Просил брат, чтобы Селим забрал маму к себе, а то она брошенная, перед людьми стыдно. Они с сестренкой поговорили и решили, матери будет лучше всего жить у Селима. У сестренки свекровь лежачая. У него самого квартира маленькая, некуда кровать для мамы поставить, не то, что комнату выделить.
Селим и до поездки в село относился к Каусарии с большим теплом. Любил ее, это само собой разумеется, как такую ласковую и горячую женщину не любить? Жалел, уважал. А после поездки к родителям стал еще больше уважать.
Умница у него жена. На все выпады его матери ни словом не ответила. Понимает, как он любит мать и со временем простит ее глупую выходку, а ей будет благодарен, что не ответила она грубостью на хамство матери.
Жили они хорошо, можно сказать, в достатке, если учесть, что на двоих получали около двухсот тридцати рублей, обед в столовой стоил семьдесят копеек, колготки детские около полутора рублей. Каусария хорошая хозяйка, умеет накормить семью недорого и вкусно, в придачу еще и рукодельница.
Обставили квартиру, одели детей, записались в очередь на автомобиль, стали копить. В парк за эти два года не ходили ни разу. Не сговаривались, просто так получалось. По воскресеньям возили детей в зоопарк, или на Исетский пруд, куда спокойно можно доехать на трамвае.
Осень в Свердловске, впрочем, как и лето, полна неожиданностей. В это воскресенье утро солнце не только светило, оно сияло, переливалось, манило, обещая безоблачный день.
Каусария проснулась в счастливом настроении. Селим, ее мечта, ее любовь, спит в ее постели, и он любит ее! Тело до сих пор в приятной истоме от его неутомимых ласк, в ушах стоит его страстный шепот. Женщина удержалась от желания зацеловать мужа, разбудить и получить с него толику утренней нежности, но пожалела его. Пусть поспит, умаяла она его этой ночью.
Выглянув в окно, порадовавшись на небо и на солнце, она прошлась по квартире, укрыла дочку, вольготно раскинувшуюся на широкой кровати. Зашла в комнату мальчишек, спят, как сурки, только посапывают.
Выйдя на кухню, огляделась горделиво. Все блестит, чистота, ни одной чашечки на столе, все убрано в шкафы. Никаких полотенец, прихваток, тряпок, все это спрятано. Зато, на столе вышитая скатерть под прозрачной клеенкой, на сиденьях табуреток вязаные чехлы, на подоконнике красивые горшки с цветами. Похвалила сама себя, молодец, бабонька, и пошла в душ.
Ну, и что вы думаете? Пока Каусария мылась, откуда-то взялись тучи, ветер холодный в форточку задул, того и гляди дождик хлынет, а то и снег пойдет. Что за погодушка такая в этих краях? Пропала прогулка, дети расстроятся, Селим огорчится.
Немного высушив полотенцем укороченные до плеч волосы, Каусария причесалась, надела косынку, фартук и стала творить тесто. Раз погоды нет, хотя бы пирогами порадовать свое семейство.
Неожиданно громко и тревожно зазвонил звонок в дверь. Каусария вздрогнула и уронила ложку в жидкой тесто. Кто бы это мог быть в такую рань? Подошла к двери, спросила
- Кто?
- Откройте, Вам телеграмма
Открыла, расписалась в бланке, получила плотный серый лоскут бумаги. Закрыв дверь, прошла на кухню, села и прочитала: «Приезжай на похороны отца».
О, Аллах! Как сказать Селиму? Как показать ему телеграмму. Но надо торопиться, он должен успеть на похороны, выезжать нужно немедленно. Надо будить. Наклонившись над мужем, Каусария погладила его по голове
- Селим, родной, просыпайся, надо вставать!
Селим приподнялся, обхватил жену и попытался уложить рядом с собой
- Не надо вставать, иди ко мне, моя ночная фея
- Селим, отпусти! Пожалуйста, вставай! Телеграмма пришла.
- Что такое, кто-нибудь заболел? Мама?
- Нет, не мама. Читай сам.
Селим сел на кровати, трижды прочитал телеграмму
- Каусария, это ошибка какая-то. Просто не по тому адресу принесли. Мы же только этим летом были в деревне, папа ни на что не жаловался, здоров был.
- Нет, Селим, мне очень жаль, но это не ошибка, и адрес наш, и фамилия наша. Вставай, родной, собирайся. Надо ехать.
- Надо! Что же делать? Буди детей.
- Нет, Селим, ты поедешь один. У матери и так горе, я не хочу мельтешить перед ней, добавлять ей горя. Ей будет легче если ты будешь один и все время рядом с ней.
- Как же ты одна с детьми?
- Нормально, они уже не маленькие. Я поговорю с начальником цеха, схожу в отдел кадров, напишу заявление на отпуск без содержания дней на десять, вдруг придется задержаться.
- На десять не дадут, наверно. Ой, да Бог с ним. Надо собираться. Деньги в доме есть?
- Да, рублей двести. Хватит?
- С избытком. Одежду дашь?
- Сейчас достану, иди пока умывайся.
Достав из шифоньера выходную одежду мужа, положила ее на диван, поставила чайник, приготовила яичницу, чай заварила.
- Оделся? Садись, позавтракай!
- Не могу, Каусария, ком в горле.
- Чаю тебе сладкого навела, выпей! Пожалуйста, Селим, надо! Поешь, хоть немного.
Селим выпил чай, есть не стал, забрал сумку, которую ему собрала жена, положил в нагрудной карман деньги и документы.
- Все, Каусария, я поехал.
- Поезжай, Селим! Поезжай родной! Телеграмму с вокзала дай, что едешь.
Проводив мужа, Каусария снова встала у окна. Слава Аллаху, нет дождя, Селим не поедет в поезде мокрым. Успеет ли он на похороны? Край, завтра отца похоронят, никто не станет ждать, когда доберется до дома сын.
Селим торопил поезд, умолял, молился, чтобы успеть отдать последний долг отцу, быть на его похоронах. Поезд прибыл на вокзал на рассвете. Можно еще успеть, если найти машину. Нет никого знакомых, не к кому обратиться, надо идти на трассу, вдруг повезет.
Стоя на пустой привокзальной площади, Селим растерянно оглядывался, стараясь сообразить, в какую сторону идти. К нему подошел невысокий мужчина в кепке и кожаной куртке
- Здорово! Куда-нибудь едешь?
- Да, в село, отсюда километров тридцать – тридцать пять.
- Пятьдесят рублей. Поедешь?
- Поехали! Поторопимся, мне на похороны отца надо попасть.
Довез за час, хотя дорога жуткая, вся в ямах и колдобинах. Селиму пару раз приходилось выходить и толкать машину. Денег взял только тридцать рублей
- Хватит и тридцати. Я думал отдыхать едешь, замахнул цену. Похороны, дело такое, грех на этом деньгу зашибать. Крепись, брат! Все мы смертны.
Селим встал на крыльце, весь забрызганный, в грязных ботинках, растерянный, не зная, как войти в дом. Соседка, Назира-апа, всплеснула руками, увидев его
- Селим! Приехал? Все думали, что ты не успеешь. Ой, какой ты грязный, есть во что переодеться?
- Здравствуй, Назира-апа. Есть, куртку оттереть можно, а брюки запасные есть.
- Иди в баню, она еще теплая, умойся, переоденься. Ботинки оставь в сенях, я скажу, чтобы вымыли.
Хатира ждала сына в сенях. Обняв, припала к его груди
- Селим, улым(сынок), ты все-таки приехал! Пойдем в дом, попрощайся с отцом, сейчас его начнут обмывать.
Отец лежал укрытый по грудь белым покрывалом. Лицо его спокойное, умиротворенное, словно он долго шел к этому дню и теперь доволен, что дошел. Селиму хотелось потрогать отца, попытаться разбудить, не верилось, что он не жив. Старший брат, Васил, взял его за локоть и вывел из комнаты.
- Все, Селим, все. Не надо мешать, старики торопятся, говорят, до обеда надо похоронить, пойдем, выйдем, во дворе посидим, дом-то полон народу.
Сели на бревна, которые Селим с отцом сложили возле бани. Брат обнял Селима за плечи
- Крепись, братишка! Оставил нас отец. Тебе хоть не в чем каяться. Он позвал тебя помочь, ты приехал, а я не смог, некогда было, теще баню строили. Век себе не прощу. Ведь единственный раз отец попросил, единственный раз, я и то отказал. А он как мне помогал! Квартиру получили, денег на мебель дал, велосипед сыну купил.
- Васил, ты хоть скажи, что с отцом случилось, он же не болел.
- Никто не знает, Селим. Мамы дома не было, ушла к соседке сумерничать. Отец зачем-то полез в подполье, там и скончался. Мама пришла, подполье открыто, свет оттуда виден. Заглянула, отец сидит на земле, рядом керосиновая лампа горит. Окликнула, он молчит. Позвала соседа, сбежались другие соседи, вытащили отца, он не дышит. Остановка сердца. Почему так, кто его знает?
Отца завернули в белый саван, положили на носилки, укрыли покрывалом. Имам прочитал положенную молитву. Мужчины подняли носилки, и похоронная процессия быстрым шагом направилась к кладбищу. Женщинам запрещено провожать покойника.
Провожать Ришат-абый пришло много народу. Хороший он был человек, помогал вдовам и сиротам. Мужем был хорошим и отцом. В мечеть ходил каждую пятницу, стариков уважал.
Селим не мог бросить мать одну в пустом доме и остался до седьмого дня. Васил побыл только три дня, на дольше не отпустили с работы. Сестренка уехала на следующий день после похорон. Дома четверо детей, свекровь парализованная, скотина, когда ей с мамой быть?
Хатира постарела за эти дни, сгорбилась, осунулась. Она ходила по дому, как тень, машинально делая домашнюю работу. Молилась. Много говорила с сыном
- Селим! Отец собирался к тебе ехать. Говорил, обидел он тебя, хотел помириться, да я не пустила. Бедный мой, бедный, ушел с тяжелым сердцем.
- Мама, мы с ним не ругались, просто он сказал все, что думает, а я промолчал. Он же отец, он имеет право меня ругать. Я не обижаюсь на него. Думаю, отец слышит нас и знает, что нет у меня на сердце никакой обиды.
- Правильно, сынок. Не свои слова он говорил, это он мои слова повторял. Ты, наверно, сердишься на меня?
- Мама! Я не могу на тебя сердиться, но не надо было обижать мою жену. Каусария для меня лучшая женщина. Она добрая, ласковая, детей не делит. Моя дочь не с мачехой живет, а с любящей мамой. Ты же видела, как Каусария относится к детям, как относится ко мне. За что ты ее так невзлюбила?
- Сынок! Что я могу поделать, если она на самом деле нагуляла ребенка или двух? Как я могу это забыть?
- Мама, все. Лучше не говори больше ни слова. Если ты не можешь этого забыть, значит я к тебе буду приезжать один, без Каусарии и детей.
- Как же моя внучка? Я хочу видеть Альфию.
- Каусария объяснила тебе, она удочерила Альфию, теперь ее право отпускать или не отпускать свою дочь к бабушке.
- Оседлала она тебя, Селим! Крепкие на тебе узды, даже когда ее рядом нет, ты поешь с ее слов.
Селим ушел из дома от греха подальше, чтобы не разругаться с матерью. Видимо, ее не переубедить. Она никогда не смирится с тем, что Селим женат. Насимэ ее не устраивала, Каусария не нравится, будь третья жена, в ней тоже найдутся изъяны.
Время тянется медленно, на душе тоскливо, горестно. Отец вспоминается на каждом шагу. За дровами ли пошел, в чурбане торчит топор, воткнутый отцом. В подполье ли полез, вот тут сидел отец, может звал на помощь, а никого не было. Вот его четки, тюбетейка, в которой он ходил в мечеть. Тяжело
Еще тяжелее думать о том, как мама останется в этом доме одна. Есть родня в деревне, много родни, но у каждого из них своя жизнь. Сейчас каждый день кто-нибудь приходит. Так положено, навещать семью покойного. А что будет потом?
После седьмого дня Селим уехал к себе в Свердловск. С тяжелым сердцем оставлял он мать, но деваться некуда, надо ехать. Даже если мама попросила бы вернуться его в отцовский дом, он бы не смог, уже прирос к городу, в котором у него семья и любимая работа.
Дома Селиму полегчало. Каусария рядом, дети отвлекают от тяжелых дум, аврал на работе. День идет за днем, горе понемногу забывается. Селим написал матери два письма и под самый Новый год получил ответ, но не от матери, а от старшего брата, Васила.
Писал брат, что мама плоха стала. У нее упало зрение, постоянно кружится голова. Лежала едва ли не месяц в больнице, лучшего нет. Мать не может одна оставаться в своем доме, ей ни воды не принести, ни печь затопить.
Просил брат, чтобы Селим забрал маму к себе, а то она брошенная, перед людьми стыдно. Они с сестренкой поговорили и решили, матери будет лучше всего жить у Селима. У сестренки свекровь лежачая. У него самого квартира маленькая, некуда кровать для мамы поставить, не то, что комнату выделить.
Селим схватился за голову, что делать? После всего, что мама наговорила, Каусария ни за что не согласится на то, чтобы мама жила с ними. Как им всем жить вместе, если мать считает их детей незаконнорожденными, а Каусарию называет гулящей женщиной?
Каусария готовила ужин, сама думала, слишком долго читает Селим письмо от брата. Неужели еще что-то случилось? Может у него какое горе в семье?
Селим пришел на кухню с письмом в руке. Взглянув на него, Каусария поняла без слов, произошло что-то плохое.
- Что, Селим? Что опять случилось?
- Читай, Каусария, читай! Я не знаю, что сказать на это.
Прочитала раз, другой раз прочитала, уткнулась лицом в ладони. Нет, несправедлив к ней Аллах. Не велит он ей быть счастливой. Не заслужила. Не даст свекровь ей жизни. Разведет она ее с Селимом.
Селим взял ее руки, отвел их от лица.
- Я думал ты плачешь. Что скажешь, жена? Что посоветуешь?
- Что я могу сказать, Селим? Сказать, что рада и счастлива, не могу. Сказать, наплюй на нее, пусть живет, как знает, тоже не могу. Недолго длилось мое счастье, видать, судьба такая. Поезжай, Селим, привози свою мать.
- Каусария, милая, почему ты сразу считаешь, что счастье твое кончилось? Я не дам тебя и сыновей в обиду. Мы будем жить, как и прежде.
- Не надо, Селим, не уговаривай меня. Я же уже согласилась. Надо кровать купить, поставим ее в комнате Альфии. Чувствую, потеряю я дочь.
- Зачем ты так говоришь? Альфия тебя любит, она к тебе больше привязана, чем мальчишки.
- Селим, родной мой, я не могу и не хочу говорить больше об этом. У меня болит голова, я хочу лечь, покорми, пожалуйста, детей и сам поешь.
Продолжение Глава 56