Леня.
Леонид Михалыч, мой однокашник с параллельного курса, по окончанию училища пульнул в стол диплом механика-универсала, а жизнь дал тоже новенькому военному билету офицера запаса. Лейтенант званьице невесть какое, а все ж на казенной службе и не штормит. Я без раздумий отдался любимой штурманской профессии, а он, возглавив швейный цех женской тюрьмы, двинул по линии МВД. Спустя двадцать лет, оставив торговый флот, я прозябал в рыболовецком колхозе, а мой друг, на пошиве фуфаек как раз настрочил себе на «подполковника», но не случилось. Грянул развал Союза и в новой, ставшей ну очень независимой, республике, подули такие «ветры перемен», что нашему брату стало совсем скучно. В девяносто пятом за спиной бывшего майора последний раз лязгнули засовы родного предприятия, и он, растерянный «никто», впервые за много лет, затрусил к остановке трамвая.
В те времена, закаленный в житейских бурях я боролся за место под «новым солнцем», а для моего друга тяготы только начинались.
В долгих поисках себя Леня просадил на «Рояле» (польский спирт-убийца) последнюю тюремную зарплату, выходное пособие, и пришел к выводу: либо в море, либо в петлю. Стряхнув пыль с морского диплома, он заметался в поисках работы, но в морских крюинговых компаниях разговор был один: – Вы к кому дедушка?!
– Я, это... судовой механик. Хочу на пароход.
– Все хотят, на вас пароходов не наберешься... Стаж по специальности?
– Двадцать четыре года.
– Где?
(Долгая пауза...)
– В женской тюрьме.
– В женской тюрьме столько не живут... – Его косо и долго разглядывали. – Вы, простите, трансвестит что ли?
Лене были неведомы такие слова.
– Канешна, я маленько в трансе... слабо ориентирован...
– До свиданья! Когда сориентируетесь, обязательно позвоним.
И так везде, неудачливый претендент был готов вновь подсесть к спасительному «Роялю», но объявилась контора, где его резюме нашло слабый отклик. Назначенный на должность младшего механика убитого портового буксира, он прибыл к месту службы и, сам четвертый, буквально влился в дружный коллектив с традициями.
– Деньги есть? – первым делом спросил капитан «обветренный как скалы». – У нас положено проставиться, ну, в смысле – прописаться по судну.
Живи на яркой стороне! Время остановилось, лилось уже из ушей, когда, наконец, произошел падеж скота и этим закончилась процедура прописки... Потом, во избежание подобных мероприятий, Леня сутками пропадал в машинном отделении, осваивая то, чему его когда-то учили. Через месяц, к удивлению конторы и ужасу команды, ему удалось запустить главный двигатель, который, по «легенде» экипажа, был мертв и требовал капитального ремонта. Случилась маленькая революция, погнали всех, а Леня по праву занял позицию старшего механика.
Вот в этом состоянии я и «подобрал» его у рыбного порта.
– Ба! Леня, ты ли это?! Дай я тебя обниму!
– Не понял... – Тревожно кося глазом, мой давний друг держал дистанцию.
– Тридцать лет прошло... Не помнишь?! В училищном оркестре ты на гитаре бренчал, а я на барабанах... Пиво еще в «Подводной лодке» пили... Своих не узнаешь?!
Он долго присматривался ко мне и убедившись, что опасности нет, неуверенно «узнал». Потом, конечно, вспомнил. На момент нашей встречи, я уже два года работал в голландской компании и так захотелось помочь другу выбраться из этой черной дыры, но как?! Посидели в баре, обсудили проблему и без пустых обещаний расстались. А год спустя, у меня на пароходе открылась вакансия 2-го механика...
Голландцы пошли навстречу, и вот он здесь и со мной.
– Михалыч, пошли родину битлов посмотрим, что ли. Одному идти скучно.
Сонный Леня выглянул из-за кроватной шторки и длинно, с подвывом, зевнул.
– Нее, Палыч, балласты качать разбудишь, а так не трожь.
Мне по душе его лагерный юмор.
– Уже полдень, ты освинел совсем от постоянной лежки.
– Служба идет…
– Когда был в машине последний раз?!
– Вечером топливо подкачивал… – Шторка демонстративно, с протестом, задернулась.
– В общем так, козел, у тебя есть выбор: приятная прогулка по Ливерпулю или переборка топливного насоса. Месяц на резервном ездишь – все руки из кровати не доходят!
– Запчасти еще не пришли!
– Пять минут на раздумья, время пошло.
– В город! – Леня шустро соскочил с кровати. – Но у меня еще час на прическу пойдет.
– Да кому ты нужен, бонвиван хренов – иди лысым!
Михалыч мал ростом, телом кругл, а волосы потерял еще во времена бурной молодости. В Севилье мы купили ему четыре парика разных окрасов и шерстистости, а вечером, в каюте состоялась скромная презентация «на подиуме». Оценивая «модэль», с глазами полными слез я тихо умирал от смеха, и в итоге, парик под «Собакевича», за нумером четыре, оказался вне конкуренции.
– Надень нумер четыре, распуши бакенбарды, и вперед! Кстати, когда без парика, создавая иллюзию пышной прически, ты раскладываешь штуки живых волосьев по голому черепу, почему они не скатываются как с бильярдного шара? Приклеиваешь?
– Не твое дело! Выйди, я оденусь.
На судне польский экипаж, а мне, как раз не хватает таких вот, простых советских людей.
Мы спрыгнули на причал, попетляли в лабиринтах припортовой зоны и за воротами увидели кусочек улицы: там, как в кино, проплыла арба, запряженная грустным ишаком.
– Мы точно в Англии? – С подозрением спросил Леня.
Капитану обидно слышать такие слова.
– Ливерпуль заказывали? Это, однозначно не Африка.
Вдоль узкой улицы, запруженной смуглыми людьми, клубился африканский базар: зелень, бананы, помидоры, патата, лежали на тротуарах вперемешку с простенькими поделками, одеждой второго срока и заскорузлыми ботинками.
– Я, пожалуй, домой… – Леня начал заворачивать оглобли.
– Так! Идем спокойно, никого не трогаем… – Я прихватил его за рукав. – Здесь есть целые районы, где не ступала нога белого человека. Вот выберемся в центр – там свобода!
Публика провожала нас настороженными взглядами.
– Леня, ну что ты вызверился? Это всего лишь мавры. Улыбайся приветливо, кивай головой – они это любят. Руками не размахивай – расценят, как акт агрессии.
Скалясь и раскланиваясь во все стороны, Михалыч жался ко мне.
– Да отвали ты! – я легонько оттолкнул его плечом. – Еще чего подумают...
Леня отлип, зацепил пирамиду сложенных на земле апельсин и замер с поднятой ногой. Сотня оранжевых мячиков рассыпалась по асфальту, а вокруг загудел разъяренный улей.
– Пардон… – извинился он «по-английски».
– Сорри май деар френдс, сорри. – Я кинулся собирать апельсины в кучу. – Но проблем, ви вилл коллект оранджес иммидиэтли!
Наши извинения не приняли – взяли хорошими деньгами.
Базар остался позади, поправляя парик и ощупывая челюсть, майор понуро шагал впереди.
– Это просто праздник какой-то! Золотые апельсинки. По рылу заехали – раз! Денег 50 фунтов сняли – два!
Душный такой...
– Ты мог потребовать товар – они бы отдали!
– Они бы дали... А все ты! Лежал бы сейчас на печи и не кашлял.
– Ну хватит канючить! Дальше будет веселее. Зайдем вон, на заправку, сигареты надо купить.
Я расплачивался, а Леня не сводил глаз с парня за прилавком.
– Шо-то мужик знакомый?!
Выпусти дикаря за границу...
– Видишь: куцый пиджак, очки, стрижка под барана? Человек стилизован под Джона Леннона. Они тут в Англиях больны на всю голову – еще обязательно встретим Черчилля с сигарой в зубах, Тэтчер в меховом манто, Монтроза с мечом и в латах... Косяками падлы повалят, и хоть бы кто Макаревичем вырядился!
Слегка моросило, в вечных английских сумерках мы чалили по безликой улице, сплошь застроенной древними 2-этажными домами. Часть из них была разобрана, другая еще заселена такими же убогими квартиросъемщиками.
– Смотри Палыч, стены в полкирпича! – Оживился Леня. – Как они тут живут?
– Хорошо живут, печки топят. Ты впитывай молча.
Мое настроение портилось, а его как прорвало, он удивлялся фонарным столбам, ярким телефонным будкам, полудохлой собаке на поводке...
Впереди серой громадой высился семиэтажный дом.
– Зайдем во двор? – Неугомонный остановился у затемненной арки.
Я был невозмутим.
– Если насчет посс..., то это будет стоить намного дороже апельсин.
Из подворотни вывернулся иссохший наркоман с безумными глазами и оттолкнув Леню, понесся прочь с такой скоростью, что разодранные по швам штанины парусили далеко за его спиной.
– Эк его торкнуло! – Друг проводил спринтера взглядом. – Пойдем от греха.
– Хорошо, дойдем вон до того перекрестка и двинем назад в обход арабского квартала.
На перекрестке, под вывеской «PUB» остановились.
– Кино? – спросил Леня.
– И немцы... Пивной бар, деревня. Зайдем, дадим ногам отдых.
– Вот за что я тебя уважаю, Палыч!
– Я не давал тебе повода. Только внутри, заткнись пожалуйста – там все-таки англичане.
В тесном зале было шумно: одни смотрели футбол, другие метали дротики в резиновую мишень, третьи дергали ручки игровых автоматов. Паб в Великобритании, прежде всего, клуб по интересам, большая семья, куда годами приходят одни и те же люди. Наше появление не осталось незамеченным – все резко повернули головы.
Бармен за стойкой приветливо поздоровался.
– Что будете пить?
– Что будешь пить? – Я оглядел витрину. – Здесь двадцать сортов пива.
Леня удивил осведомленностью: – Гиннес!
Присели за свободный столик и вытянув уставшие ноги, расслабились.
Я рассматривал лица людей... Вот этот, оплывший джентльмен с вросшей в плечи головой – кто он? Клерк? Нет, больно неопрятен. Рабочий? Конечно, нет. Боксер!
«Боксера» как будто позвали – он отделился от группы дрочеров и направился в нашу сторону.
Я залпом допил остатки светлого и зная их нравы, углубился в чтение меню.
– Еще по одной закажи... – Леня понес кружку к губам, но, на пути возникла неожиданная преграда, в нос уперся здоровенный веснушчатый кулак.
– Факинг полиш? – спросил англичанин.
– Палыч, это куда? – Леня скосил на меня испуганный глаз.
– Спрашивает, не поляк ли ты, – я не отрывал взгляда от меню, – скажи ему «сорри», потом «сэнкью» и он отвалит.
– Сэнкью... Я не поляк...
– Факинг полиш?! – переспросил боксер.
– Палыч, что ему от меня надо?
– Сиди тихо, хочет померяться у кого круче яйца.
Пришло мое время выступать.
– Мы русские моряки, май френд.
– Вау! Ай лайк раша! – У инглишмена загорелись глаза. – Матрёска! Нови-тшок! Ай лайк Пу-тин! – Они всегда любят русских, но, держи ухо востро.
Я взвыл от «радости»: – О-о-о! Ай лайк Юнайтед Кингдом! Ай лайк квин Элизабет! (королевство и королева Елизавета для них – святое).
– Извини, я думал – поляки. – Условный Джон убрал кулак от Лениниых ноздрей.
– А чем вам насолили поляки, мой друг? Святые люди, признаны самой набожной нацией в Европе!
– Маффия! – Зарычал он. – Здесь уже каждый второй латыш, поляк или араб. У нас на острове даже грабеж имеет вековые традиции и королевское благословение, а эти, играют без правил и всегда оставляют с носом! Неет, с ними надо что-то делать. Я за пивом... – англичанин метнулся к барной стойке.
– Кем он работает? – спросил Леня больным голосом.
– На скотобойне. Всякую скотину, говорит, под нож пускаю.
Тот был уже рядом.
– Вот свинья, в долг не дает! – Джон был расстроен, – А может... – он с надеждой посмотрел на меня.
– Нет-нет, мы спешим – судно на отходе.
Прошла любовь, завяли помидоры – взгляд нашего друга потух и по-английски, не прощаясь, он затерялся в толпе себе подобных.
Мы вышли на улицу.
– Легко отделались, а мог бы и зарезать... – Леня стряхивал со штанин пролитое в спешке пиво. Как пойдем?
– Наугад, в обход арабского квартала.
В перспективе улицы завиднелись ворота порта.
– Наконец-то! – Прервав молчание, Леня остановился у витрины маленького магазинчика и прочитал по слогам: – «Рус-си-ан ф-о-о-дс». Что-то русское?
У него живой английский не идет пока – все знания в компьютере.
Я терпелив: – Михалыч, это «Русские продукты», обычно такие лавки в Европе держат литовцы или латыши. Зайдем, отоваримся черным хлебом.
Уже в дверях пахнуло свежепросольными огурцами.
– Привет, по-русски говорим?
Девушка за прилавком улыбнулась.
– Конечно!
– Совсем как дома, а вы откуда родом?
– Из Латвийской республики.
– А я думал из Тамбова... – встрял Михалыч. – Что ж вы свой магазин «русским»-то назвали?
– Так Латвию здесь никто не знает.
– И никогда не узнает! – Он брезгливо потыкал пальцем в селедку. – Воняет, как...
– Гусарам молчать! – Эти припадки сварливости мне известны. – Девушка, обслужите меня пожалуйста.
Литовка занялась делом, а для Лени мои слова – пустой звук. Кривляясь, он уже нюхал копченую салаку.
– Брр, какая гадость! У нас на Балтике так не делают.
– Зачем?! – возмутилась девушка. – Муж каждую неделю ездит в Латвию, а по пути Литва, Польша... Везде подбираем наше, натуральное. Здесь много латышей и литовцев живет, ваши часто заходят, поляки иногда... да и местные круглые сутки пьют дешевую «Столичную».
– Ага! – взъерепенился Леня. – Так и «Столичная» тоже ваша?!
– Завязывай! – Мое терпение закончилось. – Бери чего хочешь, рассчитываемся, и уходим.
Свой пакет продуктов получился хорошим, а у Михалыча набралось две селедки, пол буханки черного хлеба, три копченых салаки и бутылка «Столичной».
– Тебе денег дать? – с этим делом у него всегда все в порядке.
– Не надо, я на диете...
– Ну, если что, алкотесты у меня в холодильнике.
Справа, через пустырь, гремела музыка арабских кварталов, слева тянулся заросший кустарником берег канала, а ворота порта – вот они, рядом. Чем ближе пароход – тем медленнее шаг...
– Не спеши! – Я нырнул в ивовые заросли и очутился на утоптанной, вполне обжитой прибрежной полянке. Все как у нас: кривой дощатый стол, чурбаки вместо стульев, россыпи окурков, пустые бутылки, газеты... И стоило куда-то идти?
– Леня, ходи сюда!
Блаженствуя, мы потягивали «Жигулевское» из бутылок и смотрели на бегущую, желтую глинистую воду...
За спиной, неожиданно затрещали кусты, кто-то громоздкий ломился в нашу сторону.
– Опять! – Леня поперхнулся пивом. – Пора валить…
– Поздно...
Гуськом, друг за другом, на поляну выбрались два «жинтильмена». Шедший первым, полуголый, сплошь татуированный мудак в очках был точной копией олигарха Ходорковского – тонкие черты лица, тот же змеиный, завораживающий добрый взгляд... И ведь географически все совпадало: после отсидки на русских нарах, Ходор ошивался именно в этих английских ебенях.
На заднем плане, придавленный двуспальным матрасом, пытаясь выдраться из кустов дергался плешивый шибздик.
«Ходорковский», с дрыном в руках, был настроен решительно.
– Смелли гоатс, вот а ю дуинг хиэ?! Итс май хоум... («Вонючие козлы, что вы здесь делаете?! Это мой дом!»). – Подхватив мешки, мы выскочили на дорожку.
– Что он сказал? – спросил Леня.
– Они пришли домой, а здесь занято.
– Наверное, гомосеки?
– Сто процентов...
– Видал какой матрасище?!
– Иди ты в ж..у!
Михалыч насупился и затаив обиду, замолчал, а у дверей своей каюты остановился и с вызовом бросил в сторону:
– Последний раз с тобой в город ходил, понял?! С меня хватит!
– Ой-ой-ой, давай! – Я взбесился. – Не забудь на ночь водки выпить и закусить черным хлебом с селедкой... а я утром проверю! Луком занюхивай! – В общем – вдребезги!
Войдя в свою спальню, на нерве, сразу завалился спать и уже там, в зазеркалье, вернулся под сень ивовых кущ...
Сон.
... меж тем, на поляну выбрались два «жинтильмена». Первый оборванец, удивительно похожий на беглого русского олигарха, остановился в двух шагах и смерил нас подозрительным взглядом.
– Это шо за Чингачгук?! – В свою очередь удивился Михалыч, и вдруг, распахнув руки для объятий, расцвел.
– Как-кие люди в галивуди! Ходор! Что ищешь ты в стране далекой, что бросил ты в краю родном?!
«Брошенное в краю родном» взволновало клона до слез.
– Петров-Боширов!? – севшим голосом спросил он. – От Владимир Владимирыча?
– От Петра Петровича... – загадочно ответил Леня. – А это, что за мудак маячит за твоей спиной?
Там, средь кустов, колыхался окованный железом сундук, из-под которого выглядывали налитые кровью злобные глаза.
– Не ваше собачье дело! – Залупился «олигарх». – Я под охраной ее Величества! Кто такие?!
– Кто такие? Щас узнаете, товарищ… – свистящим шепотом произнес Михалыч, и вдруг, брызгая слюной, заорал: – Пенсне сними кобыла очкастая и отвечай, коли тебя князь Болт-Конский спрашивает!
– Болт-Конский?! – Ходор попятился. – Это не тот, который из Мировой закулисы, русская секция?!
– Он самый, с инспекцией. Что в сундуке?!
– Ваше сиясисьтво, в одних трусах, ссуки оставили... – заюлил Ходор.
– Я ему про сундук, а он мне про трусы! Тебе вопрос задали, скотина!
– Маленько фунтов стерлингов... на молочишко. Житие мое...
– А обезьяна? – Болт-Конский заглянул под сундук и тут же отскочил, подняв вверх окровавленный палец.
– Укусил сволочь! Ну, я тебе…
Ногой, с носка, он насовал под сундуково днище – оттуда завыло.
– Ты где достал эту макаку?! Ее расстрелять надобно!
– Это мой казначей Гарик, в прошлом чемпион мира по нардам, или шашкам – не знаю. На ночь я его в сундук же и запираю, чтоб деньги не спер.
– Поручик! – Князь повернулся ко мне. – Дайте ваш револьвер!
– Виноват-c, Ваше превосходительство, вчера по пьянке забыл в офицерском собрании.
– На пальчик-то помочиться надо, то бишь обеззаразить. Сами будете, или...? – Соболезнуя, Ходор оторвал лоскут от подола рубахи и услужливо расстегнул ширинку. – Прошлым летом эта каналья полицейского укусила, так тот сразу и окочурился.
– В Англии?! – вздрогнул Болт-Конский.
– Нет, в Ельце, на мероприятиях в защиту демократии. Милиционеру можно помереть, а вам, Ваше сиясисьтво, никак нельзя! На вас весь мир смотрит с надеждой.
– Так что же эту падлу прям там, в Ельце, сразу не прикончили?!
– Россия – добрая страна! Пока соберутся... Успел свалить за косогор.
– Сейчас я ему все зубы выбью! Поручик, подайте мне кирпич!
– Пожалте! – Я подобрал с земли увесистый булыжник, покачал в руке. – Этим уж наверняка.
Макака, не дожидаясь принудительной санации, пала на землю замертво.
– Сдох что ли? – Князь по натуре был отходчив. – Да бог с ним...
Помочились, перебинтовались, опять помочились, и присели в тени кустов. – Просрал сучара Сибирскую демократическую республику! – посетовал Болт-Конский. – Мы для чего тебя царем Сибири то назначили, жертва режима? Ты почему не в гуще событий?! Там люди страдают, ждут мессию со дня на день, а он, понимаете ли, в Англиях обезьян дрессирует!
– А форумы Открытой России? – Слабо сопротивлялся узник совести. – Стремительными набегами, создавая напряжение по периметру границ, мы, то в Вильнюсе шабаш устроим, то в Риге, то в Таллине – Москва сбилась с ног, не успевает реагировать...
Князь, с булыжником в руке начал привставать, лежавшая дохлой плешивая обезьяна шмыгнула в густую траву.
– А в Пскове срач устроить слабо?!
– Батюшка, не вели казнить! – возопил олигарх, – Очко-то не железное.
Надменного дворянина с плебеем никак не перепутаешь.
– «Напряжения» они создают! Весь бюджет, ссуки, прожрали, а толку? Мне господин Невзоров все докладывает!
Успел заложить, сволочь! Ходор заюлил: – Батюшка, я не при делах! Это патриоты херовы оголодавши там в Прибалтиках, и стоит вам тряхнуть мошной – слетаются как мухи на горячее дерьмо. В президиум сядут, в зале в креслах развалятся и вроде люди как люди, а речи все с горечью о судьбах Отечества, народных страданиях, грядущих переменах, но как до фуршета дело дойдет, – экс-олигарх горестно всплеснул руками, – лучше не вспоминать! Защитница леса Чирьякова стакан водки накатит, закусит соленым огурцом – хвать ножик и пошла кружить вокруг стола. «Миша, ититтвоюмать, - кричит, - давай спасать Химкинский лес!». Бегу, разбрасывая стулья, и недоумеваю: «Какой на хер Химкинский лес, я целую Сибирь потерял, что ей от меня надо?!». Насилу отобьешься, только присядешь, а тут, под столом, старина Швеллер с Акуниным, шуршат юбками классика Вулицкой... Срамота! Посередь зала Швондерович с Быком спорят кто больше Родину любит, да на кулачках еще бляди сойдутся! А на видном месте, за пианино мордой в клавиши, сидит унюханный музыковед Артемон Двоицкий... А посуды, падлы, набьют! Вот, вы и подскажите, как с этим бороться?! Один Гарик, чисто голубь, – Ходор ласково посмотрел на погибшую макаку, – мы его Геббельсом кличем, до хрипоты наорется в микрофон, - силком оттащат, - клюнет рюмку-другую и уже под столом свои кроссворды разгадывает...
– Слушай сюда, идиот! – Закипел Болт-Конский
– Нипонил?! – По тюремной привычке Ходор включил «дебила».
– Следующий форум назначаю в Пскове! Возможно, митинги в родных краях затянутся надолго, но, стол и кров я вам организую.
– Батюшка, не губи!
– Вопрос закрыт! Поручик, обезьяну нах – в живую природу, а сундук с пиастрами примите на свое ответственное хранение.
– Будет сделано, Михалыч! – Я щелкнул каблуками и ... открыл глаза.
