А потом все полетело в тартар. Нет, сначала даже хорошо было. Виктору понравилась спокойная, устроенная жизнь с милашкой Аллочкой. Черт возьми, это неплохо, когда тебя встречает мышка-норушка с горячим ужином. Пузатая хлопотунья. Если в Израиле с такой жить, то лучше жены и не придумаешь.
Вернешься из офиса, а она дома ждет в чистом домике, с чистеньким ребенком на руках, красота. Лишних вопросов не задает. Хорошо бы иметь там каких-нибудь родственников побогаче, чтобы помогли выгодно устроиться. А он устроится – дайте срок. С его-то мозгами… Жену не бросит. Но аквариум пополнит – ведь «там» нет Романова. И сам Виктор станет независимым и свободным.
Жаркое солнце какого-нибудь там Тель-Авива, морской бриз, тысячи небоскребов, пальмы, изобилие в магазинах, заморские фрукты и напитки… Все это кружило голову. Дар Богов – его Аллочка. Настоящая израильская жена. Выигрышный билет! Почему бы ее не любить?
Только, вот незадача – Лилька. Она стала навязчивой. Да, у Лильки, явно, не все дома. Бог отвел, как говорится, вместе с ее папашей. То-то избавиться, сбагрить доченьку мечтал. Искал терпилу. Ну, пусть ищет дальше. Лилька ходила за Виктором по пятам, истерила и не боялась никаких угроз.
Он с ней уж и по-плохому, и по-хорошему, тщетно. Несостоявшаяся невеста ломала руки, плакала, падала в ноги и молила о любви. Ненавидела Аллочку, обещала сделать с ней «что-то страшное». И ведь может. С нее станется. Витя сам побаивался избалованной девчонки. Можно было бы ударить ее, отбросить от себя грубо и жестко. Но Виктора что-то удерживало от радикальных поступков. Интуиция? Возможно.
И правильно. Потом выяснилось, что достопочтимые «патриоты» Игорь и Наталья никуда уезжать и не собирались.
- Ты что, Виктор, какой Израиль? Да у нас там и нет никого. И не было никогда, - Наталья, теща, делала круглые глаза, - зачем? Здесь мы родились, здесь наша Родина, дочь, работа! Ерунда какая-то!
Вожделенный Тель-Авив накрылся медным тазом.
Хуже того, ушлые родственнички оттяпали у Виктора последнюю надежду на хоть какое-то подобие свободы: комнату покойной бабки, переехали туда, «чтобы не мешать молодым». А все кто? Папенька с маменькой посодействовали. Добренькие. А Витя надеялся, что утешится. Утешился.
Что в итоге: «дома» под чутким и бдительным оком сумасшедшей соседки торчит придурочная Аллочка с орущим младенцем на руках. В вожделенных пустующих метрах поселились теща и тесть. Романов прекратил всякое общение с Виктором – не зять – не человек. Так и еще Лилька выносит мозг, подкарауливая его на каждом углу.
Дурдом. Иногда Виктору казалось, что его голова лопнет, как воздушный шар, разбрызгивая мозги по стенам. Или он, сойдя с ума, убьет кого-нибудь.
Осел. Идиот. Дебил. Так ему и надо. Обижаться не на кого. Пойти, что-ли, придушить кого-нибудь?
Из очаровательной еврейской мамочки Алла превратилась в нудную, туповатую, нелюбимую жену. Ужасно бесила Варвара, вечно сующая нос в не свое дело. Родителей, и тех, и других, хотелось ликвидировать. Да. Просто ликвидировать. Или посадить. Лильку утопить. И уехать куда-нибудь, далеко-далеко. Все достали. Все обрыдло.
От расстройства напился. С Лилькой, кстати, напился. Она, озверевшая от неразделенной любви, встретила его в парке с початой бутылкой в руках. У Виктора в тот день ужасно болела голова.
- Дай мне, - потянулся он к вину. Вино было неплохим, явно из родительского «бара».
Сели на скамейку, невольно прижавшись друг к другу. Прямо, как герои индийского кино. Несчастные влюбленные. Еще бы какую-нибудь песню грустную включить. У Лильки деньги были. Потащила в кафе за собой.
- Не хочу, Лиля. Голова. Есть хата какая-нибудь?
Хата нашлась сразу. Подружка умотала с предками в Крым. Вот ключи – можно круто зависнуть. Лиля смотрела на него счастливыми глазами! Все можно!
- А папа?
- А что, папа? Что мне папа? Не указ! Что хочу, то и делаю. Захочу, замуж за тебя выйду, и спрашивать не буду!
- Но я женат!
- Но я-то не замужем. Пошли?
И они пошли. И оттягивались все выходные. В понедельник усталый Виктор отсыпался. Прикинулся усталым и больным.
- Командировка, Алла. Я же предупреждал тебя. С кем? С Романовым, разумеется. Пьет, как конь. А иначе – не отстанет. Свари супчику мне, Аллочка.
Игра в любовь с Лилей заиграла новыми красками. Ведь это была запретная любовь. Адреналин. После обнаглели. Пока Алка валялась в больнице, Лиля приходила к Виктору домой. Были застуканы соседкой. Поржали. И продолжили встречаться. На нейтральной территории чудили, но все равно – пресновато. Самый драйв – на супружеском ложе.
Дочка заболела. То ли краснухой, то ли ветрянкой, шут разберешь эти детские болезни. Пришлось Алле ложиться вместе с дочкой. Соседка умотала в деревню к каким-то родственникам. Лилька явилась к Виктору с сумкой, полной деликатесов (папа очередной набор получил). Свистнула из его бара бутылку виски, и бутылку рома. По шарам давало не слабо. Джазили всю ночь.
А утром пришла Алла. Ее отпустили из больницы – забрать какие-то вещи. Витя валялся в кровати в обнимку с пьяной в дупель Лилей. Отпираться смысла не имело. Лиля смело смотрела сопернице в глаза. Смело и спокойно. Не торопясь, оделась, тряхнула шевелюрой, подхватила куртку и улыбнулась:
- Пока!
Виктор что-то доказывал Алле, втолковывал, переходил на ругань. Алла не слушала его и не слышала. Перед глазами плыла хмарь, во рту пересохло. Она одним махом выкинула вещи мужа из шкафа. Ноги плохо держали. Алла присела на стул – на кровать садиться не могла. С трудом выговорила:
- Уходи, - а язык проклятый не слушался.
Муж методично, аккуратно (он всегда был аккуратистом) собрал шмотки в чемодан. Те, что не влезли, вместе с вешалками, сложил в покрывало и перевязал узлом. Что там еще? Обувь, разные мелочи из ванной комнаты. Ничего не забыл. Хладнокровный.
Перед тем, как захлопнуть входную дверь, сказал на прощание:
- Жить с тобой было невыносимо. Идиотка.
И ушел. Навсегда. Насовсем.
Алла оцепенела. Очень хотелось прилечь. Она скинула постельное (дефицитное постельное белье из индийского хлопка, подарок свекрови на свадьбу) на пол и вытянулась на кровати. В голове звенели колокольчики, а перед глазами прыгали разноцветные мушки. Такой ее и застала Варвара. Сбегала к соседям, позвонила от них в больницу, где лежала маленькая Маруська, одна, без мамы. Предупредила врачей о недомогании матери.
- Пусть хоть отлежится чуть-чуть.
Но зав инфекционного отделения, страшно ругаясь, объяснил: у Аллы, вероятно, инфекция. От дочери подхватила. Ей просто необходима госпитализация. Алла обрадовалась: убраться отсюда, что может быть лучше?
***
Они еще долго ругались с Варварой. Но забота о малыше пересиливала – некогда ругаться. С Маришкой вечно, то одно, то другое. Зато родители теперь помогали. Виктор потребовал съехать из комнаты покойной бабушки. Съехали без возражений. С удовольствием!
Возились с внучкой от души. Успевали и на работу бегать, и репетиторством заниматься. Они и сами не понимали, как это все получается? Не понимали, потому что были истово влюблены в Маришку. Любовь пришла к ним: простая и вечная. Странно… Как это легко с маленькой.
Алла попыталась выкинуть Виктора из головы, и у нее получилось. Что же, будем жить дальше. Новое время начиналось легко, шутливо, словно играло в какую-то интересную игру: все нынче можно! Подумаешь, брошенная мать-одиночка! Тут вещи поинтереснее происходят! Все, что раньше считалось плохим, теперь, оказывается, хорошее. И наоборот. Из всех щелей полезли странные слухи и заявления, переворачивающие с ног на голову привычные каждому советскому человеку ценности. Америка стала дружественной страной, в Берлине сломали стену, Сталин оказался злобным тираном.
Мир! Дружба! Жвачка! Конец холодной войне! Весело, модно и молодежно!
- И с голой *опой! – мрачно подытоживала радужные мечты Алкиных наивных родителей Варвара.
Как в воду глядела.
- Вы Брежнева со слезами будете поминать! Вот увидите! – говорила она.
- Да ну вас, Варя, вечно вы… - отмахивались Игорь и Наталья, - вечно вы пессимистично настроены. Будет тяжело, конечно, но зато перспективы какие! Как мы жили чудовищно! Молчали, боялись слово пикнуть!
Варвара злилась. Обзывала интеллигентных соседей малохольными идиотами, хлопала дверью в сердцах.
Магазины стремительно пустели. Куда, скажите на милость, пропала колбаса? Сыр? Потом еще хлеще – «меченый» (Варвара где-то подхватила меткую кличку) объявил сухой закон. И вместе с проклятым вином пропал начисто сахар. Как корова языком слизала. Сварили вареньице, так-растак!
- Это он Райке своей в рот смотрит! Тряпка! Че творит, че творит! – бушевала Варвара, - эвон, че притихли, Макаренки? Нравится вам демократия?
Макаренки помалкивали. С боем доставали нынче фрукты для Маришки, и Алла, и родители, втроем толкались в очередях, мечтая, как накрутят банок сорок компота и сока. Будут у девочки витамины. А как теперь? Сахара нет – солить эти банки? Научились закатывать без сахара. Даже порадовались – польза сплошная! И-и-и-и-и… Начисто пропали крышки. Испарились. Жутким дефицитом сделались!
Покупали чертовы крышки у спекулянтов. А уж о симпатичных крышечках, над которыми не требовалось пыхтеть, обливаясь потом, раз – и закрутил, мечтать уже не приходилось. Пропало мясо, рыба, консервы даже пропали. Придешь в магазин – на витрине пирамида из банок консервированной морской капусты. Витамины! Научились делать салаты из нее. Если с майонезом, да с яйцом, да с пошехонским сыром подать, так и ничего вроде. Только, где достать майонез? Сыр? Яйца – и то, с перебоями покупали. Дожили!
С одеждой как-то выкручивались. Что-то и самим сшить можно было по «Бурде». С обувью бедовали. Все, что валялось (вот именно – валялось) на прилавке, было отменного качества. На века. Но настолько безобразное – глаза не глядели! Алла морщилась от отвращения, покупая ужасные, тупорылые, на каучуковой танкетке, сапоги, вышедшие из моды еще лет десять назад. Ей-то хотелось изящные, на каблучке рюмочкой, немецкие сапожки фирмы «Саламандра». Но цены на «Саламандру» были такие-е-е… И пойди их еще, достань!
Пришлось тащить в ремонт старенькие «Скороходы». А ужасные *овнодавы, купленные накануне Алла в сердцах забросила на антресоли. Глаза на них не глядели просто!
Лет через десять Алла наткнулась на эти сапоги нечаянно, разбирая шкафы перед Новым Годом. Оказалось – самый писк моды 1997 года: тупые носы, танкетка, голенище колготами. Носила и нахваливала: тепло, уютно, мягенько, качественно, не то, что турецко-китайский ширпотреб!
Пустые полки на всех действовали удручающе. Родители в самом деле стали подумывать о переезде в другую страну. Держала их тут только работа. Условия жизни в интернате ухудшились донельзя! И самое противное: повара тащили продукты безбожно, по-крысячьи. У кого, у больных детей! Масло, мясо, творог – тащили, и тащили. Меняли на другие товары, жирели и пухли, теряя последние остатки совести!
- Пишите Горбачеву, чего вы? – бухтела Варвара.
- Бесполезно, - отвечали «Макаренки».
- То ли еще будет, - зловеще предсказывала вездесущая Варя.
Алла ежилась от ее слов. В кроватке посапывала обожаемая Маруся. Как ее было жалко!
Автор: Анна Лебедева