Тебе тошно от того, что Халим вырвался из твоих цепких рук, человеком себя почувствовал, настоящим мужчиной стал. Ты не меня стараешься достать, ты канаешь собственного сына. Мама, ты ли его родила? Он тебе родной? Ты когда-нибудь любила его?
Ох и злилась Сария, ох и бесилась, из себя выходила. Несчастный цветок матери пожалел. Это все она, Альфия, ведьма зеленоглазая! Какой сын был у нее, какой сын! Бывало, все вечера от нее не отходил, все рассказывал, кто в магазин приходил, кто и что сказал, кто и что купил. Теперь у Халима для матери не осталось слов. Только и знает со своей женой щебечет. Околдовала, опоила парня, волю у него отняла.
Бессовестная, неблагодарная, тварь! Не Сария ли таскала ее ребенка в ясли, в мороз, и в слякоть, и в жару. Не она ли никогда не отказывалась с девчонками водиться? Живет эта дрянь, не как замужняя женщина, а как невеста на выданье. То нарядится, как кукла, губы намажет и в кино с мужем пойдет, то на гулянье, то в гости. Сария слова не скажет, сидит с ее девками, накормит, напоит, спать уложит.
Все, хватит с нее! Пусть сноха сама справляется. Пусть сама садит огород, сама воду таскает. Ага! Скажет, что всегда сама ходила по воду. Да много ли ее надо, воды-то, огород с гулькин нос.
Раньше на их улице не было водопровода, Сария за километры носила воду. Бывало идет, коромысло плечи натирает, спина ноет. Надо бы быстрее шагать, да Халим не дает, вцепится в ее юбку и волочится, того и гляди, подол оторвет. Идет, ноет, сопли до колена распустит, не знаешь, как до дома дойти и не прибить его.
Чего только с ним не натерпелась, всегда больной, чахлый, золотушный. У других дети, как дети, а у нее заморыш родился. Думала, все равно не выживет, выжил ведь. Выжил и теперь мать с порога гоняет. Неблагодарный.
Два дня Сария не выходила из дома. Слышала, как Альфия гремела ведрами в сенях, сходила на колонку и оставила воду в сенях. Злопамятная, не хочет в дом заходить. Сария тоже не пойдет, пусть им будет стыдно, что мать одна дома сидит.
На третий день к ней совсем неожиданно явилась Танзиля.
- Сария-апа! Здравствуй! Я без гостинцев, торопилась сильно!
- Ничего, здравствуй, Танзиля! Куда торопилась?
- Так, мать в больницу привезла. Самого нет дома, еще с ночи уехал с мужиками луга делить. Ладно, председатель машину дал, с фельдшером приехали. Она пошла прикупить кое-что, Райхан тоже. Я хотела к Альфие зайти, ей только сказать, но у нее закрыто.
- Ничего удивительного. Альфия одна работает, наверно, к начальству вызвали. Что случилось с Бибинур? Где она?
- Говорю же, в больницу положили, парализовало ее, всю скосило набок.
- О, Аллах, вот это беда!
- Еще какая беда! Главное летом, нет чтобы зимой или осенью. Теперь будет валяться в постели. Так-то годилась, хоть гусей гонять, да готовить. Ну, посуду вымоет, в огороде поковыряется.
- Ты чего это, Танзиля, о матери, как о служанке говоришь? Годилась! Это ты должна ей годиться, а не наоборот.
- С чего это? Она разве ко мне не как к служанке относилась? Не она меня всю жизнь шпыняла? Все, Сария-апа, ее время вышло. Я, Танзиля, теперь буду хозяйкой в доме, если даже она и выздоровеет. О, Аллах, только бы не залежалась!
- Как тебе не совестно! Ты желаешь свекрови смер ти? Ты в своем уме?
- Кто сказал, что желаю? Просто не хочу, чтобы она мучилась, лежала. Чего ты меня совестишь? Кому охота за лежачей старухой ходить? Сама бы ты ходила, а Альфия твоя? А, эта бы точно ухаживала, еще и благодарила, что разрешаешь из-под себя выносить. С детства в служанках жила, ей привычно.
Я чего прибежала-то! Некогда нам Бибинур навещать, ты уж к ней сама ходи, ты ведь ей родная сестра. Меня она всегда никем не считала, пусть и сейчас я для нее буду никем.
Сария тут же собрала кое-какую передачу и пошла в больницу. Увидев беспомощную сестру, с искривившимся лицом, она заплакала, Бибинур тоже. Она хотела что-то сказать, но у нее вместо слов получалось только мычание. Сарие показалось, что сестра прощается с ней.
С тяжелым сердцем шла Сария домой. Что стало с ее бедной сестрой? Это ее негодная Танзиля довела. Вот они снохи, от них одна только беда. Но где-то в глубине души, и сейчас у нее возникало чувство превосходства над сестрой. Такое с Сарией никогда не случится. Однако, если ей придется лежать больной, за ней будут ходить и сын, и сноха.
Сбылось желание Танзили. Скончалась Бибинур, попрощалась с сестрой и на рассвете покинула этот мир. На другой же день ее похоронили. Особых хлопот не было, смертное у Бибинур было давно готово.
Сария тяжело переживала уход старшей сестры. Не то чтобы она скучала по Бибинур-апа, просто пока та была жива, Сария была еще как бы не такая старая. Теперь она старшая из сестер. До сих пор, несмотря на то, что ей перевалило за шестьдесят четыре года, она не чувствовала себя старухой.
Внезапно до ее головы дошло, она тоже скоро ум рет. Это невозможно, как это так? Как это ее не станет? А где она будет и что там с ней станется? Сария часто плакала, стала молиться, вспомнив молитвы, которым ее учила еще бабушка.
Разумеется, Альфия забыла все обиды, жалко ей свекровь, сестру родную похоронила, горе какое для нее. Снова Сария стала к ним ходить на чай, а то просто посидеть с внучками. Иногда она по-соседски заходила к Равиле, которая водилась с внуком и была на хозяйстве. Ей самой к Сарие некогда ходить
Римма не стала отдавать сына в ясли, старуха дома, чего ей делать, пусть водится. Вот и крутится Равиля-апа, как белка в колесе. Молодые позавтракают и уйдут на работу, а ей надо убраться в доме, обед приготовить, за внуком смотреть. Сын со снохой прибегут, пообедают по-быстрому, и снова их нет. Равиле снова посуду мыть, внука укладывать и ужин готовить.
Посмотрит на ее жизнь Сария, и не позавидует. Все-таки жить отдельно от детей гораздо лучше. Она, конечно, сама себе тоже готовит, иногда. Днем чаю попьет, сметаны или творогу поест, яйца сварит.
Ужинать Сария стала к сыну ходить. Альфия так-то не жадная, выставит на стол все, что у нее есть. Суп ей в первую очередь нальет, чай тоже, уважение, видите ли, оказывает. Сария-то чувствует, не от всей души Альфия это делает, но тем приятнее знать, приходится покоряться невестке, хочет-не хочет, а приходится.
Это случилось в середине июля. Халим с Альфией взяли отпуск, девочек из садика на это время забрали и наслаждались отдыхом. Если, конечно, это можно назвать отдыхом. Халим, засучив штаны по колено и сняв рубашку, рыхлит землю и убирает сорняки под яблонями.
Альфия с Алией натаскали воду в бочки для полива. Матери было бы легче одной наносить воды, но нужно приучать дочь к домашней работе. Нынче на ярмарке Алие купили маленькое коромысло и ведерки. Теперь она ходит на колонку за водой, умиляя всех женщин и старушек в округе. Альбина ей страшно завидует, ей пока разрешают только мыть половицы, проложенные от крыльца к бане.
Натаскав воды, Альфия помыла крыльцо себе и Сарие, пошла готовить обед. Девочки принялись старательно мыть дорожки из половиц. Они уже большие, делают взрослую работу. Домоют и пойдут с папой в сад собирать малину. Все при деле.
Сария не может мыть полы, даже ягоды собирать, у нее кружится голова. Поэтому она сидит с вязанием в тенечке у сарая, поглядывая на семейство, занятое отдыхом. Сария одна услыхала, как почтальонша остановилась у их ворот и опустила что-то в почтовый ящик. Наверно, журнал какой-нибудь Халиму пришел. Только деньги тратит на всякую ерунду.
Да, это был толстый журнал в бледно-голубой обложке, и из него выпал белый конверт. Сария даже не удосужилась посмотреть, кому написано письмо. Вскрыв его, она принялась читать, шевеля старческими лиловыми губами. Чем дольше она читала, тем бледнее становились губы, тем краснее становилось лицо.
Сария соскочила, уронив на землю вязание, шустро зашагала к крыльцу сына, забыв, что у нее болит поясница, и она способна едва двигаться. Прошагав пыльными галошами по чистым влажным половицам и оставив на них следы, Сария вошла в дом.
Альфия чистила картошку, что-то тихо напевая, по своей давнишней привычке, и поглядывая в окно. Халим! Снова филонит, снова уселся на землю, сложив ноги калачиком, снова витает в облаках, что он там, в небе увидел?
Видно в окно, свекровкины ноги в белых шерстяных носках и блестящих калошах. У сарая сидит, как терпит мать в такую жару в калошах? Надо будет ее на обед позвать, видимо, она не собирается себе готовить.
Сейчас Альфия сварит суп, накормит семейство, скоренько помоет посуду, и они все, кроме Сарии, конечно, пойдут купаться на озеро. Это недалеко. Нужно пройти несколько кварталов, и сразу река. Какой-нибудь мальчишка перевезет их на ту сторону, а там сказка. Трава на лугах высокая, сочная. Там и сям мелькают фиолетовые, синие цветы, названия которым Альфия не знает.
Кровохлебка с плотными темно-красными цветами-шариками попадается, про нее Равиля-апа рассказывала, лечебная трава. Иногда встречаются ярко-розовые шапки татарника. Над ними летают стрекозы с прозрачными крыльями, нарядные бабочки кружат целыми стаями.
Луг радуется теплу, солнцу, небу, песне жаворонка в нем, стрекотанью кузнечиков, волнами ходит под теплым ветром, пахнущим озерной водой, шелестя изумрудной травой. Тропинка, поросшая топтун травой ведет прямо к озеру, заросшему кое-где кувшинками и лилиями. На озере в это время народу немного, сюда обычно приходят в выходной день.
Надо собрать корзинку с едой. Пусть они побудут на озере недолго, но после купания всегда хочется есть. Надо сварить яйца, нарвать зеленого лука и огурцов. Ее размышление прервало появление свекрови, которая встала посреди кухни, размахивая листом бумаги.
- Поешь? Весело тебе? Сейчас ты запляшешь! Что это такое? Я тебя спрашиваю, что это?
Альфия обернулась к свекрови с ясной улыбкой на лице. Понятно, что это, письмо от Насимэ.
- Вижу, мама, письмо. Если ты его распечатала, значит оно написано тебе. Откуда я могу знать, что там?
- Неважно, кому оно написано, важно, что там написано. Теперь понятно, почему так внезапно исчезла твоя прекрасная сестренка, ваша скромница неулыбчивая.
Ясно теперь, кому ты припасла детские вещи. Скрыть хотела позор своей сестренки? Не за нее ты боялась, за себя. Все теперь сходится. Семейка у вас, такую еще поискать.
Мать своих дочерей на мужика променяла, ты восьмимесячную дочь родила, Насиме, вообще семимесячную. Еще Каусарию кому-нибудь всучить, она вообще трехмесячного родит.
- Мачеха не меняла нас на мужика. Мы уже взрослые. Ничего плохого нет в том, что она вышла замуж и живет своей жизнью. Она дважды оставалась вдовой. Ты одного сына вырастила, и то плачешься, как тебе было тяжело, а мачеха нас троих тянула. Хорошо ли, плохо ли, она и меня не выгнала, кормила, одевала, как могла.
О Каусарии, мама, ты не переживай. Не тебе водиться, сама родит, и сама воспитает, а мы с Насимэ ей поможем.
- Вот! Не переживай! О ней у меня и думушки нет. Я бы сама ее опозорила на всю деревню, да не могу. Надо мной же смеяться станут. Скажут, вот из какого б…. гнезда Сария взяла в жены девушку своему единственному сыну. За что такой позор на мою голову? Зачем я впустила тебя в свой дом? Зачем не выгнала?
Помогать собралась! Ты что ли ей будешь помогать? Посадишь на шею моему Халиму третьего ребенка. Эта пота ску ха родит и привезет его к вам. Халим-то мягкий, он жалостливый, отказать не сможет, примет, растить станет, как своего.
- Мама, не нужно такими словами обзывать Каусарию. Она молодая, ошиблась. Просто ее нужно пожалеть. Я не могу понять, чем я тебе не угодила. Уверена, ты знаешь точно, я родила свою Алию от Халима, забеременев, как и положено, после никяха. Не грешна я перед Аллахом.
Что за радость доказывать самой себе, что первая внучка тебе не родная, скажи? Если считаешь, что этим можешь досадить мне, то ты ошибаешься. Можешь даже не стараться. Я в своей жизни перенесла столько обиды, унижений и оскорблений, что стала толстокожей, меня не проймешь.
Меня, мама, не волнует, никаким боком не задевает, что ты думаешь обо мне, что обо мне скажут еще какие-то люди. Главное, что мне верит мой Халим, он знает, Алия его дочь.
- Вот как? Выходит, я для тебя такая же, как чужие люди? Тебе неважно, как к тебе относится мать твоего мужа?
- Чем ты недовольна, мама? Что я не смогла полюбить тебя как родную мать? А ты мне разрешила это сделать? Ты хотела этого? Я старалась угодить тебе и сейчас стараюсь, не ради тебя, не думай. Ради Халима, чтобы он жил спокойно, чтобы не рвался напополам между матерью и женой.
Однако, будь уверена, если перед Халимом встанет выбор, ты, его мать или жена и дочери, он выберет свою семью. Не сомневайся, мама, я могу это устроить, но не буду, потому что Халим никогда себе не простит, если поступит так. Я не хочу, чтобы он жил с камнем на сердце.
- Вот ты, наконец, показала свое нутро. Я знала, ты ненавидишь меня, просто перед Халимом стараешься быть хорошей. Я все про тебя поняла.
- Я тоже про тебя все понимаю, мама! Тебя никогда не заботило, что думает, что чувствует твой сын. Тебе было бы удобно, если он, несчастный и хромой, сидел у твоей юбки, вместо настоящей жизни у него были бы книги.
Тебе тошно от того, что Халим вырвался из твоих цепких рук, человеком себя почувствовал, настоящим мужчиной стал. Ты не меня стараешься достать, ты канаешь собственного сына. Мама, ты ли его родила? Он тебе родной? Ты когда-нибудь любила его?
Халим сидел на крыльце и утирал слезы смятой в руках рубашкой, слушая, как ругаются мать его и жена.
Продолжение Глава 39