Глава 100
Меня срочно вызывают в хирургическое отделение. Доктор Вежновец сообщает, что Зарифу надо срочно делать операцию. И вот мы уже в операционной.
– Сколько кровопотеря? – спрашиваю у медсестры.
– 700 кубиков.
– Перелейте ещё дозу.
– Нормальный синусовый ритм, – говорит Валерьян Эдуардович.
– Повезло этому типу, – замечаю. – Зря его спасла.
– Не казни себя, Элли. Благодаря твоим стараниям он признался, где была та женщина.
– Что толку? Она всё равно умерла, – сообщаю горестно.
– Она хотя бы умерла не в одиночестве, истекая кровью в парке, где бы её нашли неизвестно когда и долго потом пытались понять, кто это. Фибрилляция!
– Давление падает, – сообщает хирургическая медсестра.
– Электроды мне, живее! – требует Заславский.
– Зарядила на 200.
Я замерла, подняв руки. Смотрю на лицо Зарифа. Мысль у меня в голове только одна: этот монстр не должен выжить.
– Чего ты ждёшь, Элли? – нервно спрашивает Валерьян Эдуардович, делая непрямой массаж сердца. – Элли!
Очнувшись, хватаю электроды и даю разряд.
– Завёлся, – говорит Заславский, глядя на кардиомонитор.
Через какое-то время ухожу к себе. Вся в растрёпанных чувствах, но даже отдышаться не получается, поскольку почти сразу просит зайти к нему начальник службы безопасности. По телефону сказал, что есть новости. Поправляю выбившиеся волосы, поднимаюсь на административный этаж, вхожу в кабинет Грозового. Он с серьёзным лицом приветствует меня, просить сесть за приставной столик.
– Что у вас такого интересного, Аристарх Всеволодович?
– Наша ловушка, установленная в вашем рабочем кабинете, сработала. Нам теперь известно, кто украл вашу личную печать, – говорит он.
Моё сердце от таких слов начинает стучать чуть чаще. Его подстёгивает адреналин.
– И кто же этот человек? – спрашиваю негромко, чтобы не выдать, как всё дрожит внутри.
Грозовой открывает рот, но я выставляю ладонь перед собой.
– Стойте. Дайте сама угадаю. Валерий Лебедев, верно? Это же у него был роман с Майей, которая некоторое время назад проходила у нас практику. Их связь подтвердила видеозапись, верно?
– Да, те двое были любовниками, доктор Печерская, – говорит глава службы безопасности. – Но насчёт стащившего вашу именную печать ошибаетесь, – помолчав, он добавляет. – Вернее, не стащил даже, а временно позаимствовал. Чтобы наставить на бланках оттисков, а потом вернуть вещь обратно. В этом случае, сами понимаете, вам не придётся заявлять в полицию о пропаже или краже. Всё шито-крыто. Но человек, так решивший, не подумал о нашей ловушке – видеокамерах в вашем кабинете. Вот и попался.
– Может быть, вы мне уже скажете, кто это был? – спрашиваю Грозового в нетерпении.
Он снова несколько секунд напряжённо смотрит в окно, будто пытается найти там ответ на собственный вопрос: «Говорить ей или нет?» Всё-таки решается, поскольку иначе не может.
– Это... Александра Фёдоровна Романова.
Я приоткрываю рот из-за постигшего меня крайнего удивления. Нет, я просто поражена услышанным, оглушена и некоторое время пялюсь на собеседника, не в силах слова сказать. Вот уж на кого бы не подумала…
– Новая секретарь главврача Вежновца? Вы уверены? – спрашиваю, когда мозг отмирает.
– Да, её действия зафиксировали видеокамеры. Буквально вчера, пока вас не было на месте, она последний раз…
– В смысле последний?
– Были и другие.
– Почему вы сразу не сообщили?! – поражаюсь.
– В таких делах, Эллина Родионовна, требуется собрать убедительную доказательную базу. Чтобы потом адвокат обвиняемого не начал утверждать, будто видео – это фейк, изготовленный посредством нейросетей, – говорит Грозовой.
– Так, и что делала Романова?
– Посмотрите сами.
Аристарх Всеволодович разворачивает монитор в мою сторону. На экране вижу, как Александра Фёдоровна крадучись заходит в мой кабинет, рыщет в столе, находит печать, потом быстро выкладывает из папки несколько листков, ставит штамп, затем берёт одну из моих ручек, оставляет на каждом рецептурном бланке роспись, дальше всё убирает и уходит. Её движения не хаотичны, а максимально отточены. Как у робота, собирающего автомобили: ни одного лишнего движения. «Опыт сказывается», – думаю об этом.
– Подождите. Но откуда у неё ключ?
– Видимо, сделала себе копию. Учитывая, сколько людей имеют к ним доступ, это нетрудно. Ведь я говорил…
– Простите, Аристарх Всеволодович. Но давайте тему с ключами оставим на потом. Скажите лучше: зачем Романова это сделала? Для себя? Она была одна, без подельников?
– На эти вопросы, Эллина Родионовна, у меня пока ответов нет.
– Тогда вызывайте полицию, пусть…
– Простите, но и этого делать теперь не следует, – прерывает меня Грозовой.
Хмурюсь.
– Не хотите сор выносить из избы? – спрашиваю сухо.
– Нет. Преступник должен понести наказание по закону, а не быть уволенным, как это у нас в России принято, «по собственному желанию», – отвечает Аристарх Всеволодович, и я по глазам вижу, насколько он искренен. – Но прежде чем мы передадим всю информацию полиции, надо сперва самим во всём разобраться. Вот вы спросили про подельников. В деле использования печати и вашего автографа, конечно, Романова действовала в одиночку.
– А дальше? Ещё две печати…
– Ну, ей, как секретарю главврача, решить этот вопрос труда не составило, – усмехается Грозовой и снова становится серьёзным. – А вот дальше, я так понимаю, были задействованы другие люди. То есть Романова кому-то эти бланки передаёт.
– И что вы сделаете? Установите за ней наблюдение? – спрашиваю.
– Простите, Эллина Родионовна, но я не отвечу. Сейчас, по крайней мере. Не хочу выдавать своих профессиональных секретов, – теперь Аристарх Всеволодович виновато улыбается. – Давайте договоримся так. Я сделаю кое-какие шаги, а результаты, когда появятся, сообщу вам. Хорошо?
– Да, – встаю, но Грозовой меня останавливает.
– И ещё. Пожалуйста. Об этом разговоре…
– Понимаю: никому, – прощаюсь и ухожу.
«Романова… Романова?! – мысли в голове мечутся, словно мотылёк возле яркой лампочки. – Но как она могла, и главное зачем?! И почему в качестве своей цели выбрала меня? У нас полно врачей, имеющих право выписывать наркосодержащие препараты, почему я?!»
В отделении мне говорят, что хормейстеру нужна помощь. Пошёл в туалет, поскользнулся и упал. Мало ему ушибов, полученных во время автоаварии, теперь и это. Осматриваю мужчину. Он пожилой, 62 года, зовут Матвей Германович. Симпатичный интеллигентный человек. Когда зашиваю ему рваную рану на правом запястье, он рассказывает мне, что из Пскова они ехали в Углич на фестиваль духовной музыки «Покров над Волгой».
– Держите рану в чистоте и сухости. Через неделю обратитесь в свою поликлинику, снимать швы. Хорошо?
– Спасибо, – отвечает пациент.
– Матвей Германович, вам плохо? Вы тяжело дышите. Давайте я вас послушаю.
– Всё нормально, – улыбается он, но разрешает.
– Пожалуйста, дышите глубже. Ещё. У вас в лёгких влажные хрипы. Вы принимаете лекарства?
Он кивает и называет два препарата от сердечной недостаточности.
– Вам надо сделать анализы.
– Не надо. У меня это уже пять лет. Мне надо ещё порепетировать.
– Мне не нравятся ваши лёгкие.
– Без репетиции мой хор опозорится, – улыбается Матвей Германович.
– Мне кажется, вы его недооцениваете. Сама слышала, как вы поёте. Это прекрасно, – делаю ему комплимент.
– И потому заставили нас репетировать на улице? – хитро улыбается больной.
– Что поделать, здесь не концертный зал, – отвечаю так же иронично.
Затем поручаю медсестре сделать пациенту инъекцию препарата, купирующего отёчный синдром различного генеза, взять дополнительные анализы и ухожу. Мне ужасно хочется поделиться с Артуром новостью, услышанной от Грозового. Но, когда прихожу в регистратуру, узнаю: доктор Куприянова нет, поскольку его смена закончилась полчаса назад, и он уехал. Когда же звоню ему, не отвечает.
Приходится вернуться к себе, но по пути вижу, как хормейстер с деловым видом одевается в палате. Захожу:
– После препарата, который вы мне дали, я стал дышать лучше, – улыбается он. – Только от него из меня льёт, как из фонтана. – Потом смотрит на часы. – Мы опаздываем. Пора выезжать.
– Нельзя, анализы ещё не готовы.
– Я не могу подвести мой хор. После фестиваля приеду, даю слово, – заверяет Матвей Германович и продолжает одеваться.
– Вы собираетесь уехать вопреки рекомендациям, – пытаюсь остановить упрямца.
– Что поделаешь, я в ответе не только за себя, но ещё и за мой коллектив.
– Послушайте. У вас сердечная недостаточность. Вам нужно остаться.
– И вы меня поймите, доктор. Мы к этому фестивалю целый год готовились. Что я теперь ребятам скажу? Простите, хормейстер останется, а вы как хотите или езжайте без меня?
– Вы должны остаться. Эта поездка может закончиться для вас трагически. Сколько отсюда до Углича?
– Примерно девять часов.
– А до ближайшего крупного города?
– Ну, если Вышний Волочёк можно таким назвать, – усмехается больной. – Почти пять часов.
Я мотаю головой и вздыхаю.
– Простите. Мне обязательно надо ехать.
– Ваша воля, – сдаюсь, поскольку нет у меня желания спорить с ним дальше.
Вибрирует телефон.
– Эллина, возвращайся. У Зарифа разрыв внутренней оболочки сонной артерии. Надо зашить, – сообщает Заславский.
Поднимаюсь в хирургическое отделение, и там первый, кого вижу, главврач Вежновец.
– Эллина Родионовна, – без приветствия подходит ко мне. – Вижу, у вас был интересный день?
– У меня нет настроения обсуждать эту тему, – отвечаю ему.
– Может, у вас есть настроение узнать кое-какие новости?
– Какие?
– Мне только что сообщили: согласно собранным вами данным, Зариф надругался над той женщиной, Светланой. Это означает – он её и убил.
– О, Боже… – до последнего не хотелось верить, что несчастной досталось так много.
– А ещё меня навещал следователь Багрицкий, – говорит Иван Валерьевич загадочным тоном. – Некто утверждает, что слышал, как ты вынудила Зарифа признаться, где он оставил жертву. Вы выпытали из своего пациента информацию в обмен на жизнь?
– Доктор Вежновец, это слишком! – протестует Заславский.
– Ничего, Валерьян Эдуардович, я отвечу, – смотрю главврачу в его маленькие глазки.
– Можно сказать, что я оказала на Зарифа давление.
Он молчит несколько секунд.
– Элли, вы не устаёте меня восхищать. Не ожидал, что вы способны на такое. Однако советую вам обдумать, чего вы этим добились. Потому что в нашей стране признания, полученные силой или, как вы выразились, под давлением, судом не рассматриваются, – говорит Вежновец.
Я понимаю, что в данном случае он, к сожалению, совершенно прав.
После операции иду к себе, понурив голову. Слышу, как ревёт сирена «Скорой». Бригада спешно ввозит каталку, и кого же вижу на ней? Матвей Германович!
– 62 года, головная боль, боль за грудиной, возможно отравление угарным газом, – перечисляет фельдшер.
– Это всё из-за вас, – недовольно бурчит хормейстер, увидев меня. – Мы опоздали на фестиваль.
«Вот же вредный какой оказался!» – думаю о нём и вызываю кардиолога. Пусть теперь другой врач стариком занимается. Не захотел слушать мои рекомендации? Организм вместо него проявил свою волю.
– Эллина Родионовна!
Поступает ещё пациент. Старушка 75 лет, влажные хрипы. Яремные вены вздуты. Не мочится. Проходит диализ в нашей клинике, но последний раз не пришла.
– Юлия Антоновна, почему вы пропустили процедуру? – спрашиваю её, готовясь прослушать.
– Я делала причёску, – заявляет бабуля.
Смотрю на её голову. В самом деле: аккуратная стрижка, симпатичные завитушки.
– Хорошо выглядеть – это важно, но здоровье всё-таки важнее, – замечаю ей.
– По-вашему, я хорошо выгляжу? – слегка кокетничает она.
– Да, очень.
– У меня день рождения.
– Сегодня?
– Да.
– Поздравляю.
– Спасибо.
– Давление 100 на 50, пульс 124.
– Застойная недостаточность, в лёгких влажные хрипы, – делаю вывод и назначаю препараты, а также прошу вызвать группу диализа. – Позвонить вашим близким? – спрашиваю пациентку.
– Нет, не стоит. Ой… – это она стонет в ответ на мои прикосновения.
– Грудина болезненна, – замечаю. – Тоны сердца глухие. Проверьте парадоксальный пульс.
– Вот почему надо пропускать «Скорую помощь», – вредничает фельдшер.
– В каком смысле?
– Так она дорогу переходила, буквально кинулась под нашу машину.
– Что такое с моим сердцем? – интересуется Юлия Антоновна.
– Из-за того, что вы пропустили диализ, в вашем организме скопилась жидкость, в том числе вокруг сердца. Однако причиной может быть и травма, полученная во время аварии, – объясняю ей.
– Боже ты мой… – вздыхает пациентка.
Прошу привезти аппарат УЗИ.
День будет длинный.
