяна и пошла куклу Петрушину делать, не отпустит так просто того, и поплатится за то баба, что решилась супротив ей пойти.
Продолжение здесь
Другие истории канала