Люба ночью толком и не спала, всё прислушивалась, то к дыханию Верочки, то к бабе Наде. Пару раз даже вставала, трогала бабушкин лоб, не нравилось ей, как дышит старушка, как горит. Развела порошки аптечные и напоила ее, хоть та от нее и отмахивалась, и прогоняла.
— Любка, иди ложись, что ты со мной, как с маленькой, возишься, — ворчала она. — Отстань от меня, дай поспать. Вся хворь за ночь выйдет.
— Не будете пить раствор, я скорую вызову. У вас температура больше сорока. Я сюда приехала не для того, чтобы вас хоронить, тем более я не знаю, как это делается по вашим обычаям. Не хватало мне еще в вас вилами тыкать, когда вы свой человеческий облик потеряете.
— Неугомонная. Иди поспи чуток, - махала на нее баба Надя.
Рано утром Люба поднялась сама, никто ее не будил. Сначала зашла к бабе Наде, проверила ее, а потом взяла ведра и направилась к корове. В карман сунула два кусочка хлеба. Один она положила для Аглаи, а другим угостила корову.
— Чего старая так и болеет? — спросила скотница, которая тут же подцепила горбушку и запихала ее в рот.
— Болеет, — вздохнула Люба.
— Ну ты лечи ее, а то без нее всё развалится и посыпется. Ну хоть вчера Макаровну похоронили, и то хорошо. А то тут бесы бесновались. Я всё видела и слышала, с вилами наготове стояла, а то же они хитрые могли пойти коровушку мучать, чтобы тебя выманить.
— Даже такое могло случиться? — удивилась Люба.
— А то. Они, наверно, думали, что ты не местная и они смогут тебя оморочить. Хоть кого показывали?
— Бабу Надю, Мельника, дядю Лешу, Машу и Светланку с ребенком, а еще моего покойного мужа, - вздохнула Люба.
— И ты не сорвалась? Вот ты молодец! Обычно на покойниках, особенно на любимых мужьях, люди срываются.
— Так они мне его показали каким-то старым, маленьким и худым.
— А-а-а, так тебя морок не берет, — рассмеялась Аглая.
— Так это же такое счастье, особенно в нашей деревне. Теперь знать будешь, что заморочить тебя очень сложно. Но всё равно ухо держи востро. К русалкам не подходи. Они мастерицы мороки напустить, да и в болото не заглядывай.
— Благодарю, не буду.
Аглая фыркнула и чихнула.
— Будь здорова.
— Агась, — кивнула она, вытирая нос рукавом. — Кафтан мой совсем исхудал, вон дыры видать.
— Залатай, — сказала Люба.
— Я жду, когда Наташина дочка будет вещи после покойницы выбрасывать. Вот для нас это будет праздник, каждый новую одежу получит.
— Может, она решит сжечь.
— Не надо сжигать, нам-то тоже нужно что-то носить. Вот нам после покойников и достаются вещи.
— Так он же на человека, большие вам будут.
— А у нас разве рук нет, переделаем да на себя пошьем, — сказала Аглая, — вот хорошо, что ты к нам приехала, хоть поговорить есть с кем. Старая со мной не разговаривает.
— Почему?
— Потому что мы столько лет вместе, уже все обговорили, и один раз я у коровы все молоко выдоила, и теленка кормить нечем было. Вот она на меня и обиду затаила.
— Зачем молоко выдоила?
— Обиделась я на нее. Она мне яичка пожалела от черной курицы, - сказала Аглая.
— Колдовать собиралась?
— Трандычиха кошку пнула, а та окатилась мертвыми котятами, вот я ее и хотела наказать. Чего животинку просто так обидела.
— Наказать так и не получилось? — спросила Люба.
— Получилось. Я ей в молоко весь месяц плевала, и оно у нее скисало тут же и плесенью покрывалось. А она думала, что Макаровна на нее порчу навела. — рассмеялась Аглая.
— С тобой лучше не ссориться.
— Ни с кем не надо ссориться, лучше жить в мире. А ты с Трандычихой не связывайся, примерзкая баба, ветрогонка и маракуша.
— Я ее ни разу и не видела.
— Еще увидишь и сразу узнаешь, что это она.
— Ясно. Куда тебе молочка плеснуть? - спросила Любаша.
Аглая из кармана вытащила с готовностью поллитровую кружку.
— Не маловата ли чашечка? — усмехнулась Люба.
— В самый раз, лей давай, коли сама предложила.
Люба налила ей половину кружки. Скотница поблагодарила ее и сразу все выдула.
— Ах, лепота, приходи вечером. Уж больно мне нравится с тобой балакать, — сказала она и исчезла.
Любаша подхватила ведра и вышла из коровника. Она обратила внимание, что там даже чистить ничего не надо, так соломки еще подбросила, да и всё.
Дома процедила молоко и прогнала его через сепаратор. Убрала полученные сливки в холодильник, с тоской заметив, что там уже достаточно накопилось этого продукта.
— И куда это всё девать? — вздохнула она.
— Ну, блинов напеки, печенья на сливках, супчика грибного свари, да мало ли куда их можно использовать. Топленое молоко сделай. Вечером вот корову подоишь и поставь кастрюлю с молоком в печку, пусть там томится. А еще можно сгущенку сварить с сахаром, — перечислял блюда Афоня, — баба Надя еще сыр вкусный делает. Проснется, спросишь, как. Масло можно накатать. Да много чего, у тебя тырнет есть, возьми да почитай.
Кто-то тихонько постучал в окно.
— Это кого в такую рань принесло? — повел ушами домовой.
Люба выглянула в окно. Около двери стояла грузная женщина в норковом берете и такой же шубе.
— Кто там? — спросила Люба.
— Это Ольга. Баба Надя, я за сливками, да за молочком и творогом, да попрощаться и ключи оставить.
Любаша открыла ей дверь.
— Бабушка спит что ли? — с удивлением спросила Ольга.
— Болеет.
Ольга вошла в сени и уселась на лавку.
— Выноси сюда, не буду я старую будить, пусть выздоравливает, без нее вся деревня развалится. Конечно, еще бы тут не заболеть, такая нагрузка в последние дни, — вздохнула женщина.
Она уже не выглядела такой надменной и строгой, как в первый день знакомства.
— Баба Надя сказала, что ты домой хотела уехать. Просила, чтобы мы тебя до станции довезли. Так что собирайся, мы от вас и поедем, - сказала Ольга.
— Нет, не поеду я, — помотала головой Люба, — Бабушка заболела. Как я ее брошу?
— Так деревня за ней и присмотрит.
— А корова, а куры?
— И за ними присмотрят, не переживай.
— Все равно не поеду, людей я не знаю, вдруг помощь какая понадобится, а рядом не будет никого.
— Ну, как знаешь. Вот тут ключи от маминого дома, а вот ключи от ФАПа. Это вот аптечка, лекарства. Мы уж не будем их забирать, вам, может, пригодятся кому. Там в сарае у мамы куры. Не смогла я их под нож пустить, заберите, пожалуйста, - сказала Ольга.
— Хорошо, — кивнула Люба.
— Чего встала, на меня любуешься, неси молочку.
— Только молока свежего нет, я все просепарировала, только вчерашнее, вечернее осталось.
— Неси вчерашнее. Не кислое?
— Нет, хорошее.
— Неси, в городе и вчерашнего настоящего молока нет, - сказала Ольга.
— Сливок сколько?
— Полтора литра. Масло есть? Творога два килограмма.
— Сейчас все вынесу.
Люба собрала полный пакет всего и вынесла в сени. Ольга сидела на лавке и смотрела в одну точку, по щекам текли слезы.
— Я-то думала, что мама встанет, восстановится здесь, а не получилось. Если бы знала, что так сложится, то забрала бы ее к себе, хоть последние дни вместе провели.
— Ничего уже не изменить, — сказала Люба и протянула ей пакет.
Женщина сунула в руку ей красную купюру.
— Сдачу не надо, бабушке на лекарства и благодарность моя за помощь и с мамой, и с тризной.
— Это, наверно, много, — сказала Люба, смотря на деньги.
— Мне бы мамины похороны в городе в копейку бы влетели, а здесь ничего не потратила, так что ничего не много. Передавай бабе Наде мои благодарности и пожелания здоровья. Может, еще свидимся.
— Доброго вам пути, — сказала Люба.
— И тебе счастливо оставаться, всех благ, Любушка.
Женщина взяла тяжелый пакет и выскользнула из избы, затем остановилась.
— Я совсем забыла, там в погребе картошка осталась и овощи, заберите, все равно все пропадет.
— Благодарю.
Ольга махнула рукой и побежала в сторону машины. Люба вернулась в избу.
— Ну вот, а ты переживала, куда продукцию девать. Еще и денег за нее дали, — сказал Афоня. — Не жалеешь, что не поехала?
— А чего жалеть-то? Негоже бросать своих, я же не предательница.
— А вот это правильно, а вот это по-нашему, — обрадовался домовенок и снова исчез.
Автор Потапова Евгения