Виктор, как и все дети, покуда маленькие, был невинным, чудесным, «правильным» ребенком. Из разряда тех, о ком мечтают все молоденькие первородки: улыбчивый, не капризный, здоровый и крепкий. По часам ел, по часам спал. Не плакал, не хныкал, не падал на бетонный пол в Детском Мире, крепко держался за мамину руку при переходе улицы. В общем – идеальный беспроблемный мальчик. Родители смеялись: точно, космонавтом станет – дисциплина – на ура!
Конечно, его любили все: и папа, и мама, и бабушка. До дрожи. До крайнего обожания. С первого класса Витюша учился на одни пятерочки. В дневнике за поведение неизменно ставилась метка: «Оч. Хор». Витя участвовал во всех мероприятиях, посещал множество кружков, был вежлив и предупредителен, правильно, как на плакате, сидел за партой, не нарушая осанку, чистил зубы и обливался холодной водой, бегал на лыжах зимой – в общем, был типичным «плакатным» мальчиком, на которых нужно равняться.
Ну а для папы, мамы и бабушки Виктор существовал на правах домашнего божка, симпатичного идола, ребенка – мечты. Они на него молиться готовы, не подозревая даже, какие хитроумные бесы жили в аккуратно подстриженной голове их обожаемого чада. И если бы знали… Если бы только знали, как презирает их Витенька, как смеется и какими прозвищами наделил собственных папу и маму, и даже бабушку не пожалел… Что бы они тогда сделали? Да ничего, собственно, не сделали. Поплакали и приняли как должное. Ибо Витенька всегда прав.
Странная смесь бурлила в его душе. Непонятно, как у скромного снабженца, чистого и честного, как утренняя роса, у добросовестной мамы-бухгалтера, у бабушки-блокадницы выродился Витя, считающий, что предки – идиоты. Неправильно живут. Не так, как положено!
Ну как, скажите на милость, можно ютиться в двушке с кухней четыре квадрата при таких возможностях? У бабки в коммуналке площадь больше! Снабженец – априори обеспеченным должен быть! Это – клондайк! Золотое дно! Левые накладные, дефицитные запчасти, почет и уважение простых смертных, блат, в конце концов. А отец в одном и том же костюме сколько лет ходит! Мама каждый год подклеивает зимние сапоги. Что за фраера тупые?
Бабка не лучше – оставила ленинградскую квартиру, чтобы переехать в затрапезный городишко. Ну да, стотысячник, но ведь жила в миллионнике. Другие возможности! Вбила себе в голову, что не может физически находиться в городе-смертнике, память ей покоя не дает. Дети у нее там померли от голода! Поди-ж ты! А о живых бабка думала? Ну так, навскидку, хоть немного? О внуке думала? Нет. О себе несчастной страдала! И что теперь? Сидеть Вите здесь вечно комсоргом, максимум, в райком, может быть, продвинется. Все! В обком ему не светит – мохнатой руки нет. А жилье? Перспектива есть, но только в пределах Новгородской области. Все! Потолок!
Годам к восемнадцати Виктор уже порыкивал на родных. Бабушка и то старалась не заикаться о своем мученическом прошлом, чувствуя за собой вину. Даже, когда Виктор соблаговолил пригласить ее на собрание студентов для беседы на тему «Ленинградцы – дети мои», та долго стеснялась и отнекивалась:
- Да что я? Что я? Простая служащая, ну да, семена хранили, ну да, умирали, но ни семечка… Так ведь уехала, эвакуировалась, сбежала. Сил не было… Похоронка на мужа…
«Простая» служащая, бабушка работала тогда в ВИРе (всесоюзный институт растениеводства). Сотрудники умирали, как мухи. Виктор понять не мог: при зерне и картошке – помирали? Еще одни «ничего себе – все народу».
- Вот об этом и рассказывай. Про семечки! – коротко отрезал Виктор.
С паршивой овцы хоть шерсти клок. Тем более, на собрании присутствовали депутаты, директора фабрики и завода, большие люди. Надо заострить внимание на том, что бабка является родственницей его, Виктора. Незаметно, ненавязчиво, скромно. И пусть об этом торжественно после беседы вякнет кто-нибудь из педагогов или студентов. Из зала выкрикнет. Чтобы услышали и похлопали. И – запомнили – какой прекрасный молодой человек. Какое поколение растет, ах!
Обожающая Виктора зам по воспитательной работе, незамужняя тетка сорока двух лет, Борзова Валентина Павловна, сама с жаром предложила ему:
- Виктор, почему ты скромничаешь? Ложная скромность! Такой бабушкой нужно гордиться!
Виктор, конечно, ломался. Борзова заглядывала ему в глаза, невольно стараясь придвинуться ближе. Виктор заметил, что помада на губах Борзовой неопрятно скатывалась в углах рта. Его чуть не стошнило.
- Некрасиво это, Валентина Павловна.
- А я все равно скажу!
И сказала! Так, как нужно было, после того, как бабушка, затаренная букетами гвоздик, прятала от молодежи слезы боли, растревоженного тяжелыми воспоминаниями сердца. Депутат Романов Евгений подумал: а не плох парень. Из него будет толк. Ну есть же нормальные ребята. Правильные. Какого черта Лилька со своим музыкантом патлатым таскается, шала*а малолетняя! Надо бы этого молодца в гости пригласить, так, на дурака. Видно, нравится бабам. Вон, Павловна как льнет к пацану, курица старая, туда же… А такая девка была раньше…
И опять – все, как по маслу прошло! После крепкого рукопожатия Евгений Петрович начал тесно контачить с Виктором в плане шефской помощи. А где шефы, там и кофеек, и рюмочка коньячку, и скромный ужин в тесном домашнем кругу, где Лильку вовремя и очень аккуратно подали в качестве аперитива. Невзначай, осторожно, чтобы не догадалась, не взбрыкнула, к своему наркоше патлатому не побежала назло. И ведь не побежала: в Витьке было что-то такое… Интересно, он об этом знает, вожак комсомольский?
Виктор был на седьмом небе. Романов был догадливым и умным мужиком, думающим прежде всего о своей семье, а не мифическом благе для народа. Современный деляга, бывающий за границей, читающий западную прессу и не тешащий себя сказками о всеобщем коммунизме, срок наступления которого планировали во втором тысячелетии.
- Будешь умным, Витек, пойдешь по ступенькам ходко. Видал мою дуру? Вот и кумекай… Сам понимаешь, про свои делишки надо будет позабыть, усвоил?
Виктор усвоил. Даже оправдываться не стал. Лилька была девочкой «первый сорт», настоящей оторвой, скучающей принцессой при благодетельном папе. Не падала в обморок при виде жевачки или американского шмотья – все у нее и так есть. Лильку тянуло в грязь, к диссидентствующим рокерам и панкам. К свободе, в том числе и свободной половой жизни, чреватой последствиями. Не папа, так обыкновенная *люшка вышла бы из Лильки.
Но положение обязывает, и на Лильку нужно было смотреть, как на будущую жену. Чаще бывать у Евгений Петрович, очаровывать бесшабашную дурочку, подольше смотреть в глаза и… То, и! Варя ошибалась в нем: Виктор не собирался носиться с Лилькой, как с хрустальной вазой. Разговорами капризную девку не прельстишь. Витя умело затащил «невесту» в постель и показал ей такое «небо в алмазах», что она про своего вонючего рокера и думать забыла. Вот такая переменчивая девушка. А что такого?
- Держись меня, Лилечка! Скоро-скоро мы сможем уехать отсюда! – после всего сказал ей он.
Куда уехать? Туда – разумеется. Чего хорошего в совке? Он смотрел куда-то в даль серыми, как Ленинградский туман глазами и помалкивал. А Лиля таяла, таяла… Туманный Альбион или грязный подвал с брякающими по мозгам тарелками подпольной группы? Разница есть. К тому же, изо рта рокера-панка-музыканта противно пахло.
Лилька пропала.
Откуда ей знать, что параллельно у Вити, в параллельной жизни возникла еще одна «муза», случайный грешок, «так, ничего особенного», нежная, нетронутая нимфа, почти девочка, несмеяна и недотрога, в общем, самый сильный фетиш порочного Вити, любящего иногда на досуге побаловаться с «богинями чистой красоты».
А что? Наивные, как правило, из сельской местности студентки, влюблялись в него после третьего комплимента. Для него они – как конфетки. Приятно снять с такой шуршащую обертку, откусить кусочек, долго перекатывая во рту тающий шоколад, наслаждаясь вкусом и новизной. С чайком, с кофейком, с коньячком – лучше не бывает. Взгляд газели, несмелые движения, неискушенность в любви, они, эти девчонки, были забавными, хорошенькими, как пушистые котята. Восторг обладания, будто рыбка трепещет в руках, и ты волен отпустить ее в родную стихию или поселить в аквариуме. Для «аквариума» Виктор, как правило, держал парочку-тройку девушек. И то – недолго. Простушки-дурочки быстро надоедали. Утрачивая невинность, они быстро теряли свою прелесть и ощущение новизны.
Претензии? К нему? Да Боже упаси. Аргументы у Виктора железные:
- Я вас насиловал, сударыня? Позвольте, в моем понимании девушка, позволяющая себе близость уже на третьем свидании, не достойна постоянных отношений! А вы, простите, не очень-то скромничали уже на первом. Я проверял вас. Вы проверку не прошли.
Некоторые пытались скандалить или неумело шантажировать бывшего любовника. Зря. Виктор знал про всех все. Он быстро припоминал девицам их грехи (у кого их нет): прогулы, пьянки в общежитии, неудобные анекдоты, даже списывания на зачетах. Да мало ли промахов у молодых – Витя выуживал и использовал на полную катушку все, что знал.
- Тебе в КГБ бы служить, скотина! – взвизгнула однажды одна из брошенок.
- А вы уверены, что я там не служу? Ваш папа, кажется, подворовывает на заводе? – парировал Виктор.
На этом отношения обрывались. Вообще. Никому не хотелось иметь проблем. Испуганные девочки помалкивали. Некоторые пробовали что-то намекнуть про беременность. Но Витя дураком не был.
- Да что вы говорите? Третьего дня вас видели с Петровым со второго курса. Причем здесь я?
Прокатывало. Ему везло, сукиному сыну. До поры, до времени. Пока в сачок опытного ловчего не попалась очередная хрупкая бабочка с прозрачными крылышками, Аллочка. Неинтересно. Дешевенькая карамелька. На раз. «Аквариум» обойдется и без этой «гуппи». Как Витя предполагал, Аллочка даже не пикнула при расставании.
Виктор решил: хватит маяться ерундой. А то можно заиграться и остаться без невесты, уже закатывающей скандалы из ревности. Аллочка будет последней. Пора покупать колечко для Лильки.
Да и вообще, жизнь пошла интересная: демократия, гласность и вседозволенность. Большие возможности для людей, имеющих голову на плечах. Лилька немного успокоилась. Ну должна ведь понимать – не до нее порой. Тут и бабушка померла. Отмучилась. Не до невесты – горе же! Романов подсуетился: от предприятия венок подарил, да и вообще помог с организацией похорон бывшей блокадницы. Про него даже в газете напечатали статью.
Лилька жалела Виктора – горе! Хоть заткнулась на какое-то время (основательно поднадоела, честно говоря). Виктор набрался пороху и для начала поставил в известность «самого». Евгений Петрович одобрил выбор будущего зятя. Все складывалось отлично. Если бы… Чертова баба, старая кошелка, седьмая вода на киселе, соседка «гуппи» Аллочки, закатила скандал. Над Витей разразились громы и молнии. Чуть из вуза не поперли. Удалось загладить дело.
- Да вы что? – оправдывался тогда Витя, - мы с Аллой собираемся пожениться! Я вообще не понимаю, откуда эта вздорная женщина взялась?
Аллочка подтвердила на собрании слова комсорга. Да, у них все серьезно. А тетя Варя – она такая, вечно волнуется, переживает, скандалит… Простите ее великодушно. Пожалуйста.
Итак, все пошло прахом. Романов даже слушать его не стал.
- Молодец, пострел, везде поспел. Я тебя предупреждал. Я так понял, папа и мама девицы – евреи. А евреи нынче на Родину ровным клином улетают? Соображаешь, мальчик. Флаг тебе в руки.
- Евгений Петрович, послушайте… - начал было Виктор.
- Пшел вон, щенок, - Романов снова уткнулся в свои бумаги.
Виктор был просто раздавлен. Ему хотелось уничтожить Аллочку вместе с содержимым ее весьма плодовитого чрева. А еще больше ему хотелось раздавить эту сердобольную соседку. И очень хорошо, что у Вити холодная, почти чекистская (такой талант пропадает) голова. Евреи – родители? А почему и нет? Это ведь предел мечтаний. Ему Алку за папу-маму холить и лелеять надо!
Жизнь поворачивалась очень хорошей стороной.
Автор: Анна Лебедева