В общем, Алла получила странное воспитание. Двойственное, что ли. От родителей: вера в честность и неподкупность. Полная отдача. Верность своему делу! Гвозди бы делать из родителей. Гвозди! Аллочка еще в детстве не раз (пока милая тетя Варя вкалывала в смену) бывала в школе-интернате, где трудились (вкалывали) папа и мама.
Детки все странные такие: у кого-то глазки в одну точку смотрят, кто-то в уголок заберется и плачет, если с ним заговорить, а кто-то носится, как мартышка, туда-сюда, туда-сюда, аж в глазах рябит!
- Они хорошие, Аллочка, - объясняла мама, - просто им нужно чуть больше времени, чем другим, вот и все!
И мама дарила тем детям время и любовь, украденные у Аллы. Обижаться не имело смысла.
- У тебя есть мы, есть тетя Варя. И бабушка Маша старенькая. Хоть она и далеко, но есть, - папа разговаривал очень серьезно с Аллочкой, как с взрослой, - а у таких детей папы и мамы приезжают очень и очень редко.
- Они не любят своих детей? – спрашивала Алла. Она понимала сама – их очень сложно любить. Ей, например, никто здесь не понравился.
- Любят. Но воспитывать, даже просто жить вместе, в одном доме с ними ужасно тяжело. Помнишь, когда ты заболела, мы не могли от тебя отойти ни на минуту. Представь себе, что же делать папам и мамам этих ребят? И на работу даже некогда ходить. А как покупать детям мороженое? Конфеты?
Аллочка знала – деньги нужно зарабатывать. И соглашалась с отцом. Да, с такими малышами непросто! Пусть лучше тут живут.
- Не переживай, они часто видятся с папами и мамами. А на Новый Год и летом уезжают к ним домой, - продолжал отец.
А Аллочка все равно не могла задушить в себе странные ощущения: почему же родители даже в Новый Год не могут усидеть рядом с ней, и летом – тоже. На море и то с трудом выбрались.
- Ты должна понимать, дочка, долг – превыше всего! – долдонили они, как попугаи, - посмотри, как скудно, как бедно, как уныло у ребят в интернате! Игрушек нормальных нет, стены серые, полы драные! Мы должны, понимаешь, должны сделать жизнь несчастных мальчишек и девчонок немного, но лучше. А для этого нужно бороться! Биться! Ходить по инстанциям! Писать генеральному секретарю!
Они говорили, говорили, кидались взрослыми фразами, как тяжелыми, увесистыми мячиками, и слушать их было скучно. Аллочка изливала душу тете Варе (вот где был нормальный человек), жевала теплый пирожок с повидлом и пила молоко, а та, облокотившись на стол, все время спрашивала:
- Вкусно тебе, Аллочка? А чего ты такая смурная сегодня?
Варя прикладывала свою большую (во весь Аллин лоб) ладонь, или прикасалась губами.
- Горяченький лобик у нас. Опять назадавали ерунды всякой? А ты иди, иди, полежи после обеда. Отдохнешь, а потом мы уроки поделаем.
- Да я сама! – отмахивалась Аллочка.
- Сама, сама, конечно, сама. Ты же у меня умница, ты же у меня красотулечка! Одни пятерочки в дневнике! Любо-дорого глядеть, не то, что у Корзухиных Лешка, неслух и неуч!
Варя еще долго болтала, приговаривала, укутывала Аллу в плед, передвигалась на цыпочках, стараясь не греметь посудой, мыла тарелки, напевая что-то себе под нос. Лучшая на свете музыка.
Вся обстановка комнаты тети Вари располагала к отдыху и хорошему настроению. Оконные стекла сверкали, чисто отмытые хлопотливой Варварой. Они благодушно впускали в помещение солнечные лучи, гуляющие веселыми, такими же неугомонными, как сама Варя, солнечными зайчиками. Никаких тяжелых штор или убогих задергушек, как у бабы Сони с первого этажа. Легкий, воздушный, прозрачный тюль, отдающий голубизной, как февральский снег.
У окна расположился лакированный квадратный стол, на котором сверкала хрустальная ваза. Зимой Варя ставила в нее веточки вербы. Еще снег кругом – а у тети Вари уже пушистые мышатки-котятки на коричневых почках сидят. Весной черемуха красуется, пахнет радостью. Потом – сирень.
- Теть Варь, знаешь, на что похоже пение соловья?
- На маленькие шарики?
- Нет!
- На бусинки?
- Нет! На сирень!
Варя всплескивала руками:
- Точно! На сирень! Она пахнет, а тот поет! Вот голова!
Алла благосклонно хвалила и Варю:
- И на бусинки – тоже! В горлышке перекатываются бусинки! Точно, теть Варь! И ты – голова!
В комнате удобная ниша. У многих там шкаф вечно стоит. А у тети Вари – кровать. Да не просто кровать, а тахта, заправленная богатым пледом. Кроватей Варвара не любила.
- Да ну ее, как в деревне! Терпеть не могу, когда подушки с одеялами на людях. А тут удобно, выспался, белье спрятал! – она открывала крышку, служившую спальным местом и убирала в ящик тяжелое одеяло с простынями и подушками.
А еще у Варвары был предмет ее особой гордости – большая, вся лакированная, как стол, шкаф-стенка. Варя могла часами рассказывать, как в очереди на нее стояла, как деньги копила. Как радовалась покупке, сколько всего в этой стенке умещается, а особенно – сервиз!
Папин сервиз! Он его из Германии привез! – хвасталась, - глянь, Аллочка, какие барыньки хорошенькие на качельках качаются. На ручках каждый пальчик выписан, каждая складочка на юбке, матерь божья, красота! Как тятя приволок этот сервиз, да ни одной чашечки не расколотил, ума не приложу!
Мама дышать на него боялась. Притронуться боялась. Тятя так и сказал – дочке на свадьбу! А я тоже боюсь его и трогать, издалека любуюсь, как в музее!
Даже Аллочке Варя не разрешала трогать вожделенный сервиз. Только смотреть. И считать предметы в этом сервизе: двенадцать почти прозрачных чашечек, двенадцать тонюсеньких блюдечек. Вытянутый чайничек, не похожий совсем на обычный Варин заварочный пузатик в горошек, из кухни. Это - кофейник! Двенадцать широких тарелок, двенадцать средних, но глубоких. Одна большая, продолговатая с крышечкой, с витыми ручками супница (Ого, это супница, а не горшок!), одно широченное блюдище (для самого главного обжоры), соусник, похожий на миниатюрную ванну, и еще любимый Аллочкой (за вкусное название, наверное) прехорошенький сливочник с забавным горлышком!
- Ни одной вещицы не продали! Память о тяте берегли! И потом – не продали, хоть и туговато порой было, - Варя, пригорюнившись, гладила Аллочку по шелковой головке.
- А куда подевался… тятя?
- Помер от ран, ясно дело, весь дырявый был от осколков. С такими ранами не живут долго! – Варя старалась свернуть с печальной темы, - вот пойдешь замуж, подарю тебе половину! Сколько будет – половина сервиза? Ну-ко, считай.
Алла считала: выходило по шесть предметов. Только вот супница, кофейник, блюдо, соусник и обожаемый сливочник никак не делились.
- Разберемся там! – застенчиво объясняла Варвара (маху с царским подношением дала, конечно), - до свадьбы дорасти еще надо!
Уютно было у Вари, что и говорить. Чисто, дышалось легко. По субботам Варвара с утра делала «лицо» и легонько отстраняла Аллочку:
- Не до тебя, девка, генералить буду! Белье постирать надо, да полы намыть, да палас выколотить, да…
Аллочка забиралась на тахту с книжкой и сидела тише мыши, наблюдая, как ловко «волохала» Варя тяжелый палас, умудряясь одновременно ухватить выбивалку, веник и пару ковриков. Потом она со всей мощи (ударь так по человеку, и душа вон) колотила его на снегу, выметала снежок, переворачивала и снова колотила. К ней присоединялись и другие граждане со своими коврами, ковриками и дорожками.
Весь двор дружно выколачивал пыль, избавляя свое жилище от грязи и застойного запаха лени и скуки. Аллочке было приятно слушать веселые звуки субботней уборки, превращающей обыкновенный выходной день в настоящий праздник. Сейчас хозяйки вымоют начисто полы, а потом на эти свежие, чуть пахнувшие скипидаром, полы лягут чистые ковры. И в доме повеет зимним, карамельно-мятным холодком. Можно и чайку выпить с тортиком. У Вари тортик припасен. Наверняка и в других домах припасены тортики! Как хорошо на свете жить!
Папа и мама Аллочки не привечали восхищение дочери хозяйственностью соседки.
- Это мещанство, - говорили они, - нас пугает, Алла, твоя маниакальная привязанность к вещам. Все это – мелочь, пыль, ерунда! Стыдись!
Алла стыдилась. Но только не Вариного «мещанства», а элементарного неуюта родительской квартиры. Неуюта и казарменного аскетизма, будто в стране до сих пор гражданская война. Только буржуйки не хватало. А так – полный набор: Ленин и Ушинский на стене, кровати, заправленные серыми одеялами. Пыль под койками. Паутина в углах. Никаких женских мелочей на кухне: ярких прихваток и скатерти. Даже занавески хуже бабушкиных задергушек. Какие там занавески – газета, прилепленная на мыло к стеклу.
И одевались родители так же – уныло, в коричнево-черное. А мама, Аллочкина красивая, со строгим иконописным лицом, молодая женщина, умудрялась натягивать на длинные, полные ноги безобразные коричневые старушечьи колготы! Даже Варя одевалась ярче и моднее! А ведь Варя уже старенькая (ну, это Аллочке казалось просто)!
Наверное, больные дети на них так влияют, - считала Алла. Варя частенько болтала длинным языком:
- Детки больные из твоих родителей соки выпивают!
Аллочка с Варей была совершенно согласна. Несчастные! Пора самой впрягаться в работу. Лет с десяти девочка никогда уже не валялась на Вариной тахте по субботам. Теперь она «генералила» в своей квартире!
Вечером, после уборки, когда уставшие, измочаленные родители, похвалив дочь за самостоятельность и аккуратность, засыпали, Аллочка улыбалась. Нет, все таки, ей живется в тыщу раз лучше, чем тем странным детям в их странном доме, из-за которого папе и маме приходиться вечно писать какому-то «генеральному секретарю».
Автор: Анна Лебедева
