10 марта 1940 года умер Михаил Афанасьевич Булгаков. В ту зиму 39-40го года, зиму умирания, стояли лютые морозы, которые так не любил писатель. Все чаще Булгаков мыслью обращается к основному постулату православия - "Воскресению во плоти". Еще раз вспомним его слова: "Мне мерещится иногда, что смерть - продолжение жизни. Мы только не можем себе представить, как это происходит."
Булгаков продолжал работу над романом до последних дней. Отчего роман обладает такой странной силой и загадочным почти образом действует на читателя?! Может быть, автору, находившемуся уже по ту сторону добра и зла, в ином измерении, была дарована способность довести до нас нечто, что уже открылось ему? Да и потом, не кажется ли вам, что Михаил Афанасьевич здесь и сейчас являет нам свою волю? Как иначе объяснить, что после выхода фильма, снятого вообщем-то в клиповой стилистике и не претендующим (за исключением игры нескольких актёров) на особую глубину, так взбудоражил общество и породил прямо-таки цунами интереса не только к самому роману, но и к личности автора.
Ну, а теперь к заявленной теме.
Почему я считаю, что эти два человека находились в сверхъестественной, почти нечеловеческой, а главное - плохо объяснимой - духовной привязке друг к другу?
А какие иные выводы можно сделать? Булгаков пребывал в жесточайшей оппозиции к советской власти. Он не скрывал своих взглядов, он был честен перед собой и своими читателями. С таким-то подходом к творчеству гнить бы ему в лагерях - и это в лучшем случае. А в принципе, он должен был бы быть физически уничтожен при первом же своем появлении на литературном небосклоне. И что же? Да ничуть не бывало! Напротив, М.А. позволял себе то, что для других явилось бы началом конца: вкусно ел, мягко спал. Вот только не печатали его - это да.
То, что с головы Булгакова не упал ни один волос - единоличная заслуга Сталина. Не надо забывать, что любой диктатор (NB!) зависим от своего окружения. И платье диктатора - всегда лишь временная форма, под которой легко обнаружить голого короля. Сталин очень рисковал, всеми силами защищая писателя, поэтому вынужден был идти на компромиссы и сделки с "кабалой". "Дни Турбиных" то запрещали, то возобновляли на сцене МХАТа. Это была боль Сталина. Он смотрел спектакль более двадцати раз и говорил, что ему даже снятся усики Алексея Турбина в исполнении Хмелева. Кстати сказать, вождь был беспощаден к врагам писателя. Группу украинских литераторов, открыто выступивших против "Дней Турбиных", истребил полностью - ни одного не пощадил.
Булгаков от этих запутанных отношений хотел лишь одного: мечтал о личной встрече с вождем… - Не случилось... Да и что, собственно, Сталин мог себе позволить в разговоре с писателем? Шаг влево, шаг вправо - минное поле. Вот так всю жизнь и страдали оба от несбыточности надежд и мечтаний. Ну, а "Батум" поставил, наконец, точку во всем этом завихрении чувств.
Смерть пришла к Булгакову в образе "Батума". Всё началось с него им же и закончилось. События и люди переплелись в этой истории непостижимым образом.
Сталин был великим драматургом - ведь это он писал судьбу Булгакова. Он же ставил эту пьесу на сцене жизни. Но если бы он мог предположить, что конец этой пьесы окажется летальным! Это вовсе не входило в его планы. Длящийся много лет заочный диалог поддерживал в нем жизненную энергию, питал его амбиции. Но, видимо, не всё было в его силах, финал был написан, как и должно, независимой рукой помимо его воли.
В определенный момент, не позже 1936 года, Булгаков принял окончательное решение писать пьесу о Сталине. Возможно, пьеса была для Булгакова некой подменой так и не состоявшихся личной встречи и разговора. Этот столь желаемый разговор стал для Булгакова навязчивой идеей. Он надеялся, что в пьесе вождь разгадает, что Булгаков хотел сказать лично ему и что будет непонятно другими.
Не исключено и то, что заказ на "Батум" был спущен сверху. Стоило Булгакову обмолвиться о начале работы над пьесой, как это вызвало неимоверную ажитацию в широких слоях интеллигенции. В воздухе витали некие подозрения об очень непростых отношениях писателя с генсеком. Театры наперебой просили еще не написанную пьесу. Писатель, однако, предчувствовал дурное, как он умел все знать наперед! Собеседникам, особо рьяно настаивющим на написании пьесы ,он отвечал: "...Это рискованно для меня. Это плохо кончится."
Булгаков вовсе не опасался реакции Сталина на пьесу. Он давно уже общался с вождем на ином, подсознательном уровне и, исходя из этого опыта общения, прекрасно понимал, что мнение самого вождя вряд ли будет принято во внимание. Зато он очень хорошо знал, что пьеса может послужить еще одной зацепкой для окружения вождя, зацепкой для уже полного искоренения такого феномена, как писатель Булгаков.
А вокруг пьесы тем временем вихрились слухи, возникали и рушились надежды. У писателя существовала хоть и призрачная надежда достучаться, быть понятым, наконец, тем, к кому он, творец, обращался на протяжении всей своей жизни. Он стремился к вершине, обдирая в кровь душу. Своего тайного собеседника он пытался дотянуть до тех же заоблачных высот. Получилось ли?
Продолжение следует…
