Альфия застыла, заледенела от ужаса происходящего. Она вспомнила ту ночь, когда был юбилей. Может Зинаида права, может она дала повод Владимиру Петровичу так бессовестно вести себя? Может она на самом деле заслужила это презрение?
Неприветливо встретила Насимэ свою сестренку. На ее лице было написано недовольство и некая брезгливость. Оглядев с ног до головы Каусарию, она отвела взгляд
- Здравствуй! Приехала, значит?
- Здравствуй, Насимэ, я вижу, ты мне не очень рада?
- Чему радоваться? Что ты, в твоем-то возрасте, творишь что попало? Чем думала, когда ложилась без никяха под мужика? Раздевайся, давай, чего стоишь.
- Можно подумать, вы с Селимом дожидались никяха.
- Не наглей! Я к тебе со своим животом не приперлась, вышла за своего Селима, твой муж где?
Селим пристальным взглядом остановил жену.
- Все, хватит! Не успели встретиться, уже ругаться начинаете. Так случилось, обманулась Каусария, такое может с каждой девушкой случиться. Мы родные люди, должны поддерживать друг друга. Куда Каусарие идти, как не к сестре?
Насимэ фыркнула, отвернулась. Снова Селим намекает, мол, смотрите, какой я хороший, не бросил беременную девушку, женился на ней. Молодец какой, еще и увез ее из деревни подальше от сплетен. Насимэ плохая, сестренку ругает. Как ее не ругать, испортила себе жизнь. Еще неизвестно, как на их семье отразится ее приезд.
- Кто ругается-то? Говорю, что есть. Наверно, вы голодные, садитесь за стол, накормлю, напою, потом думать станем, что нам дальше делать. Каусария, ванная и туалет, вот тут. Умывайся, завтракать будем.
За столом шел вялый разговор. В основном говорили Насимэ с Селимом
- Селим, ты видел Алешку, что он говорит?
- Не видел, Насимэ, в колонии он и выйдет не скоро.
- О, Аллах, что он натворил?
- Ой, Насимэ, даже говорить об этом не хочется и верить не хочется в это, будто бы он двоих человек уб ил.
- Как? Почему он это сделал?
- Не знаю, я не расспрашивал. Что толку мне знать, помочь-то я ему все равно не могу. Только у Каусарии не осталось шансов выйти замуж за отца своего ребенка.
- Вот гад ство, я так наделась. Эх Каусария, безголовая ты, что с собой сделала? Дальше-то что думаешь делать?
- Не знаю даже, может аборт сделать, может родить. На аборт боюсь идти. Верка рассказывала, что это очень больно, она даже сознание потеряла, кровотечение началось, еле спасли.
- Что за Верка?
- В одной комнате со мной жила. Она соседом спала, еще с восьмого класса, а он женат, трое детей. Послал ее, узнав, что беременная, в смысле, матом послал, мол знать ничего не знаю, не было ничего, оговор.
- Каусария, ты все слышала, тебе разжевали и в рот положили, мужчина всегда может послать. Если бы хоть капельку умела думать! Уй, зла на тебя не хватает! Отстегать бы тебе то самое место крапивой, чтобы не подставляла, кому попало.
Значит, аборт делать ты боишься, рожать не боишься? У тебя вместо мозгов мякина в голове? Куда ты собираешься принести своего ребенка из Роддома? Как ты думаешь растить этого ребенка? Кто его будет кормить?
На нас с Селимом особо не рассчитывай. Помочь сколько-то сможем, но жить ты у нас не будешь. Квартира тесная, самим места не хватает, Альфиюшкина кровать у нас в ногах стоит.
Каусария посмотрела на сестру глазами, наполненными злобой.
- Лишняя я, выходит? Альфие была не нужна, вызвала Селима, спровадила подальше от себя, ты меня куда отошлешь? Сестры, называется.
- Сестры, но ты сама о себе должна хоть сколько-то позаботиться. Почему мы с Альфией должны разгребать твое дерьмо, решать, рожать тебе или нет. Давай, думай сама! Другие матери-одиночки как-то и без помощи выживают. Я говорю, мы поможем, ты сама постарайся устроиться в жизни, чтобы потом никого не винить.
- Ладно, если так. Отведи меня в больницу, пусть я ум ру, вы с Альфией освободитесь от меня.
- Не так-то это просто. Чтобы тебе пойти в больницу, нужна прописка, да Селим? Селим, ты уснул что ли, чего молчишь?
- Думаю, на какую работу полегче устроить Каусарию, чтобы давали комнату, или койку в общежитии. На стройке точно дадут общежитие и прописка будет, и квартиру там гораздо легче получить. Но там тяжело работать, надо тяжести поднимать, грязь, пыль, шум.
Каусария подвинула свою чашку к Насимэ
- Еще чашку чаю налей. А что, может это и не плохо, тяжести? Натаскаюсь, может сам вылетит.
Насимэ налила чай, с раздражением двинула чашку с блюдечком по столу, пролив при этом на клеенку небольшую лужицу чая.
- Ты совсем тупая? Безмозглая что ли? У нее судьба решается, сидит она, чаи распивает, рассуждает, мол сам вылетит. Не вылетит, зато по больницам намыкаешься. Селим, я не могу больше! Сам с ней разговаривай. Мне пора Альку будить, в ясельки отводить и на работу.
- Хорошо, Насимэ! Каусария, как я понял, тема аборта закрыта. Ладно, рожай, что я могу сказать? Допивай свой чай и пойдем искать работу.
- Прямо сегодня? Я думала, отдохнуть, хотя бы один день, выспаться путем.
- Ты всю ночь спала в поезде. Мне, Каусария, работать надо, я не смогу с тобой всю неделю ходить по организациям в поисках работы. Если быстро не найдем для тебя работы, будешь устраиваться сама.
- Пошли, раз так нужно.
Селим оделся, подождал у порога Каусарию
- Насимэ, ты сегодня до восьми? Альфию мне забирать?
- Да, Селим, забери ее пораньше, она вчера последняя в группе осталась.
Поплелась Каусария вслед за Селимом. О чем она думала, думала ли, потому что привыкла, что за нее всегда все решали.
- Селим-абый, скажи, почему Насимэ не устроит меня к себе на работу. Она ведь старшая горничная.
- Потому что Насимэ не может на тебя положиться. В гостинице бывают разные люди, иногда отдыхают одинокие мужчины. Бывает даже так, что они пристают к горничным. Чтобы работать в гостинице нужно уметь себя поставить.
- Значит, Насимэ считает, что я могу уступить любому мужчине?
- Каусария, на кого ты обижаешься, ты сама дала повод так о тебе думать.
- Насимэ не давала повода?
- Каусария, не надо Насимэ сравнивать с собой. Мы встречались, собирались жениться и не важно, когда она забеременела. Если ты, еще раз напомнишь моей жене об этом, на мою помощь не рассчитывай. Поняла?
- Поняла я! Глупость я сделала, вот, что я поняла. Не надо было мне сюда приезжать. Альфия-апа меня жалела, она меня ни разу не упрекнула, она ухаживала за мной, когда я от отчаяния чуть не умерла. Альфия-апа не выгнала бы меня искать работу, пусть ей было бы трудно, она бы приняла меня с ребенком.
- Каусария, ты не сердись на Насимэ. Она просто в первую очередь думает о своей семье. Это правильно. Насимэ сразу сказала, что ты с нами жить не сможешь. Если тебя прописать, то ребенок родится в нашей квартире, его уже никогда не выпишешь.
Много там всего разного, я в это не вникал. Для тебя самой лучше, если ты сразу станешь жить самостоятельно. Нельзя всю жизнь надеться на Насимэ, на Альфию.
Альфия, да, она не расчетливая, она живет сердцем. Но пользоваться этим нехорошо. Если бы ты осталась с ней, Альфия могла бы поссориться с мужем. Там еще и свекровь у нее. Ей и без тебя нелегко приходится.
На самом деле, Альфие в эти дни пришлось трудно. В Горпо решили, из каждого магазина один из продавцов должен был пойти на похороны Владимира Петровича. Как не хотелось Альфие идти туда, смотреть на чужое горе. Но, она пошла. К гробу прощаться не подходила, старалась стоять в стороне.
Однако, Зинаида высмотрела ее
- А-а-а! Пришла? Пришла полюбоваться на свое деяние? Это вы со своей подруженькой довели моего мужа! Из-за вас я осталась вдовой! Что глазки долу опускаешь? Думаешь, я не знаю про твои с ним похождения? Все знаю, и про тебя, и про подругу твою знаю. На двоих вы его делили! Вот! Радуйся! В гробу лежит! Добились!
Альфия затравлено оглянулась, ища глазами мужа. Он стоял около гроба вместе с представителями администрации. В первое мгновение Халим растерялся, эти слова не могли относиться к его Альфии. Однако, увидев ее глаза, опомнился, прошел к ней рассекая толпу, встал рядом, обнял за плечи.
- Зинаида Васильевна, я понимаю, вы расстроены, но не надо оскорблять невинную женщину.
Зинаида еще что-то хотела сказать, но два молодых человека взяли ее под руки и увели, тихо уговаривая. Это был самый кошмарный день в замужней жизни Альфии. Она стояла среди толпы, словно оплеванная, люди отодвигались, глядя на нее с презрением. Вскоре они с Халимом остались одни, отделившись от народа.
Альфия застыла, заледенела от ужаса происходящего. Она вспомнила ту ночь, когда был юбилей. Может Зинаида права, может она дала повод Владимиру Петровичу так бессовестно вести себя? Может она на самом деле заслужила это презрение?
- Халим! Что это? Ты думаешь, она права, думаешь, я заслужила?
- Успокойся, милая! Это ты получила за свою подругу. Петрович любил ее и не смог вынести, что Азалия счастлива без него. Зинаида не может сказать, что он ушел из жизни, потому что она не дала ему уйти к Азалии. Отыгралась на тебе, зная, что Петрович имел виды и на тебя. Она все про него знала и контролировала.
Пойдем домой, моя хорошая, ты вся дрожишь, надо тебе чаю горячего выпить, успокоиться.
- Не могу, Халим, надо на работу, магазин открывать надо.
- Ничего не случится, если твой магазин один день постоит закрытым.
- Тебе на похороны надо идти, на поминки.
- Похоронят без меня. Мне моя живая жена дороже, чем покойный Петрович, да простит он меня.
Халим, взяв ее за руку, повел Альфию в сторону дома. Его окликнули, но он не оглянулся. Их догнал представитель районной Администрации уже довольно далеко от толпы, прощающейся с покойным,
- Халим Ахметович! Вы не можете уйти. Вам следует быть на кладбище, сказать у могилы прощальную речь
- Не должен никому. Извините, мы пойдем
- Но, Вы, как первый кандидат на должность…
- Перестаньте, я не претендую на должность покойного. Я пришел, попрощался с Владимиром Петровичем, никакую речь говорить не собирался и не собираюсь. Пойдем, Альфия!
Альфия шла, не видя ничего перед своими глазами, их застилал серый туман
- Халим! Позор-то какой! Как я пойду завтра на работу? Зачем она меня так? Что я ей сделала? А тебе каково? Люди будут считать, что у тебя жена …
- Альфия, ой, если бы такое случилось года четыре назад, я не знаю, что бы делал. Мы с тобой живем пять лет, шестой, и я привык, что мужики на тебя пялятся, женщины косятся. Конечно, мне неприятно, я злюсь, но не на тебя, а на этих придурков, которые заглядываются на чужих жен.
Кто угодно, что угодно может сказать про тебя, я не поверю, если только своими глазами не увижу тебя в постели, раздетую, с другим мужиком. В том, что сегодня случилось, радостного мало, но придется перетерпеть и мне, и тебе. Сегодня мы с тобой побудем дома, а завтра оба пойдем на работу, как ни в чем не бывало. Народ поговорит, пообсуждает и успокоится, видя, что нас с тобой это не задевает.
Сария шла из хлебного, когда увидела сына и сноху, идущих в сторону дома. Догнать их она не смогла, расстояние было слишком большое. Не заходя к себе, Сария сразу направилась к сыну. Дернула дверь, закрыта. Что такое, в чем дело, они зачем посреди белого дня закрываются? Зайдя за угол, Сария постучала в кухонное окно.
Входная дверь открылась, и на крыльцо вышел Халим, в накинутом на плечи полушубке
- Чего тебе, мама? Зачем стучишься?
- Как зачем? Пришли посреди рабочего дня, закрылись, что у вас случилось?
- Ничего! Абсолютно ничего не случилось, мама! Мы с женой решили побыть вдвоем, отдохнуть.
- Зачем? Я не понимаю. Точно, что-то нехорошее произошло. Рассказывай, Халим, я все равно узнаю.
- Пожалуйста, мама! Дай спокойно отдохнуть. Видишь же, все живы, здоровы. Ступай, мама к себе!
Халим ушел, захлопнув дверь и с лязгом задвинув запор. Сария постояла, постояла и побрела домой. Эх, сынок, совсем от мамы отдалился. Были ведь времена, обо всем рассказывал, советовался обо всем. Проморгала сына, надо было его женить раньше, не на такой как эта Альфия. Что от нее ждать, с мачехой выросла, ни воспитания нет, ни готовить путем не умеет, ни рукодельничать. Еще и гонор свой кажет.
Альфия видела в окно, как побрела к своему дому свекровь, и чего-то так жалко стало ее. Сгорбилась она как-то. Даже в том, как она тяжело передвигает ноги, загребая носками валенок снег, чувствуется обида
- Халим! Ты что сказал матери? Она хотела зайти?
- Нет, не хотела. Она спросила, что произошло, почему мы в рабочий день дома и почему заперлись?
- По-моему, мать обиделась, ты ей грубо ответил?
- Может быть и грубовато, надоело уже, она все меня неразумным маленьким мальчиком считает. Все ей надо про меня знать, все проконтролировать.
- Старенькая становится наша матушка. Мы с тобой тоже когда-то станем старые, может также будем вмешиваться в жизнь наших детей.
- Может ты станешь, я, никогда! Мои дочери сами выберут, с кем встречаться, выйдут за тех, кого полюбят, слова против не скажу.
- Халим! Мне бы надо с тебя взять расписку, что ты именно так будешь поступать, чтобы позже тебе ее предъявить.
- Не понадобится, я, человек разумный, люблю своих девочек и хочу, чтобы они были счастливы. Слышишь? Все для этого сделаю.
- Верю, Халим. Я всегда считала, что ты умный человек, но сегодня окончательно убедилась, ты у меня не только умный, но и разумный. Ты моя каменная стена, за которой могу жить и спокойно растить своих дочерей.
Продолжение глава 35