Грубо скажу, сестренка, не обижайся. Ты считаешь, Селим поступил благородно, приняв твоего нагулянного сына? А ты? Ты приняла его нагулянную дочь. Он женился на Насимэ не девственником, а чтобы прикрыть свой и ее грех. Запомни это, и никогда не считай себя хуже, чем есть твой Селим.
Выговорившись, наплакавшись, выпив валерьянки, Каусария заснула. Селим сидел рядом с ней на краю кровати, держа за вздрагивающую время от времени руку. Словно Каусария видела страшный сон, или плакала во сне.
Каусария уснула, а Селима словно только что разбудили. Верно сказала Каусария, так и есть, Ангел во плоти. Всегда старался быть хорошим для родителей, для друзей, для соседей, гордился тем, что он такой правильный. Не вслух, конечно, про себя гордился. Быть лучше других, быть выше обид, прощать недостойных, его сущность.
По отношению к Каусарии он испытывает то же самое. Он же принял ее ребенка и не корит ее, за прошлое простил. Дал Каусарие кров, семью, сделал ее счастливой. Он такой, он благородный, всепрощающий. Да, другой бы сто раз напомнил жене о ее прошлых грехах, а он, Селим, забыл и простил.
Глядя в полутьме на распухшее от слез, несчастное лицо жены, он вдруг понял, насколько она права. Разве это любовь, когда ты помнишь, что простил? Ты кто? Ты Бог, чтобы отпускать грехи? Чем Каусария перед тобой провинилась? Что у нее был мужчина до тебя? А у тебя, самого не было женщины? Ты безгрешен?
Твоя любимая дочь, Альфия, разве зачата не в грехе? Осуждаешь Алешку, соблазнил он Каусарию, а ты не соблазнил Насимэ? Откуда ты знаешь, женился бы Алеша на Каусарие, узнав, что она носит его ребенка? О своих грехах ты забыл, а Каусарию, значит, простил.
Да, верно, ты так и считал, что поднял ее до себя, да, ты гордился. Каусария чувствовала это и старалась доказать, что достойна. Старалась, пока не поняла, ты никогда не забудешь, кто есть ты, и кто есть она. Устала Каусария, вот и сорвалась.
Она чувствует, понимает, знает все про тебя, любит такого, какой ты есть. Если бы Каусария до встречи с тобой жила в борделе, пропустила через себя сотню, тысячу мужчин, не тебе ее прощать. На это есть Всевышний. Перед ним она ответит. Взял ее в жены, значит тебе именно такая нужна женщина. Ты сам захотел на ней жениться.
Каусария с трудом поднялась с постели. Почему-то не удивилась, что Селима нет, наверно, уехал к матери, не попрощавшись с ней. Детская кроватка, которую поставили для Динара, тоже пуста. Значит, и его увез, наверно, и Альфиюшу. Надо пойти, поискать Дениса. Может он у бабушки Сарии?
Голова кружится, тошнит, мысли в голове тупые. Уехали и уехали, пусть! Все равно все рассыпается. Сколько ни старалась склеить дом из разных кусочков, он так и не сложился. Нельзя соединить несоединяемое.
Нужно одеться, умыться, натянуть на лицо улыбку. Нельзя портить людям настроение. Вообще, непонятно, чего вчера сорвалась? Надо у себя дома разбираться, а не в гостях у сестры.
Выглянув в окно, Каусария увидела возле качелей Динара. На лавочке под яблоней восседает бабушка Сария, Альфия белье развешивает. Где Денис? Забыв, что собралась умываться, она напялила халат прямо на ночную рубашку, выскочила на крыльцо
- Альфия! Где Денис? Ты не видела его?
- Доброе утро, Каусария! Выспалась? На улице твой Денис, возле дома Равили-апа, там все ребята с улицы собираются. Может в лапту играют, может в кем-ера. Девчонки тоже там. Да, ты не пугайся, Алия с ними, она присмотрит.
- Господи! Я так напугалась, подумала, вдруг он снова убежал.
Сария махнула рукой в сторону ворот
- Вон, все возле дома Равили болтаются. Вся округа там. Днем малышня толкается, всю траву под ее окнами вытоптали, вечером вылазят те, что постарше. До полуночи тренькают в свои балалайки. До меня слышно, как парни блеют свои дурацкие песни, да как девки ивкают. Я Равиле говорю, как ты терпишь? Она только смеется. Чего там стоишь, иди, посиди со мной.
- Я еще не умывалась, Сария-апа. Сейчас умоюсь, оденусь и выйду.
- Умоешься, включи чайник, мы сейчас придем, завтракать будем – Альфия унесла пустой таз к бане, подошла к качелям - мам, пошли, попьем чаю, у меня халва припасена, мягкая, какую ты любишь.
- Я сегодня чай пила, но пойдем, от халвы отказаться не могу. Динар, иди к бабушке. Господи, имен надавали, Денис, Динар, татарских имен им не хватало. Назвали хотя бы Альбертом, что ли!
- И правда, мам! Чего это они? Еще лучше имя есть, Фердинанд, не то что какой-то там Динар. Фердинанд Селимович, звучит очень красиво.
- Ох, Альфия, как только я тебя терплю столько лет. Ехидная же ты женщина. Думаешь, не знаю, Фердинанд русское имя, так Сергеевы назвали своего внука. Альберт, татарское имя, многие у нас так называют сыновей.
- Ладно, мам, я просто пошутила, не сердись! Смотри, какая погода, Солнце светит, птицы поют, на работу не надо идти, хорошо!
- Пошутила, бессовестная, никакого уважения к старшим. Хоть бы подумала, свекровь я тебе, а не подружка, чтобы шутить со мной.
- Поворчала? Легче стало? Тогда пошли.
Каусария успела умыться, чайник поставить и переодевалась в своей комнате. Сария-апа стала выставлять из холодильника снедь, Альфия, с племянником на руках, прошла к Каусарие.
- Сестренка, у вас все нормально, вы, случайно, не разругались? Все у вас хорошо? Селим сегодня утром был сам не свой.
- Не знаю, Альфия! Казалось, все хорошо. Селим не пьет, не гуляет, всю зарплату до копейки приносит, детей не обижает, меня любит. Вроде бы. Однако, боюсь, не подхожу я ему. Он слишком хорош для меня.
- Столько лет подходила, и вдруг разом оказалось, что не подходишь, как это?
- Да, сложно объяснить. Насимэ постоянно маячит где-то рядом, мечтает Альфиюшку забрать. Подходит срок, когда отцу Дениса освобождаться. Я постоянно живу в страхе, Селим старается показать, что все нормально, сам боится встречи с Алешей не меньше меня.
Хочется уже покончить со всем этим, исчезнуть куда-нибудь, освободить бедного Селима от обязанности жить с такой проблемной женщиной, как я.
- Не выдумывай, Каусария! Селим, замечательный человек, добрый, порядочный, но он тоже просто человек.
- Разве я спорю? Да, он такой, и жена ему нужна была такая же чистая, непорочная, например, как ты.
- К чему это ты говоришь, Каусария?
- Ни к чему. Просто я должна была родить и воспитывать сама своего сына, а не вешать его на Селима. Тогда бы он женился на порядочной девушке. Его родители приняли бы его жену, полюбили бы внуков.
- Так ведь он женился было на порядочной, на нашей Насимэ, что из этого вышло? Сестренка, нет идеальных людей, твой Селим далеко не образец невинности. По ведру и крышка, по столбу и подпорка. Каждый живет с человеком, которого он достоин. Не ставь своего мужа на пьедестал.
Грубо скажу, сестренка, не обижайся. Ты считаешь, Селим поступил благородно, приняв твоего нагулянного сына? А ты? Ты приняла его нагулянную дочь. Он женился на Насимэ не девственником, а чтобы прикрыть свой и ее грех. Запомни это, и никогда не считай себя хуже, чем есть твой Селим.
- Не знаю, смогла ли я полюбить Альфиюшку, как свою дочь, не будь она моей родной племянницей?
- Не выдумывай, какая разница, кто ее мать? Ты ее любишь, потому что она дочь Селима. Тебе и в голову не приходило, что она такой же ребенок в семье, как и твой сын. Оба они на одинаковых правах. Ай, трудно это все, пойдем, съедим чего-нибудь вкусненького.
Все было вкусное, особенно тортик, который для Альфии испекла сама Серафима. Однако, он не пошел впрок Каусарии, ее опять вырвало.
- Альфия, не давай этот торт детям. У моей дочки желудок слабый, чуть что, уже понос.
- Дело, похоже, не в торте. Пойдем-ка, моя дорогая, мы с тобой на прием к моей драгоценной Анне Ильиничне.
- Кто это?
- Врач-гинеколог, я хожу на прием только к ней. Она лечит меня и тебя вылечит.
- От чего, Альфия?
- Пойдем, пойдем, собирайся! Мама! Ты где?
- Чего кричишь, на крыльце сижу, караулю Дениску, видишь, яму копает.
- Хорошо, что не ушла. Мы с Каусарией сходим в больницу. Плохо ей. Ты за ребятами присмотри. Может нам придется задержаться.
- Заметила, что плохо. Понесла она! Вот беда, четверо детей, да в наше время.
- Мама! Молчим! Не надо ей никакого четвертого ребенка. Сейчас все будет нормально. Повезло, что Селима с Халимом дома нет. Надеюсь, они сегодня не приедут.
- Нет, не приедут, им вдвоем никак не управиться за день. Наш Халим тот еще работник, не мне об этом тебе говорить.
- Тогда я пошла собираться. Ребят в обед загони с улицы и накорми. Ладно?
- Ступайте уж. Присмотрю и накормлю.
Анны Ильиничны на приеме не оказалось. Альфия даже обрадовалась этому.
- Каусария, пошли в отделение, она тебя посмотрит, если что, сразу и почистит.
- Как это, почистит?
- Как, как? Если ты забеременела, она выскоблит тебя. Если не беременна, то пойдем дальше проверяться.
- Ты так просто об этом говоришь? Если я беременна, не могу одна решать, рожать мне или нет. Я должна посоветоваться с Селимом.
- Посоветоваться? Скажи-ка, милая, Селим стирал пеленки, или гладил, или ночью к ребенку вставал?
- Представь себе, бывало и стирал, бывало гладил и ночью вставал.
- Здорово! Но четверо детей. Думаешь он будет счастлив кормить такую семью? Тебе же придется сидеть с детьми дома.
- Знаю я, не потянуть четверых в городе, ни огорода, ни скотины, на одной картошке разоришься.
- Вот и все. Нечего раздумывать, пятнадцать минут, и все дела. Не ты первая, не ты последняя, Анна Ильинична каждый день по восемь штук нашего брата принимает. Ничего сложного, полежишь два часа после операции и пойдем домой. А Селиму знать об этом необязательно.
- Альфия, ты поэтому не рожаешь? Ты это делала, и Халим об этом не знает?
- Нет, конечно! Зачем ему знать? Зачем мне спрашиваться, это мое дело, хочу я носить ребенка, или нет. Не смотри на меня с таким ужасом, это было всего пару раз.
Каусария и обдумать ничего не успела, как оказалась на столе. Приятная женщина с ласковым голосом и теплыми мягкими руками осмотрела ее. Милая медсестричка вколола укол, который делают далеко не всем, только избранным. Сразу стало легко, даже немного смешно, надо же, беременна и не знала.
Операция прошла удачно. Каусария полежала немного прямо в каталке с ледяной грелкой на животе. Часа через два Анна Ильинична осмотрела ее и отпустила домой, наказав, тяжелое не поднимать и вообще беречься. Если что, обращаться к ней, ни в коем случае не в Скорую помощь.
Получив из рук Альфии несколько купюр, Анна Ильинична попрощалась с женщинами в коридоре и, с чувством выполненного долга, вернулась в свое отделение, творить и дальше добрые дела.
До больницы от дома всего четыре остановки. И то автобусы по их улице не ходят. Что от больницы идти пешком, что от остановки. Альфия взяла сестренку под руку
- Как ты себя чувствуешь? Голова не кружится?
- Нормально все, полегчало даже как-то, не мутит и голова на месте.
- Вот и хорошо! Пойдем потихоньку. Дойдем до сквера, посидим, отдохнем.
- Пошли! Я опомниться не могу, чего это я наделала?
- И не надо об этом думать? Все, не было ничего. Не вздумай Селиму рассказывать, не за чем ему знать про все твои женские дела.
- Сария-апа догадается. Вдруг она Халиму скажет.
- Она вперед тебя догадалась, куда я тебя повела. Свекровь моя, кремень. Меня может облаять, как угодно, может по пустякам Халиму на меня жаловаться. Но никогда не пойдет на улицу поносить свою сноху и сына. Про мои женские дела Халиму тоже не расскажет.
- Почему?
- Потому что она считает, рожать или не рожать, это дело женщины. Сама она родила троих, а выжил только один. Моя свекровь думает, если не суждено жить ребенку, пусть он лучше не появляется на этот свет.
- Интересная у тебя свекровь.
- Да, уж! У нее обо всем свое суждение, и единственно верное. Ей надо было родиться мужчиной. Слишком она властная. Может поэтому всю жизнь одна.
Хатира встретила сына не очень приветливо. Поздоровалась и, не обращая внимания на то, что он прибыл не один, начала с порога выговаривать
- Долго ехали. Мне уж дрова привезли, распилили. Нанимала за деньги чужих людей, будто у меня нет сыновей. Уж хотела нанимать, чтобы раскололи.
- Мама, я же писал, что приеду, можно было подождать.
- Ждать, когда зима наступит? Ты, наверно, на Васила надеялся? Не думаешь, у него четверо детей и хозяйство.
- Ни на кого я не надеялся. Сейчас с Халимом расколем и сложим тебе дрова в сарай.
- А, это Халим, племянник Бибинур! Достойная была женщина, да будет ей место в Раю. Как Сария поживает, не видать ее, не приезжает, видно, к сестрам?
- Хорошо поживает. Нынче еще не ездила, в прошлом году была.
- Ну и ладно, молодец, нельзя забывать родных, а то некоторые и по два года не приезжают.
Селим пропустил слова матери мимо ушей.
- Халим-абый, ты носи в сарай и складывай, я колоть буду.
Проходили мимо люди здоровались, заговаривали. С обеда дрова кололи уже втроем. Селим дал матери денег, она сбегала в магазин, приготовила ужин.
Когда дрова были расколоты и сложены уже темнело. Надо бы Халиму дойти до родных, но он с непривычки так устал, что поел чуть-чуть и завалился спать в чулане.
Мужики долго еще сидели, выпивая, обсуждая колхозные дела. Про политику говорили, конечно, и о женщинах.
Каусария засыпала, положив с собой младшенького. С ним как-то теплее, не так пусто на душе и не так одиноко. Засыпала в слезах, но не каялась в том, что сотворила. Трещина у нее в семье, неизвестно, что дальше будет. Не было никакой беременности и все.
Продолжение Глава 62