Ранним утром Катя стояла перед зеркалом – перед тем, что на дверце старого шкафа, оставшегося еще от бабушки. Она отражалась в нем в полный рост, но и этого ей было мало. Катя подходила то ближе, то отступала на несколько шагов, поворачивалась, снова меняла позу…
Не так уж велик был ее гардероб, честно говоря, подходящее платье нашлось только одно. Она купила его в салоне модной одежды, и стоило оно больше, чем Катя могла себе позволить. Потом несколько недель, до следующей зарплаты, приходилось экономить на всём.
Платье было глубокого теплого серого цвета, велюровое, настолько приятное на ощупь, что его хотелось лишний раз коснуться, провести по нему ладонью. Сзади и по бокам оно было целомудренно-длинным, а спереди шла – вставка, дававшая вверху эффект декольте, а внизу – мини-юбки. Крупные золотые пуговицы на этой вставке расстегивались легко, а пояс с бахромой можно было завязать таким узлом, что только потяни, и…
В соседней квартире жила Катина ровесница – наглая девка Ленка. Была она высокая, плотного сложения, даже, пожалуй, полная. Когда она увидела это платье – о-бал-де-ла…
— Слушай, продай его мне, а? — вроде бы шутливо попросила она, но в этой просьбе чувствовалось – требование.
В Кате невольно вспыхнуло раздражение – ведь она выбрала эту вещь для себя, собиралась носить её, а Ленка считает – если ей платье глянулось, то Катя должна уступить. Потому что Ленка – первый сорт, и ей надо. А Катя – «заумная», ботаник со своими книжками и искусством, она и так обойдется. Будет носить майку и джинсы, и даже не заметит, что в ее жизни чего-то недостает. Лишь бы перед глазами висела какая-нибудь картина Рафаэля.
Под платье Катя надела купальник. Ну не могла она позволить Петру увидеть свое нижнее белье, даже самое красивое. Не могла, хоть режьте.
— А если кто-то зайдет? — спросила она вчера у шефа, и в голосе ее чувствовался страх, - Ну кто-то из наших в неподходящий момент заглянет…
— Я всех куда-нибудь отправлю…
Петр прикидывал. Катя подумала, что они напоминают не потенциальный любовников, а двух бойцов, обдумывающих план серьезной и опасной операции.
— У нас же все…то есть почти все… идут обедать в то кафе, что напротив…, — Кате пришла в голову идея, — Может быть, завтра устроить им всем что-то вроде бесплатного праздника? Пиццу там на всех заказать, мороженое… Придумать повод.
Он посмотрел на нее с благодарностью.
— Напомни мне завтра с утра, — попросил он, — Гениально просто.
И это действительно, как всё гениальное, оказалось простым. Народ обрадовался неожиданной халяве – Петр сказал, что накрывает поляну в честь дня рождения матери, и просит выпить за ее здоровье. Не отказался никто – слышно было только, как молодежь радостно галдит, спускаясь по лестнице.
Когда они остались вдвоем, Петр сказал Кате:
— Пойдем ко мне в кабинет.
Какой напряженной ни была эта минута, Катя вспомнила смешную историю. В кабинете у шефа до недавнего времени был настоящий ледник, пятнадцать градусов. Но Петр каждый день просиживал там, углубившись в работу, и все думали, что его устраивает такая температура. Ну мало ли, некоторые любят погорячее, а некоторые – похолоднее.
Но однажды выйдя в приемную, чтобы налить себе кофе, Петр спросил у Кати:
— Слушай, ты не знаешь, почему у меня такой колотун-бабай? У вас у всех тепло, а у меня – морозильник какой-то…
Разбираться они пошли вдвоем, и быстро обнаружили, что оказывается – все это время в кабинете работал кондиционер, на котором и были заданы искомые +15. Как только его отключили, потеплело…
Над этой историей в офисе потом смеялись, говорили, что работникам умственного труда и положена «ледяная атмосфера», чтобы мозги не закипели.
Петр достал из шкафа бутылку коньяка и рюмки. Налил им обоим доверху.
— Наверное, так будет легче, — сказал он.
Того, что произойдет, Катя очень боялась сама – поэтому так отчетливо чувствовала, всей кожей – страх Петра. К ней страх этот не имел отношения – Петр боялся за своих близких. Коньяк он выпил одним глотком, а у Кати обожгло горло, мучительно хотелось кашлять, она оглядывалась – чем бы заесть эту дрянь, но рядом не было ни ломтика лимона, ни даже шоколадки.
Петр налил им по второй, так же быстро осушил свою рюмку, а потом подошел к окну и стоял, вглядываясь в подъезжающие машины.
— Магда, — сказал он, наконец.
Хотя Катя знала, что и как будет, она вся сжалась. Петр смотрел на свой телефон, лежавший на краю стола. Экран загорелся и аппарат завибрировал. Катя бросила на него взгляд. Магда у Петра в телефоне была записана как С-ука».
Петр присел на тот же стол – овальный, светлое дерево, холодный лак, и сказал Кате:
— Иди сюда.
Ей показалось, что что-то изменилось, щелкнул невидимый переключатель кто-то сказал: «Камера…мотор…работаем». Еще минуту назад они были чужими людьми – пусть даже в минуту отчаяния Петр и приоткрыл перед Катей душу.
А теперь голос его звучал так мягко, будто никакой опасности не было, а существовали только – он и она, и нега впереди, и не было ей конца, как нет конца жизни в раю…
Катя подошла, чувствуя, как горит ее лицо. А он нежно…с какою же невозможной нежностью положил руки ей на плечи. Она стояла так, закрыв глаза, и чувствовала, как страх отпускает ее.
Всё так же, не открывая глаз, она подняла к нему лицо – он должен был увидеть, что она тоже включилась в игру, что не скованность правит теперь ею, а надежда на блаженство, ожидание его.
Показалось ей – или она вправду почувствовала на лбу его губы? А мгновение спустя, он уже целовал ее, и не было никакой игры, с ее стороны не было… И пуговицы, золоченные пуговицы мягко выскользнули из петель, и теперь ладони Петра лежали на ее коже, и сердце Кати билось так, словно пальцами своими он касался его…прямо его…
…Крик был похож на ультразвук. Настолько высокий, что мог ли такой принадлежать женщине? Что-то ударилось о стол рядом с ними. Несколько мгновений спустя Катя поймет, что это была туфля. Синяя туфелька, с острым каблучком-шпилькой, сорванная с ноги, как первое, что можно бросить в них…
Магды уже не было в кабинете, и Петр бросился за ней. А Катя сидела вот так… в платье с расстегнутыми верхними пуговицами. И точно вместе со столом опускалась на скоростном лифте – от блаженства к отчаянию, из рая в ад.. И совсем не волновало ее сейчас то, что взбешенная Магда могла сделать с ней самой.
Убивало то, что все происшедшее между Петром и нею – было ради другой женщины, будь она проклята… то, что родилось сейчас, этот цветок, дол-банный аленький цветочек, в котором всё – и любовь, и жизнь, следовало стереть с лица земли, не дать ему пробиться, расцвести… нет, его надо было истребить в зародыше, потому что шансов у этого чувства нет. Безнадежная, безответная любовь такой силы – это грядущее безумие. Никогда ей не будет дано испытать ничего подобного, и больше всего Кате сейчас хотелось свернуться калачиком у мамины колен и заплакать как маленькой:
— Зачем ты меня родила, ну зачем? – чтобы так мучиться…
*
Магда всегда получала всё, что хотела. Подсознательно она брала пример со своего отца, который считал – не получить желаемого, значит проиграть, остаться лохом… Это сквозило в семейных разговорах, Магда слышала такие фразы с раннего детства, когда все еще считали ее нормальной.
Девочке, с которой Магда играла, родители подарили белую пушистую кошку, красивую, как игрушка на витрине магазина.
— Она будет моя, — заявила Магда, погладив нежную шерсть.
И позже, уходя домой, схватила кошку, как собственность, не сомневаясь в своем праве. Верочка замотала головой, стала отнимать кошку, та закричала… Прибежала мать Верочки, постаралась сгладить конфликт, подыскать слова.
— Скажи своим родителям, что тебе очень понравилась кошечка, тебе купят точно такую же, — убеждала она Магду.
— Нет!
Женщине пришлось потратить много сил, чтобы убедить Магду оставить кошку. В конце концов, женщина пошла с нею вместе, объяснила матери Магды, что произошло. И да, родители пообещали Магде в ближайшие выходные поехать с нею в питомник и выбрать котенка еще лучше.
Но как это водится у взрослых, они не сочли посещение заводчицы делом первостепенной важности, и просто забыли о своем обещании. Магда не стала им напоминать. Но в следующий раз, придя к подружке, она улучила момент, когда та вышла из комнаты, и задушила кошку. Собственными руками.
Разразился грандиозный скандал, Верочка рыдала, взрослые были в шоке. Магде в ту пору не исполнилось еще и семи лет, ее стали таскать по психологам, а потом дела пошли все хуже и хуже. Дошло и до врачей-психиатров. В конце концов, Николаю Платоновичу посоветовали положить дочь в частную психиатрическую клинику, чтобы по возможности никто не узнал о ее тяжелом диагнозе.
— Там ей помогут, — именитый профессор убеждал отца, — И к совершеннолетию она уже будет вести себя…как относительно нормальный человек, ко всяком случае, ее патология не будет бросаться в глаза.
— А если лекарства превратят ее в овощ?
Профессор пожал плечами.
— Воля ваша, растите ее в семье. Но через какое-то время всё ваше окружение будет считать Магду маленьким монстром, все начнут требовать ее изоляции… Кошку бы люди ей еще простили. Но то, что она может к кому угодно подойти и попытаться отобрать что ей понравилось, а не получив желаемого, отомстить…вы и правду думаете, что в таком состоянии она сможет жить в обществе?
Продолжение следует
