Автор: Роман Коротенко
Ранее в сериале: 26 июля 1830 года в Париже началась попытка государственного переворота, в результате которого королевский трон должен был быть отнят у династии старших Бурбонов в пользу династии младших Бурбонов.
Однако, в общепринятую историю эти события вошли под названием «Июльская революция 1830 года», которая естественно была буржуазной, либеральной и безусловно демократической.
Очевидно, что подобное общепринятое восприятие заурядного госпереворота возникло не случайно, а исключительно благодаря информационно-психологической специальной операции, которая предшествовала собственно перевороту.
В рамках этой ИПСО многочисленные французские так называемые либеральные газеты в течение нескольких лет извещали своих читателей о том, в каких отвратительных условиях тотальной несправедливости эти читатели обитают, какие тяготы королевской деспотии они на себе испытывают, и кто конкретно во всём этом виноват.
Виноваты, разумеется, были старшие Бурбоны.
И единственным выходом из этой безнадёги, как последовательно извещали те же либеральные газеты, была бы передача власти доброму, внимательному и справедливому, и просто замечательному человеку герцогу Орлеанскому (т.е. младшему Бурбону).
Таким образом, в общепринятой истории период правления с 1814 по 1830 года старших Бурбонов во Франции в настоящее время принято обозначать такими терминами, как «деспотия», «белый террор», «стагнация» и так далее.
Однако, если кто-либо не ленивый обратится вместо Википедии к более ранним источникам, например, второй половины XIX века, то его взору откроется совершенно иная картина.
Окажется, что на самом деле во Франции при старших Бурбонах политических свобод было побо́лее, чем даже при предыдущем любимце нации Наполеоне; в то же время экономика страны испытывала уверенный рост, который благотворно отображался на достатке всего населения.
Что же касается общепринятого «белого террора», то по сути первым и последним террористическим актом в тогдашней Франции было убийство в 1820 году герцога Беррийского — единственного наследника и продолжателя династии старших Бурбонов.
Таким образом, к 1830 году во Франции наличествовали как бы две параллельные реальности: в одной из них, которая излагалась на страницах либеральной прессы — было жутко, страшно и беспросветно; в другой же, которая базировалась на повседневных впечатлениях — зарплаты росли, цены падали, а государство в то же время особо не мешало всем этим наслаждаться.
Время перемен
Короля Франции и его правительство, разумеется, совершенно не устраивало наличие в королевстве параллельной информационно-психологической реальности.
Первое время бороться с этим пытались исключительно деньгами: то есть, самые крикливые и пакостные газетки просто-напросто выкупа́лись, после чего их редакционная политика претерпевала кардинальные изменения.
Естественно, продолжению ИПСО это совершенно не мешало: на месте каждой выкупленной либеральной газетки появлялись несколько новых, не менее крикливых и пакостных.
Поэтому однажды власти Франции вынуждены были пойти на крайние меры: 25 июля 1830 года в стране была восстановлена (кстати, отменённая ра́нее этими же властями) цензура.
Теперь, если публикуемый в газете материал превышал определённый объём текста, то его необходимо было согласовывать с уполномоченным органом; сами же газеты обязывались каждые три месяца проходить перерегистрацию.
В сложившихся условиях продолжать ИПСО было, конечно же, уже невозможно.
Поэтому кураторами приведения к власти герцога Орлеанского было принято аналогичное вынужденное решение форсировать события, и приступить непосредственно к государственному перевороту.
По всей видимости
Для обыкновенного среднестатистического человека события 1830 года во Франции выглядят следующим образом: 25 июля вводится цензура — 26 июля начинается ответный протест.
Однако, на самом деле это лишь видимые временные рамки, и в действительности всё происходило несколько по иному.
Во-первых, для подготовки введения цензуры неизбежно требовалось некоторое время: необходимо было разработать процедуру, создать инфраструктуру, согласовать штат наконец.
Поэтому появление цензуры во Франции фактически приходится не на 25 июля, а на тот день, когда властями были инициированы соответствующие приготовления.
Разумеется, об этом своевременно стало известно, скажем так, заинтересованным в антистаршебурбонской ИПСО лицам.
Поэтому во-вторых, приготовления к вооружённому мятежу в Париже также начали задолго до 26 июля.
Косвенно это подтверждается тем, что некоторые руководители и активные участники «Июльской революции» прибыли в Париж издалека́, причём времени на дорогу им требовалось гораздо больше, чем продолжалась сама «революция».
Иначе говоря: к примеру, человек, который 29 июля вёл отряды восставших на штурм королевского дворца, с места своего постоянного проживания отбыл в Париж только 22 июля — то есть, ещё до того, как был опубликован королевский ордонанс о введении цензуры.
И самое любопытное: по всей видимости, при всём при этом кураторы герцога Орлеанского подготовиться к мятежу всё-равно немножечко не успели.
Славные три дня, которых четыре или пять или шесть
Как известно, во Франции эту революцию называют «Славные три дня»: то есть, славные 27, 28 и 29 июля.
При этом общепринятая хронология Июльской революции включает также 26 июля, так как именно в этот день было провозглашено восстание.
Однако, в первый день революции никаких боестолкновений между войсками и населением Парижа не было, поэтому первым днём революции та же самая общепринятая хронология называет её второй день, когда произошли хоть какие-никакие потасовки, причём всё ещё без применения оружия.
Настоящие же сражения начались только 28 июля, то есть уже на третий день.
А это значит, что либо властя́ми цензура была введена на три дня ра́нее ожидаемого срока, либо мятежники просто банально не успели подтянуть в столицу основные свои силы.
Кстати, бои в Париже продолжались и после 29 июля: тогда между собой сражались за власть уже различные фракции мятежников.
Разумеется, общепринятая хронология об этом недоразумении совершенно умалчивает.
Имитации, переходящие в бойню
Так вот, 25 июля 1830 года во Франции была официально введена цензура, однако основные силы мятежников ещё не были готовы к выступлению.
Поэтому изначально «Июльскую революцию» пришлось имитировать.
Для этого редакторы либеральных газет 26 июля опубликовали коллективное воззвание, объявляющее введение цензуры антиконституционной, и на основании этого призывающее население к неповиновению.
По всей видимости, непосредственные создатели параллельной реальности во Франции сами же в неё и поверили: очевидно, что ожидался положительный отклик на это воззвание со стороны простых парижан.
Однако, как бы это ни было удивительным для либеральных газетчиков, 26 июля 1830 года простые парижане продолжали заниматься своими собственными делами, и желание открыто не подчиняться королевской власти совершенно не изъявляли.
Конечно, некий Ипполит Белланже опубликует в 1831 году известную литографию «Чтение ордонансов в газете Moniteur в саду Пале-Рояль 26 июля 1830 года», на которой изображены возмущённые толпы жителей Парижа, с негодованием обсуждающие введение цензуры.
На самом же деле, по свидетельству современных событиям источников, 26 июля 1830 года введённую цензуру с негодованием обсуждали исключительно в редакциях либеральных газет.
Конкретно же толпы возмущённых людей, а также опрокинутые стулья, изображённые на литографии Ипполита Белланже, в саду Пале-Рояль появятся только на следующий день, 27 июля 1830 года.
К тому времени основные силы мятежников всё ещё не были готовы к выступлению, поэтому массовый протест опять пришлось имитировать.
Для этого владельцы либеральных газет просто-напросто уволили работников своих типографий, объяснив им, что это произошло якобы по причине введения цензуры королём.
После этого оставалось лишь направить справедливо недовольных печатников на парижский Майдан, то есть — в расположенный рядом с королевским дворцом (и к тому же принадлежащий герцогу Орлеанскому) сад Пале-Рояль.
Когда же сила криков печатников преодолела некую границу, их быстренько разогнали жандармы, откуда и взялись перевёрнутые стулья.
Впрочем, после этого состоялась очередная имитация: несмотря на то, что жандармы при разгоне печатников в Пале-Рояле не применяли огнестрельное оружие, ближе к вечеру 27 июля 1830 года по улицам Парижа начали носить 50 окровавленных трупов, которые являлись якобы жертвами жандармского расстрела.
Очевидно, что трупы были взяты из морга, а кровь для их окраски — со скотобойни.
Впрочем, на простых парижан эта инсталляция всё-равно не произвела ожидаемого впечатления, и оставлять свои собственные дела ради драки с жандармами они упорно отказывались.
Поэтому вечером 27 июля 1830 года командующий гарнизоном Парижа доложил королю, что на улицах столицы всё спокойно, беспорядки закончились.
Однако, на самом деле закончились имитации — и начался собственно мятеж.
Третий первый день революции
Утром 28 июля 1830 года на улицах Парижа внезапно оказались несколько десятков тысяч (!) мятежников.
Все они были вооружены, разбиты на отряды, и все их действия координировались из единого центра.
Причём, что характерно, отряды были созданы даже по категориям граждан: например, были вооружённые отряды детей, или вооружённые отряды бомжей.
Однако, основной костяк сил мятежников составляли бывшие гвардейцы Муниципальной гвардии Парижа, упразднённой в 1828 года за открытое проявление неуважения к королю.
Отметим, что в русскоязычной традиции этих муниципалов именуют Национальными гвардейцами.
Общепринятая история утверждает, что все эти несколько десятков тысяч мятежников на самом деле были обычными жителями Парижа, которые от более не сдерживаемого ими возмущения королевским беспределом в ночь с 27 на 28 июля 1830 года самоорганизовались в революционные отряды, и самовооружились из разграбленных оружейных магазинов.
Что характерно, при этом степень вооружённости и организации этих боевых отрядов совершенно не коррелировались со спонта́нностью их возникновения.
По отдалённой аналогии, происходящее напоминало, как если бы какой-нибудь грузовик высыпал мусор на свалку — и при этом спонтанно собрался самолёт.
Так вот, первое, что начали делать «спонтанные» мятежники: это захватывать административные здания Парижа.
Одно из самых кровопролитных сражений Июльской революции связано именно с захватом мэрии Парижа, которая располагалась во дворце Отель-де-Виль (Hôtel de Ville).
Этот дворец дважды в течение 28 июля переходил из рук в руки.
По некоторым сведениям, при этом потери нападавших составили от 700 до 1200 человек, оборонявшихся — около 600 человек.
В ночь на 29 июля оставшиеся в живых защитники Отеля-де-Виль покинули его, и ушли в сторону королевского дворца Тюильри.
План Мармона
Огюст-Фредерик Мармон, маршал Франции и командующий гарнизоном Парижа, вступил в свою должность во второй половине дня 27 июля 1830 года — то есть уже после того, как он якобы отдал приказ открыть огонь по протестующим парижанам.
На следующий день начался захват Парижа мятежниками.
В подчинении у Мармона было 17 200 солдат, что с военной точки зрения являлось достаточно внушительной силой.
Поэтому после получения донесений о нападениях мятежников на административные здания маршал принял решение наступать.
План был таков: войска займут основные площади Парижа в районах беспорядков, и тем самым создадут преграду к дальнейшему распространению мятежа.
Это ведь сейчас в Париже широкие улицы и громадные проспекты — а в 1830 году парижские улицы всё ещё оставались по-средневековому узкими.
Поэтому тот, кто контролировал какую-либо из площадей, тем самым контролировал перемещение и по всем прилегающим улицам.
Мармоном были сформированы три ударные группы под командой трёх генералов: генерал Кинсонн отправился на площадь Невинных, генерал Талон — на площадь Отель-де-Виль, генерал Сен-Шама — на площадь Бастилии.
Однако, уже после занятия генералами этих площадей выяснилось, что тем самым войска оказались загнаны в ловушки.
Все прилегающие к площадям улицы мгновенно были перекрыты баррикадами.
После этого из-за баррикад, из окон и крыш окружающих площадь зданий по солдатам открыли огонь.
Причём плотность этого огня указывала, что нападающих было отнюдь не меньше, чем самих солдат.
В сложившихся обстоятельствах генерал Кинсонн отдал приказ отступать обратно.
Однако, при этом его войска оказались в той самой роли, ради которой и планировалось занятие площадей: растянувшись по узкой улице, батальоны не могли оказать действенное сопротивление, и несли серьёзные потери из-за обстрелов с крыш прилегающих домов.
Кстати говоря, масштабная реконструкция Парижа, в ходе которой сквозь существующие кварталы застроек были проложены широкие проспекты, была начата в 1853 году при Наполеоне II.
Считается, что это было сделано императором для удобства жителей города.
Однако, некоторые утверждают, что основной целью Наполеона II являлось создание надёжных маршрутов для перемещения войск по городу: широкие проспекты сложнее перекрыть баррикадами, к тому же весьма облегчается оборона от обстрелов из зданий — например, с помощью ответного огня артиллерии.
Ведь в 1853 году Наполеон II отлично знал, чем могут закончиться городские бои в Париже, если армия не будет иметь возможности для манёвра.
Так вот, по сравнению с проблемой генерала Кинсонна ещё сложнее оказалась ситуация у генерала Талона: находящийся на его площади дворец мэрии Парижа явно был лакомой целью для мятежников, поэтому они стянули сюда очень большие силы.
Дойдя до своей площади, Талон с помощью артиллерии всё-таки выбил мятежников из уже захваченной ими мэрии — однако, ввиду появления на стороне противника ещё более крупных отрядов, готовящих новый штурм, Талон всё-же принял решение отступить.
Отступить от Отель-де-Виль удалось только с наступлением ночи, под покровом темноты.
Третья же группа генерала Сен-Шамана также отступила со своей площади Бастилии — однако при этом выяснилось, что по старой дороге продвигаться невозможно, так как она проходит через площадь Отель-де-Виль, на которой в это самое время группа генерала Талона отбивалась от превосходящих сил противника.
Поэтому Сен-Шаману пришлось пробиваться на юг, к мосту Аустерлиц, и возвращаться в Тюильри по противоположному, левому берегу Сены.
В общем, к вечеру 28 июля маршал Мармон убедился, что силы противника значительно превосходят его собственные, поэтому принял решение держать оборону в дворцовом комплексе Лувр-Тюильри, и ожидать подкрепление из провинций.
Мармон рассчитывал, что он сможет так долго продержаться.
Во всяком случае, утром 29 июля он попросил передать королю:
Что бы ни случилось, даже если всё население Парижа с оружием в руках восстанет против меня, я смогу продержаться тут без дополнительных подкреплений две недели. Да, эта позиция неуязвима, и я могу защищать её против всего Парижа две недели.
Буквально через два часа после этого организованная Мармоном оборонительная линия обрушилась.
Сила льстивых увещеваний
В реалиях настоящего времени подобная ситуация может показаться странной, но во время Июльской революции французский король Карл X находился не в королевском дворце Лувр-Тюильри в центре Парижа, который в это время штурмовался мятежниками, а в замке Сен-Клу (Le château de Saint-Cloud), который располагался в 10 километрах западнее, но уже за пределами Парижа.
Причём обратим внимание наших читателей, что в 1830 году Париж всё ещё был обнесён крепостной стеной.
То есть, король фактически являлся зрителем сражения, которое велось внутри крепости Париж за обладание королевским дворцовым комплексом в центре этой крепости.
Причём коммуникация между королём, который находился в Сен-Клу, и его правительством, которое оставалось в Лувре-Тюильри, сохранялась постоянно — то есть, мятежники не имели сплошной линии осады дворцового комплекса Лувр-Тюильри.
Они атаковали в основном Лувр, который находился в восточной части периметра.
При этом маршал Мармон расположил свои силы следующим образом: самые надёжные его войска — швейцарская гвардия — обороняли Лувр-Тюильри.
Также внутри комплекса Лувр-Тюильри, на площади Карусель, находился резерв с артиллерией.
Остальные подразделения базировались в саду Тюильри, на площади Согласия, на бульваре Мадлен, и на Вандомской площади.
При этом общепринято считать, что коллапс обороны Мармона начался именно с Вандомской площади, которую примерно в 10 часов утра 29 июля 1830 года внезапно покинули дислоцированные там 5-й и 53-й линейные полки́.
По общепринятой версии, эти подразделения перешли на сторону восставших.
Более же ранняя версия утверждает, что два полка с Вандомской площади просто объявили о своём нейтралитете.
Причина случившегося также имеет несколько версий: согласно общепринятой, вандомские полки́ поддались пропаганде Казимира Перье, который являлся главой либеральной оппозиции в нижней палате французского парламента.
Перед этим, а точнее во второй половине дня 28 июля 1830 года, Казимир Перье посетил Лувр-Тюильри (!), где имел беседу с маршалом Мармоном, которого склонял к капитуляции (!!).
Мармон, разумеется, ответил отказом, но при этом отметил:
Вы жалуетесь на то, чего я вовсе не одобряю, но существуют военные обстоятельства.
Именно после этих маршальских слов Казимиру Перье якобы стало ясно и понятно, что командующий гарнизоном Парижа, как и сам Казимир Перье, также недоволен королевскими ордонансами от 25 июля 1830 года, однако вынужден исполнять свой воинский долг.
И тогда Казимир Перье сделал вывод, что если уж командующий колеблется и испытывает угрызения совести, то его подчинённые будут ещё более морально неустойчивыми.
Поэтому утром следующего дня Казимир Перье отправился на Вандомскую площадь и распропагандировал солдат двух линейных полков.
Впрочем, более ранняя версия этот случай на Вандомской площади конкретно с Казимиром Перье никак не связывает, и всё объясняет ещё проще: полки́ решили заявить о своём нейтралитете после неких «льстивых увещеваний».
В чём была суть этих увещеваний, мы выясним позже, а пока что вернёмся к событиям вокруг комплекса Лувр-Тюильри.
Кино, вино и домино
А далее, как утверждает общепринятая история, просто-напросто сработал эффект домино.
Началось всё с того, что маршал Мармон, узнав о предательстве на Вандомской площади, решил провести передислокацию своих войск.
Опасаясь, что линейные полки, расположенные на бульваре Мадлен и на площади Согласия, также могут стать жертвой распропагандирования, он даёт им указание переместиться западнее, на Елисейские поля.
При этом на площадь Согласия он ставит войска с площади Карусель, а освободившееся место на Карусели заполняет одним из двух швейцарских батальонов, оборонявших Лувр.
При этом происходит фатальная ошибка: вышедший из Лувра батальон швейцарцев, как оказалось, охранял непосредственно ворота дворца.
И как только эти ворота оказались без охраны, в них тут же ворвались мятежники.
Оставшиеся в Лувре швейцарцы решили, что теперь они отрезаны от основных сил, и бросились во внутренний двор комплекса, на площадь Карусель.
В свою очередь, швейцарцы на площади Карусели, слыша стрельбу в Лувре и наблюдая бегущих оттуда побратимов, также решили, что им грозит окружение, и также бросились бежать через сад Тюильри в сторону Елисейских полей.
По версии общепринятой истории, Мармону удалось остановить бегущих только на площади Звезды, то есть гораздо западнее Елисейских полей.
Более ранняя версия согласна с этим.
Однако, ещё более ранняя версия гласит, что швейцарцы остановились во дворце Тюильри (западной части комплекса Лувр-Тюильри), и что Мармон ещё целый день удерживал этот дворец.
Что же в вышеизложенной эпопее больше всего раздражает?
Раздражает даже не расхождения между различными версиями.
Несколько версий одного события — это нормально, так и должно быть.
Раздражает то, что все эти версии рассчитаны на потребителя с крайне низким уровнем интеллектуального развития.
Либо на потребителя интеллектуально высокоразвитого, но абсолютно безразличного к тому, что́ именно ему льют в уши.
Если посмотреть на план
Ведь если просто посмотреть на простейшую карту происходящего, то неизбежно возникает смутное ощущение абсурдности воспринимаемого.
Судите сами: в главной своей цитадели — дворцовом комплексе Лувр-Тюильри — маршал Мармон расположил несколько тысяч солдат, большинство из которых являлись испытанными и надёжными швейцарскими наёмниками.
Внутри комплекса — на площади Карусель — стоял резерв из швейцарцев и французов, плюс артиллерия.
Даже если бы у Мармона вообще не было совершенно никаких других войск, то и этих имеющихся для длительной обороны Лувра-Тюильри было вполне достаточно.
Можно встретить утверждения, что солдаты Мармона почему-то оказались лишены снабжения — вплоть до того, что у них не было даже котлов для приготовления горячей пищи.
Ну, допустим, что в этом случае имел место какой-то саботаж.
Однако, комплекс Лувр-Тюильри расположен непосредственно на берегу Сены, и при желании необходимое снабжение возможно было в кратчайшие сроки восстановить, то есть — привезти провиант и те же котлы на кораблях.
Проще говоря, весь этот дворцовый комплекс Лувр-Тюильри, с учётом находящихся внутри него нескольких тысяч швейцарцев и французов, с учётом имеющейся артиллерии, с учётом свободного выхода к полноводной реке — являлся своеобразным крепким орешком, причём вполне себе самодостаточным.
Поэтому все остальные войсковые группы, расположенные вне комплекса Лувр-Тюильри, являлись всего лишь дополнительными резервами для основной группировки.
А это значит, что объявление нейтралитета двумя полками с Вандомской площади, или даже переход их на строну противника — ничего критичного для основной группировки по сути не представляли.
Даже если бы вообще все остальные резервы выбыли из игры — для крепкого орешка ситуация, конечно, немного усложнилась бы, но в целом оставалась бы стабильной.
В целях понимания упростим ситуацию: представьте, что имеется крепость, с одной стороны на которую нападает противник, а с другой стороны в предместье стоят резервы для крепости.
И вдруг один из находящихся вне крепости резервов необъяснимо исчезает.
Что в данном случае будут делать, образно говоря, лёгкие здорового человека?
Да ничего. Главное — удерживать крепость.
А что в таком случае делают лёгкие курильщика?
Во-первых, они оставшиеся в предместье резервы отводят ещё дальше от крепости (на Елисейские поля).
Во-вторых, из самой крепости они переводят в предместье основные свои силы — и при этом умудряются оставить крепостные ворота открытыми для противника.
И в-третьих, во всём далее произошедшем обвиняют кого-нибудь из своих подчинённых.
Действительно, впоследствии маршал Мармон виновником падения Лувра-Тюильри назвал командира швейцарцев полковника де Сали:
Убеждённый в том, что находится в опасности, будучи заблокированном в Лувре, он в спешке покинул свой пост.
Что приходит в голову
Первое, что приходит в голову после проведённого анализа действий маршала Мармона при обороне комплекса Лувр-Тюильри: это саботаж.
И вот что занимательно: упомянутый выше Луи Эритье в своей книге об Июльской революции вскользь и невзначай упоминает следующий эпизод:
Казимир Перье сказал Лаффиту: «Необходимо переговорить с Мармоном. 4 миллиона встретят недурной приём».
Напомним, что Казимир Перье — это глава парламентской либеральной оппозиции; Лаффит — банкир, главный финансист либеральной оппозиции; Мармон — это Мармон; а 4 миллиона — это 4 000 000 франков, весьма значительная, даже можно сказать — градообразующая по меркам 1830 года сумма.
Вывод напрашивается буквально очевидный.
Однако, при этом возникает назойливый вопрос: а почему всё это не являлось очевидным ранее?
То есть, ещё до того, как старинная французская ИПСО превратилась в нынешнюю академическую догму?
Впрочем, это был риторический вопрос.
Нас же больше интересуют продолжение Июльской революции — ведь самое интересное произойдёт далее, после 29 июля 1830 года.
Так что — смотрим следующую серию.
______________________________
Материал предоставлен каналом «Миростолкновение» — подписывайтесь, чтобы познавать интересное.
ТыжИсторик теперь и в телеге, заходите к нам, у нас есть печеньки, котики, рыцари, мракобесы-викторианцы и еще много всего интересного : https://t.me/tizhistorik