Предлагаемый вниманию читателя проект не является систематическим изложением или, тем более, курсом русской истории. Это именно хроника или, точнее, хроники – авторский взгляд на события того или иного года. Причем автор сам выбирал то событие или те события, которые казались ему интересными или значимыми: иногда – не самые заметные на первый взгляд; иногда – очень заметные и, в полном смысле этого слова, определяющие общее направление истории страны и народа.
Текст: Алексей Карпов.
Продолжение. Начало см.: «Русский мир.ru» №1–3 за 2024 год.
Год 913/922-й
Из «Повести временных лет»:
«В лето 6421 (913). Начал княжить Игорь после Олега… И древляне затворились от Игоря после Олеговой смерти.
В лето 6422 (914). Пошел Игорь на древлян, и победил их, и возложил на них дань больше Олеговой…»
Этими известиями открывается в летописи княжение Игоря. Удивительно, однако, насколько события его княжения, отчасти дублируя друг друга, разбросаны хронологически.
Обратимся к тому, как они изображены в Новгородской Первой летописи младшего извода.
«В лето 6430 (922)…
…Игорь же сидел в Киеве, княжа и воюя с древлянами и с уличами. И был у него воевода, именем Свенельд. И примучил [Игорь] уличей, возложив на них дань, и отдал [ее] Свенельду. И не сдался один город, по имени Пересечен, и осаждал его три года, и едва взял. И сидели уличи [прежде] по Днепру, в низовье, а затем переселились в междуречье Буга и Днестра и расселились там.
И передал [Игорь] древлянскую дань Свенельду, и взимали с [древлян] по черной куне от дыма. И сказала дружина Игорю: «Много одному мужу дал». Позже скажем об этом, под следующими годами».
О войне Игоря с уличами «Повесть временных лет» не знает. Не знает ее автор и об осаде Пересечена, одного из городов (а может быть, и главного города) Уличской земли. Его осада, по прямому свидетельству новгородского летописца, продолжалась три года – исключительный срок по меркам Древней Руси. Но удивительнее всего то, что о взятии Пересечена та же Новгородская летопись сообщает… под 940 годом, повторяя заодно и то, о чем было сказано раньше:
«В лето 6448 (940). В это лето дались уличи на дань Игорю, и Пересечен взят был. В то же лето передал дань на них [Игорь] Свенельду».
Предшествующие 17 летописных статей, между 922-м и 940-м, остались пустыми: проставлены лишь даты, без какого-либо текста. После этого следует еще одна пустая статья (под 941 годом), а под 942-м повторено известие о передаче «древлянской дани» Свенельду («Въдасть дань деревьскую Свенделду тому же»).
И как надлежит распределить все эти повторяющиеся события по датам? Когда был взят Пересечен? На третий год после 922 года или в 940 году? Когда Игорь возложил дань на древлян «больше Олеговой»? В 914-м, 922-м или вообще в 942-м? О том, что древлянская дань была передана Игорем Свенельду, «Повесть временных лет» также не сообщает. Но ведь без этого нельзя будет понять ни последующее возмущение Игоревой дружины тем, что «отроки Свенельдовы изоделись оружием и порты», ни возмущение самих древлян тем, что Игорь во второй раз (после Свенельда?) явился к ним за данью – а это центральный эпизод знаменитого рассказа о гибели Игоря в Древлянской земле, одинаково присутствующий и в «Повести временных лет», и в Новгородской летописи. И что делать с 20 пустыми статьями в Новгородской летописи и 24 (!) в «Повести временных лет»?
Возвращаясь к началу киевского княжения Игоря, как оно описано в «Повести временных лет», приведем известия еще двух летописных статей – возможно, связанных друг с другом, но разделенных четырьмя годами:
«В лето 6423 (915). Пришли печенеги в первый раз на Русскую землю, и заключили мир с Игорем, и пришли к Дунаю…»
Следующие три статьи оставлены пустыми, а под 920 годом, после краткого известия о воцарении «в Греках» Романа (Романа IЛакапина, 920–944):
«…А Игорь воевал с печенегами».
И это все о русских делах до 941 года! Из 20 последующих статей 18 оставлены пустыми (проставлены только даты), а две заняты краткими заметками о событиях в Византии, извлеченными из греческого Хронографа (как, собственно, и известие о воцарении Романа)! Подобные пропуски еще будут встречаться в летописи. Но столь навязчивое дублирование одних и тех же известий под разными, причем значительно удаленными друг от друга годами – нет.
Если прежде мы говорили о том, что в течение 33 лет княжения Олега Игорь оставался «детеск» и находился «при Олеге», то теперь получается, что на протяжении последующих 24 лет он пребывал почти что в полном бездействии. Или, может быть, правильнее будет сказать, что события его княжения – войны с древлянами и уличами, мир и война с печенегами – искусственно растянуты на столь большом летописном пространстве? А в действительности относятся к гораздо более узкому временному отрезку – концу 930-х – началу 940-х годов? В общем, загадок по-прежнему остается намного больше, чем разгадок.
Так или иначе, но приходится констатировать: по-настоящему непротиворечивой биография Игоря становится лишь с начала 940-х годов.
Год 941-й
Самый неудачный, закончившийся катастрофой поход Руси на Царьград, напротив, нашел отражение в разнообразных источниках – не только русских, но и греческих, латинских, арабских, еврейских. Что касается греческих, то здесь все понятно: писать о своих победах куда приятнее, нежели о своих поражениях.
Начинался же этот поход примерно так же, как поход князя Олега тридцатью с лишним годами ранее.
По свидетельству византийских источников (повторенному затем и русским летописцем), флотилия во главе с князем Игорем насчитывала 10 тысяч «скедий», то есть ладей. Однако эти сведения представляются явно завышенными. По-видимому, ближе к истине другой хронист – итальянский (лангобардский) писатель и дипломат Лиутпранд, епископ Кремонский, по словам которого флот Игоря, «короля» русов (или, как он их называет, «нордманнов», «людей с севера»), насчитывал более тысячи судов. Но и эта цифра выглядит весьма внушительной. Если считать, что на каждой ладье русов находилось до 40 воинов (столько их было во время предыдущего похода на Царьград князя Олега), то получается, что Игорь вел с собой не менее 40 тысяч человек. Громадная рать!
Войско выступило в поход в мае, с открытием судоходства по Днепру. Момент, казалось, был выбран удачно: весной основные силы византийского флота, как всегда, покинули Константинополь и ушли в Эгейское море для защиты островов от арабов; сухопутные силы также находились вдали от столицы – на северной границе, во Фракии, и на восточной – в Сирии.
Однако подойти незамеченным к Босфору русскому флоту не удалось. Разведка у византийцев была налажена хорошо – суда херсонитов постоянно дежурили близ устья Днепра и следили за любыми перемещениями вражеских кораблей. Столь внушительная эскадра русских, конечно же, не могла их миновать. Еще раньше о приближении русского флота императора уведомили болгары, бывшие в то время союзниками византийцев. К тому времени, когда русские суда приблизились к Константинополю, василевс успел принять необходимые меры. Ему повезло: главный противник византийцев на востоке, эмир Сейф ад-Даула из династии Хамданидов, в тот год был отвлечен смутами в Арабском халифате, и это позволило доместику схол (командующему военными силами Византийской империи на востоке) Иоанну Куркуасу во главе армии двинуться на выручку столице. Войска с западных границ империи также могли быть стянуты к Константинополю – правда, не сразу. Был вызван флот и из Эгейского моря. Выступи Игорь годом-другим ранее – у него было бы больше шансов на успех. А так удача оказалась не на его стороне. Да и вообще, почти все в этом походе складывалось против него.
Хотя поначалу русское войско добилось некоторого успеха.
Прежде чем привести цитату из «Повести временных лет», отмечу, что ее рассказ о походе Игоря почти полностью восходит к греческим источникам. Отсюда и оценки зверств русов – закоренелых язычников и жестокосердых варваров в глазах греков.
Из «Повести временных лет»:
«Пошел Игорь на греков. И послали болгары весть царю, что идут русы на Царьград, 10 тысяч скедий. И пришли, и приплыли, и начали воевать Вифинскую страну1, и воевали по Понту (Черному морю. – Прим. авт.) до Ираклии2 и до Пафлагонии3; и всю страну Никомидийскую попленили4, и Суд весь сожгли5. Тех же, кого хватали, – одних распинали, других перед собой ставили и стреляли в них; пленным руки сзади связывали и гвозди железные в головы вбивали. Много же святых церквей огню предали, монастыри и сёла пожгли и имущества немало по обеим сторонам (Босфора? – Прим. авт.) забрали…»
__________
1 Область на крайнем северо-западе Малой Азии, примыкающая к Босфору.
2 Гераклеи Понтийской – города на малоазийском побережье Черного моря.
3 Район на севере Малой Азии, граничащий с Вифинией.
4 Никомидия – город на одноименном заливе Мраморного моря.
5 В греческой «Хронике» Георгия Амартола: «…предали огню побережье Стена (Стенона, западного, европейского берега Босфора. – Прим. авт.)». Русский переводчик «Хроники» заменил греческое «Стенон» русским «узмен» – «узкое место, залив», добавив для ясности: «глаголемый Суд», а составитель «Повести временных лет» ограничился тем, что указал: «…и Суд весь пожьгоша», что не вполне верно, ибо словом «Суд» называли не весь Босфорский пролив, а константинопольский залив Золотой Рог, куда русские так и не смогли прорваться.
Что ж, войны того времени отличались крайней жестокостью. Не являли исключения ни сами греки, ни тем более язычники-русы. Хотя рассказ о зверствах русов («тавроскифов», как именовали их в Византии) слишком уж похож на рассказы античных писателей о легендарных зверствах древних обитателей Тавра…
Между тем император Роман успел собрать силы для отражения вражеского нашествия. Не ограничиваясь посылкой в войска, он повелел привести в боевую готовность имевшиеся в столице военные корабли; это было поручено патрикию Феофану, человеку решительному и опытному.
Некоторые весьма яркие подробности приводит Лиутпранд Кремонский, знавший о том, что происходило в те дни в Константинополе, от своего отчима, бывшего послом итальянского короля Гуго Арльского к императору Роману (позднее Лиутпранд и сам неоднократно исполнял посольские поручения в Константинополе, подолгу жил здесь, хорошо знал греческий язык и много общался с греками.) По словам Лиутпранда, император велел подготовить для отражения врага несколько «списанных за ветхостью» хеландий (или, по-другому, дромонов – византийских тяжелых военных судов, вмещавших от 100 до 500 человек) и установить на них устройства для метания так называемого «греческого огня» – горючей смеси на основе нефти с использованием смолы, серы и селитры. «Греческий огонь» – сами византийцы называли его «жидким» или «мидийским», а в иных случаях «светлым» – выбрасывался с помощью специальных бронзовых сифонов, раструбов, обычно в виде пасти льва, из больших, разогретых до нужной температуры и находящихся под давлением котлов; эти устройства приводили в действие специально обученные мастера – «сифонарии», которые должны были обладать большим опытом, чтобы не взорвать себя и свои корабли. Секрет изготовления «жидкого огня» греки хранили как зеницу ока. Страшная сила этого оружия заключалась в том, что огонь нельзя было погасить ничем (кроме уксуса, как уточняет всеведущий Лиутпранд); он горел даже на воде, и это вселяло в тех, кто подвергался его воздействию, панический ужас. Воинам Игоря первым из русских предстояло испытать на себе силу «жидкого огня» – «небесной молнии» греков.
Судя по сообщению Лиутпранда, император осознанно шел на риск. На византийских хеландиях обычно устанавливали по три сифона, причем все они располагались на носу судна. В экстремальных же условиях нашествия русов решено было установить сифоны еще и на корме, и по обоим бортам. Это сильно осложняло работу «сифонариев». Но только их опыт и мастерство могли принести успех.
Говоря о нескольких «полуразрушенных хеландиях», Лиутпранд сильно сгущал краски. В столице Византии должны были находиться вполне боеспособные корабли и опытные мастера «огненного боя», а главное, значительные запасы «греческого огня». Дело в том, что император Роман как раз к этому времени договорился об отправке таких оснащенных «греческим огнем» судов в помощь итальянскому королю Гуго для совместных действий против арабов (отчим Лиутпранда за тем и прибыл в Константинополь). И, по свидетельству лангобардского хрониста, хеландии с «греческим огнем» стояли наготове, ожидая приказа к выступлению. И когда в начале июня 941 года русские ладьи вошли в Босфорский пролив, им противостоял хотя и наскоро сформированный, но вполне боеспособный византийский флот.
Первое и во многом решающее морское сражение между русскими и византийцами произошло 11 июня у маяка Фарос – вероятно, близ южного выхода из Босфора в Пропонтиду (Мраморное море). О том, что случилось дальше, рассказывают различные источники – как русские, так и иноязычные.
Из «Хроники» Продолжателя Феофана:
«Одиннадцатого июня четырнадцатого индикта на десяти тысячах судов приплыли к Константинополю росы… Против них со всеми дромонами и триерами, которые только оказались в городе, был отправлен патрикий [Феофан]. Он снарядил и привел в порядок флот, укрепил себя постом и слезами и приготовился сражаться с росами. Когда росы приблизились и подошли к Фаросу… патрикий, расположившийся у входа в Евксинский Понт… неожиданно напал на них на Иероне… Первым вышедший на своем дромоне, патрикий рассеял строй кораблей росов, множество их спалил огнем, остальные же обратил в бегство. Вышедшие за ним другие дромоны и триеры довершили разгром, много кораблей потопили вместе с командой, многих убили, а еще больше взяли живыми. Уцелевшие поплыли к восточному берегу… И послан был тогда по суше им наперехват из стратигов патрикий Варда Фока с всадниками и отборными воинами. Росы отправили было в Вифинию изрядный отряд, чтобы запастись провиантом и всем необходимым, но Варда Фока этот отряд настиг, разбил наголову, обратил в бегство и убил его воинов. Пришел туда во главе всего восточного войска умнейший доместик схол Иоанн Куркуас, который, появляясь то там, то здесь, немало убил оторвавшихся от своих врагов, и отступили росы в страхе перед его натиском, не осмеливались больше покидать свои суда и совершать вылазки…
Однако надвигалась зима, у росов кончалось продовольствие, они боялись наступающего войска доместика схол Куркуаса, его разума и смекалки, не меньше опасались и морских сражений и искусных маневров патрикия Феофана и потому решили вернуться домой. Стараясь пройти незаметно для флота, они в сентябре пятнадцатого индикта ночью пустились в плавание к фракийскому берегу, но были встречены упомянутым патрикием Феофаном и не сумели укрыться от его неусыпной и доблестной души. Тотчас же завязывается второе сражение, и множество кораблей пустил на дно, и многих росов убил упомянутый муж. Лишь немногим удалось спастись на своих судах, подойти к побережью Килы и бежать с наступлением ночи. Патрикий же Феофан, вернувшийся с победой и великими трофеями, был принят с честью и великолепием и почтен саном паракимомена».
(Перевод Я.Н. Любарского)
Из Жития Василия Нового1:
«…В последовавшей стычке, орудуя и пользуясь так называемым светлым огнем, или снарядом, наши жгли их. Было страшное зрелище, ибо, боясь огня, проклятые по своей воле кидались в глубь моря, предпочитая утопиться в воде, чем быть сожженными огнем, но уничтожаемые там и здесь погибли по пророчеству святого: одни сгорели, другие бросились по собственному изволению в морскую пучину, иные, будучи схвачены, стали рабами. Так кончилось их предприятие; спасшиеся из рук нашего флота перемерли по дороге от страшного расслабления желудка; немногие ушли восвояси, чтобы рассказать там, что с ними было и что они претерпели по мановению Божию».
(Перевод А.Н. Веселовского)
__________
1 Этот византийский святой был современником нашествия русов и, согласно Житию, предсказал и само нашествие, и его исход.
Из книги «Антаподосис», или «Воздаяние», Лиутпранда, епископа Кремонского:
«…Итак, заняв позицию в середине русского войска, они начали бросать огонь во все стороны. Русы, увидев это, сразу стали бросаться с судов в море, предпочитая лучше утонуть в волнах, нежели сгореть в огне. Одни, отягощенные кольчугами и шлемами, сразу пошли на дно морское, и их более не видели, а другие, поплыв, даже в море продолжали гореть; никто не спасся в тот день, если не сумел бежать к берегу. Ведь корабли русов из-за своего малого размера плавают и на мелководье, чего не могут греческие хеландии из-за своей глубокой осадки. Чуть позже Игорь с большим позором вернулся на родину. Греки же, одержав победу и уведя с собой множество пленных, радостные вернулись в Константинополь. Роман приказал казнить всех пленных в присутствии посла короля Гуго, то есть моего отчима».
(Перевод И.В. Дьяконова)
Из «Повести временных лет»:
«…Посовещавшись, русь вышла с оружием на греков, и была брань между ними злая, и едва одолели греки. Русь же к вечеру возвратилась к дружине своей; к ночи же сели в ладьи и побежали. Феофан же встретил их в хеландиях с огнем и начал пускать огонь из труб на ладьи русские. И было видно страшное чудо: русские же, видя пламя, бросались в воду морскую, чтобы уберечься; и так оставшиеся возвратились восвояси. Те же, кто пришел в землю свою, поведали своим о случившемся и об огне корабельном: «Словно молнию, – говорили, – небесную имеют греки у себя и, пуская ее, жгли нас, того ради не одолели их».
Игорь же, придя, начал собирать воинов многих и послал за варягами за многими за море, призывая их на греков, хотя снова пойти на них».
Так, полным разгромом, завершился столь тщательно подготовленный поход русского князя. Но хуже того: поражение Игоря было воспринято и на Руси, и за ее пределами не просто как военная неудача, но как позор. Слова о «большом позоре», о «постыдном» и «жалком» возвращении русского князя наличествуют и в сочинении Лиутпранда Кремонского, и в греческом Житии Василия Нового, и у византийского хрониста X века Льва Диакона, вспоминавшего о поражении Игоря в рассказе о войне с греками его сына Святослава, и в письме неизвестного хазарского еврея (если считать, что он все же имел в виду войну с греками Игоря, а не Олега). И только новый победоносный поход мог смыть с киевского князя позор неудачи и постыдного бегства.
Он и состоялся три года спустя.
Год 944-й
Из «Повести временных лет»:
«Игорь же, собрав воинов многих – варягов, русь, и полян, [и] словен, и кривичей, и тиверцев, – и печенегов наняв и заложников у них взяв, пошел на греков в ладьях и на конях, желая мстить за себя. Услышав об этом, корсуняне послали к Роману с такими словами: «Вот идет русь, без числа кораблей, покрыли корабли море!» Также и болгары прислали весть: «Идет русь, и наняли себе печенегов». Услышав то, царь послал к Игорю лучших бояр с мольбою: «Не ходи, но возьми дань, какую брал Олег; дам и еще к той дани!» Также и печенегам послал паволоки и злато.
Игорь же, дойдя до Дуная, собрал дружину и начал думать с ней, и поведал ей речь царя. Сказала же дружина Игорева:
– Да если так говорит царь, то чего еще хотим? Не бившись, возьмем золото, и серебро, и паволоки! Разве знает кто, кому одолеть: нам ли, им ли? Или с морем кто заодно? Не по земле ведь ходим, но по глубине морской: общая смерть всем!
Послушался их Игорь и повелел печенегам воевать Болгарскую землю, а сам взял у греков золото и паволоки на всех воинов и возвратился обратно. И пришел к Киеву, восвояси».
Как видно, относительный успех принесло Игорю создание коалиции более мощной, нежели три года назад: привлечение наемников-скандинавов, давно уже снискавших себе славу бесстрашных и грозных воителей, наводивших ужас на христианскую Европу, а также союз с печенегами – теми самыми, с которыми он несколькими годами ранее заключил мир.
Конные орды печенегов уже не раз разоряли византийские области и успели внушить страх грекам. Союз с ними был для Руси жизненно необходим. Как напишет спустя несколько лет император-писатель Константин Багрянородный в наставлении своему сыну и соправителю императору Роману II, «если росы не находятся в мире с пачинакитами (печенегами. – Прим. авт.)», то они не могут появляться у Царственного града ромеев, тем более «ради войны». Вероятно, император-писатель основывался в своих выводах на опыте двух походов на Царьград русского князя.
Но успех этот и в самом деле был очень и очень относительным. Игорь со своим огромным войском дошел только до Дуная и повернул обратно. Сыграли свою роль и посулы византийских «бояр», и подкуп печенегов (с которыми греки тоже умели ладить), а главное, воспоминания о страшном «оляднем» (от греческого «хеландии») огне греков.
В приведенных летописью словах Игоревых воинов, если прочитать их глазами людей раннего Средневековья, нельзя не увидеть очевидной робости, даже трусости, явного нежелания вступать в сражение с заранее неясным исходом. Прислушавшись к советам своей дружины, Игорь, несомненно, поступал разумно как политик и государственный деятель. Но как вождь той же дружины он, столь же несомненно, проигрывал в глазах своих современников. Его сын Святослав, окажись он на месте отца, наверняка нашел бы другие слова, чтобы увлечь за собой дружину (вспомним его знаменитое: «Мертвые сраму не имут!»). А ведь князь был в равной мере правителем государства и дружинным вождем, и вторая из его ипостасей всецело определяла первую.
Правда, войско получило дары от византийского императора. Но, как выяснилось очень скоро, они не смогли компенсировать отсутствие добытых в войне трофеев. Об этом мы можем говорить с уверенностью. Собственная дружина Игоря по возвращении из похода будет жаловаться на свое обнищание и «наготу», то есть на отсутствие богатых одежд и вооружения, которые обычно приобретались в результате удачного набега. Таков будет итог двух походов на греков – походов, которые не принесли ни славы, ни трофеев ни Игорю, ни тем, кто был главной и единственной опорой его власти. Надо полагать, упомянутая летописцем «дань» греческого царя досталась другим участникам похода в качестве оговоренной князем платы. Сам же Игорь и его дружина остались, по существу, ни с чем.
Да и мирный договор, заключенный в результате этих двух походов, оказался значительно менее выгодным для Руси, нежели тот, что был заключен при Олеге...
