Жестокое сердце 3
Младшенькую бабке Лукерье было жальче всего. Что она там понимает, кроха. В одном Наташка права, надо как-то доходчиво девчонке объяснить сроки возвращения матери. Хотя Лукерья что-то сомневалась, что та соберётся к ним в Божий праздник. Вон уже и Новый год встретили, а от матери одни бездушные переводы приходят. На содержание. Правда, и в самом деле много.
– Ну ты кашку доешь, я сейчас тебе календарик подарю, отмечу в нём день, когда будет Пасха, и ты каждое утро будешь ставить крестик. Вот с Ташкой будете ставить, она тебе всё-всё покажет и объяснит. Хорошо?
– Хорошо. А давай прям сейчас?
– Нет, Милочка. Ты кашку докушай. А то так и не вырастешь. Мама приедет и скажет: «А что это Мила не выросла, такая маленькая? Не моя это дочка.» И оставит тебя мне.
Милка посопела и стала энергично орудовать ложкой. А то мама и вправду приедет и заберёт к себе только вредную Наташку.
У той щемило сердечко. Не верила она, что мама к Пасхе приедет. Она даже к Новому году открыточки не прислала. Хотя Дед Мороз ввалился тогда в праздничную морозную ночь в бабушкину избу, и подарил им с Милкой большие коробки с подарками. Наташка знала – это просто переодетые дяди или тёти ходят по дворам. Не верила она ни в какого Деда Мороза. Как и в то, что мама приедет к Пасхе.
Ташка вздохнула. Не нужны они мамке. Она сто раз об этом от неё слышала. Не понимала – неужели они с Милкой такие плохие? Или всё из-за того, что Милка нытик?
Серафима всегда умела добиваться своего. Не нытьём, так катаньем, не волевым напором, так включая «слабую женщину». В самой себе она чувствовала такой потенциал, что впору правителем любого производства или района быть могла. Вот и с Сергеем, в котором соединился её идеал мужчины, зарабатывающего деньги и рукастого мужика, тоже постепенно сложилось так же. Она стала верховодить в семье. Притом очень быстро, за какие-то три-четыре месяца. Особенно после того, как обрадовала тем, что понесла от него. И в загсе их тогда скоренько расписали.
Городишко небольшой, все друг друга знают, мужик на хорошем счету. Что же до злых шепотков местных баб, что имели на Сергея виды, то она их быстро укоротила. Она это умела – давить так, что и сильные мужики пятились. Вот и эти попятились. Заткнулись. И теперь или заискивали, или обходили стороной.
Сергей быстро дал согласие на привоз к ним в дом Милки. Её одной. Пока. О старшей, этой строптивице, Серафима пока решила не говорить, всему своё время. Вот родит, отойдёт после роддома, можно будет потом и за Ташкой съездить.
Она, действительно, собралась ехать к матери на Пасху. Чего откладывать? Беременность у неё только на пятом месяце, чувствовала она себя превосходно – справится. С матерью договорится на продление ухода за Наташкой ещё на полгодика. Потом за ней с Сергеем уже вместе приедут.
С этими мыслями она шагала по сельской улице материнского села и своей малой родины… С каждым шагом чувствовала, что что-то пошло не так.
Она упёрлась в заколоченные крест-накрест двери материнского дома, почувствовала, что ей не хватает воздуха. Она так и села на крыльцо, уронив в наледь замёрзшей лужицы свой невеликий чемоданчик.
Над селом, как это принято на Руси в светлый пасхальный день, плыл колокольный пасхальный благовест. Здесь, как и в каждом приличном селе, была церковь. Сохранилась ещё со старых времён, отремонтированная и переданная местной епархии в 90-е.
Женский голос с визгливыми интонациями из-за соседнего плетня раздался так неожиданно, что Серафима вздрогнула. Бабка Дементьиха, вредная особа. Как её было не узнать?
– Померла мать твоя, Фимка! Где ж ты шлялась, а? А девчонок в детдом отвезли. В сельсовете адрес возьми. Эх, баба… Так мать у тя и сгинула, как святой человек, во сне Бог прибрал, не мучилась. Девки только перепугались, старшая даже онемела как бы. Как тя земля носит, завсегда ты хабалкой была, дал Бог личину, а совестью вот обделил. Или по пути на этот свет ты её выкинула…
У Серафимы не было даже сил огрызнуться. Да и не надо. Чести много. Она тяжело встала, ещё раз оглянулась на дверь и зашагала к дому главы села – она знала, где он живёт. Ничего, Пасха там, не Пасха, свой кабинет откроет, если адреса детдома не помнит. Ей надо. А когда ей что-то надо, все должны извиниться и подвинуться.