Жестокое сердце 4
Директор детского дома долго изучала документы Серафимы, потом нехотя открыла сейф и достала личные дела девочек.
– Только тут такое дело, Серафима Георгиевна… Наташа сейчас в изоляторе – сильнейшая ангина. Колем антибиотики, иначе может и осложнение быть на что угодно. На ушки. Или на почки, что ещё хуже. Это вдобавок к тому, что она всё время молчит – очень испугалась, когда обнаружила утром мёртвую бабушку. Так и побежала по весенней сырости почти раздетая, начала стучаться к соседям, но при этом только мычала. С ней сейчас наши психологи работают.
Тогда простудилась, и вроде подлечили, а вот теперь снова, с осложнением. Слабенькая она… Вы можете задержаться?
– Нет, – отрубила Серафима, в душе радуясь, что проблема оставления старшей в детдоме решается сама собой.
Она вышла в коридор, запихивая в сумочку документы младшей, а та уже неслась, раскидывая в сторону руки и радостно визжа
– Мамка, мамочка, ты приехала, ты меня не забыла!
Наташка узнала, что приезжала мама и забрала младшую Милку. «Ну вот же, маленькая змея и подлиза. Она, Ташка, никогда бы сестру не бросила. Устроила бы скандал». В свои невеликие года Наташа уже хорошо знала, что взрослые таких скандалов боятся. Очень неуютно себя при них чувствуют. Так что какая бы мама злая ни была, увезла бы обоих. Она для такого случая не то что говорить – кричать бы начала. Сейчас просто не хочет. Незачем.
Ну и ладно. Ей и здесь будет хорошо. Воспитательницы правду говорят, что она со своим характером нигде не пропадёт.
Только вот жар опять накатывает волнами, и какие-то голоса всё бормочут. И ноги у неё вдруг выросли длиной метров в сто, наверное. Так, что земля и люди на ней остались далеко-далеко внизу, а она стоит на этих длинных и тонких ногах, качаясь так, что вот-вот упадёт. Наташка, снова брошенная матерью, заметалась на кровати изолятора в тяжёлом температурном бреду.
«О-хо-хо, грехи наши тяжкие. Вставать надо. Но так не хочется вылезать из тёплой постели.» Серафима всё же спустила ноги с кровати, нашарила босыми ступнями мягкие тапочки, зашаркала в ванную. Душ – обязательно. Она же не доярка вам какая-нибудь.
Она главбух в районной администрации, у которого даже сам глава вот где сидит – она мимоходом сжала ладонь в кулак и с удовольствием посмотрела на побелевшие от напряжения пальчики. Потому, что вместе с главой они в одной связке. Ничего бы он путного с бюджетными средствами не сделал. Распорядился бы ими бездарно, а с ними обращаться тоже ведь надо уметь.
Ой, а хор-то, хор! Сегодня регент церковного хора делает генеральный прогон участвующих в хоре, прихожан на клиросе, и ей там обязательно присутствовать надо. Как-никак церковный староста, выбранная на этот чин большинством при голосовании, правда, с подачи батюшки. Её вера в Бога – это ведь её личное дело, так ведь? Она и на исповеди говорит только то, что сам батюшка и хочет. Не разочаровывает его. Поддерживает реноме среди прихожан, ведомых пастырями. Она ведь и себя, хотя лицо не духовное, тоже к пастырям относила. А как ещё можно, как не вожжами и уверенной рукой править стадом сим малоразумным и сирым?
На подворье брякнуло ботало у коровы Симки, завизжал кабанчик в загоне. Что там Милка, совсем, зараза, обленилась, опять не задала корма вовремя? Ну что за бестолочь девка. И ведь ни на что путное не годится – куда и кто её, с её хромотой, замуж возьмёт?
Уже пятнадцать лет она у неё, у Серафимы, харчуется и угол имеет. Это отрабатывать нужно. Серафима натянула тёплый махровый халат, и подпоясываясь на ходу, вышла через заднюю дверь на веранду, сквозь арки которой зеленел газон двора, место отдыха, а дальше располагались сарайки их обширного хозяйства. С выходами в ту сторону, в огород – нечего запахам скотного двора распространяться в сторону дома. Недаром Сергей сделал такие хорошие и высокие вытяжки. Которые мало того, что выполняли свою прямую функцию – так ещё были и украшением. Ни у кого в городке такого образцового двора не было.
– Мила! – строго обратилась она к вышедшей из-за построек девушке. – Чего там Борька орал?
–Ой, мама, он у меня кадку из рук выбил, еле успела выхватить. Озлился…
– Да что ж ты за криворукая такая? Милка, кабаны – они ведь такие. Они человека и сожрать могут, стоит только зазеваться да слабину проявить. Ты смотри у меня, – а у самой по спине пробежал холодок. Потому что клыкастый боров Борька даром что не самец-производитель – дури и злобы у него было не меньше. И сожрать хрупкую Милку вполне мог. Та, худенькая да лёгкая, как пёрышко, и дёрнуться бы не успела. Хорошо, скоро на забой, пара недель осталась.
Позовёт Серафима, как обычно, здоровенного, заросшего волосами до бровей, звероватого Митяя-забойщика. Потом отправит с мясом на городской рынок Сергея да Милку, его вечную помощницу, а сама дождётся волосатых и жадных рук Митяя… Она даже зажмурилась от предвкушения, а внизу живота сладко заныло.