Люба уложила Верочку спать и сама прилегла рядом с ней. Проснулась от того, что кто-то скребется в окно.
— Любашка, Любашка, открой дверь, — услышала она голос бабушки.
Она подскочила и кинулась к двери. Затем притормозила и остановилась. Баба Надя в это время должна была проводить обряд. Люба глянула в окно. Около двери топталась сгорбленная старушечья фигура в черном тулупе и ярком цветастом платке.
— Любашка, пусти меня.
— Так вы же на тризне, — подала голос Люба. — Так я свою тетрадочку забыла. Как хоронить-то? Я старенькая, слов уже не помню. Пусти бабушку, — топталась около двери старушка.
Рядом появился Афоня и помотал головой. Люба еще раз глянула в окно.
— Эти черти и днем шарахаются? — тихо она спросила домового.
— А какая разница, день — ночь, им-то все равно. Я же рядом с тобой, не исчез, мне что светло, что темно.
— А как же там с первыми петухами всё пропало?
— Сказочки это всё. Если ты понравилась нечисти, то она тебя и днем и ночью штурмовать будет. Просто у человека перед ночью все страхи обостряются, и он видит того, чего нет. Как говорят, у страха глаза велики.
Старушка или тот, кто прикидывался ей, продолжал стучать в дверь и проситься, чтобы ее впустили.
— Может, это действительно баба Надя? — задумчиво спросила Люба. — Больно уж голос похож.
— А ты присмотрись к ней внимательно и подумай.
Люба стала рассматривать ее.
— Ну, платок цветастый, как у бабушки, тулуп такой же. Вот только баба Надя не горбится. Мне кажется, она повыше этой старухи будет.
— Ну вот. Подмечаешь. Бабу Надю посреди ночи разбуди. Она весь обряд без запинки проведет, - сказал он.
— Да и не стала бы она цветастый платок на тризну надевать, — задумчиво сказала она. — Все же покойника в последний путь провожают, чему тут радоваться.
— Раньше радовались, — вздохнул Афоня. — Считалось, что человек уходит в лучший мир, со своими родными встретиться.
Некто так и стояло около избы и долбилось в дверь, повторяя одно и тоже.
— Как пластинку заело, — сердито сказал Афоня, — Так и будет долбиться, пока ты его не впустишь или не прогонишь.
— Баба Надя, а я сколько вы молока сегодня надоили? — крикнула Люба.
— Какое молоко? Открывай давай, я уже тут подмерзла.
— От коровки молоко. Сколько надоили?
— Как обычно. Чего ты мне голову кружишь? Открывай, холодно мне, да там люди ждут.
— Так сколько? Вам сложно ответить? Вы же сами сегодня молоко кастрюлей мерили.
— Ведро я сегодня надоила.
— Угу, как же.
— Ну, полведра. Какая разница.
— Пошла ты отсюда, нечисть нечистая, — крикнула Люба,
— Не впущу я тебя в дом, ибо ты не баба Надя, а незнамо кто. Она опять глянула в окно.
— Ах ты же, поганка такая, захухря проклятущая.
Нечисть кинулась к окну и показало свое истинное лицо, вернее жуткую рожу, как у старого хряка — огромный пятак и щетина по всей харе. Люба отпрянула от окна и взвизгнула от неожиданности.
— Сама ты овца подзаборная, — выругалась она. Нечисть подпрыгнула на месте, сделала да оборота в воздухе и ускакала куда-то в сторону калитки.
— Ты чего к ней с этим молоком прилипла? — спросил Афоня.
— Да сомнения у меня все же остались, думаю, а может, это все же бабушка. Сгорбилась — так болеет, платок яркий на голову напялила, так столько событий за последний дни — схватила первое, что в руки попало. А с молоком тут всё просто. Не доила утром она корову. Если бы это была баба Надя, то так бы и сказала, что к скотине даже не подходила.
— Вот молодец, девка, додумалась, — похвалил он ее.
— Я только прикорнула, так хорошо, а тут вот это в окне нарисовалась. Надеюсь, больше меня никто не потревожит.
— Обожди, еще не вечер, — хмыкнул домовой, — Пока тело не сгорит, так таскаться и будут.
В спальне захныкала Верочка. Люба отправилась к ней успокаивать. Попыталась еще раз ее уложить, но дочка больше игралась и смеялась и не желала засыпать.
— Видать, выспалась, — хмыкнул Афоня, заглядывая в кроватку.
Верочка ловко перевернулась, схватила его за бороду и громко засмеялась.
— Вот свербигузка, — нахмурился он и исчез.
— Верочка, нельзя так делать, ему больно, — поругала ее Люба, — Идем с тобой горячего молочка попьем да печенек пожуем вкусных. Как только она усадила за стол дочку, так в дверь опять постучались.
— Любаня, открой, это я, Егор, — сказал кто-то хриплым голосом. — Любаня.
Она кинулась к окну. Около двери стоял невысокого роста мужчина в каком-то балахоне.
— Я тебя не знаю, — ответила Люба и села на своем место.
Она нахмурилась и сердито посмотрела в сторону.
— Люба, но это же я, твой Егорка, - проговорило нечто.
— Пшел вон, я не знаю, кто ты. Егор погиб, а ты чудовище, что бродит со двора во двор.
— Любаня, я дочку хочу увидеть, пожалуйста, пусти меня. Тут холодно, я соскучился по тебе, по вам. Я не погиб, я просто ушел. Ты же знаешь, что здесь волшебное место, и здесь всё может быть, - просился он.
— Ты там хоть изнойся, а дверь я тебе все равно не открою. Ты не Егор, а нечисть. Мой Егор был красивый, высокий, а ты какое-то недоразумение низкорослое.
Сущность около двери резко начала меняться, стал выше, стройней, сменил одежку на пальто.
— Вот глуподырые, — сказал Афоня, наблюдая за этим всем.
— Как их прогнать? — спросила Люба. — Сердце они мне этим рвут. Я в сенях видела метлу. Сейчас я метлой-то их и отхожу.
— Даже не смей выходить. Они того и ждут, чтобы закружить тебя, в дом проникнуть, смуту и порчу тут навести. Пошли их по матушке и по батюшке. Вот весь запас матерных слов на них и вылей. Но только пока не начинай. Я за печку спрячусь, чтобы меня не задело, — сказал он.
— Хорошо.
«Егор» так и стоял около двери и громко стучал по деревянному полотну. Люба рассматривала сущность в окно. Обратила внимание, что вся тропинка истоптана козлячьими следами. И такое ее зло взяло, и так она завернула и высказала всё, что она думает и о нечисти, и о том, что ее Егор бросил с ребенком на руках, и вообще об этой деревне и ее положении, и о свекрови. Кричала и грозила ему кулаком.
Нечисть принялась скакать на своем месте, отплясывая непонятную чечетку, под неслышную музыку. Морда его все время менялась, то он становился похожим на бабу Надю, то на Макаровну, то на неизвестно бородатого мужика, то на Захара. Да и верещал он на несколько голосов разом.
Верочка сидела за столом и с изумлением смотрела то на мать, то в окно, а потом разразилась громким ревом. Люба погрозила еще раз нечистой силе кулаком, подхватила ребенка на руки и ушла ее успокаивать в большую комнату.
— Мама тебя напугала, — тихо шептала она. — Не плачь, малышка, сейчас мы всех разгоним. Ишь ходят тут всякие, нас с тобой расстраивают. Никакого покоя от них нет. Вот гадкие какие существа. Всё бы им нормальных людей пугать.
Кое-как она успокоила дочку, посадила ее играть на пол. Откуда-то выкатился Афоня.
— Вот ты завернула, так завернула, — с уважением сказал он. — У меня аж уши заложило. Вот так и надо с ними бороться.
— А бабушка, когда придет? — спросила Люба.
— Да кто же ее знает, — пожал он плечами.
Потом появился около двери дядя Леший, за ним еще какой-то дядька, Мельник, Маша и даже Светлана с ребенком на руках, притом дите было замотано в какое-то дранное одеяло. Все они старались спрятать свои «лица».
— Устроил тут под окнами демонстрацию, — ворчала Люба. — Уже по двое и трое ходят.
— Догорает, видать, Макаровна, вот они и беснуются. Сейчас с дымом их и утянет, — сказал Афоня.
Тут во все окна, дверь, по стенам начали стучать. Любе показалось, что даже по крыше кто-то бегает, а может, даже по чердаку. Опять заплакала Верочка. Люба взяла на руки малышку и ушла в свою маленькую спальню.
— Потерпи, девка, еще чуть-чуть осталось, и спокойно все станет, — успокаивал ее Афоня.
Резко все стихло. Люба выглянула в окно. На горизонте алел закат. Никого около ворот и дверей не наблюдалось, только весь снег был изрыт разными копытами.
— Вот и все, вот и ладно, — повторял домовой, — значит, не берет тебя морок, это хорошо, это чудно. Не дала ты им возможности себя одурачить и затуманить свои мозги. Они даже морды свои не смогли нормально обернуть.
— Тоже мне радость, — проворчала Люба, — Верочку мне напугали.
— Забудется все у детенка, заиграется, — ответил он и исчез.
Через полчаса пришла баба Надя. Она тяжело прошаркала к себе в комнату и завалилась на кровать.
— Люба, принеси мне взвару. Ох и умаялась я, и меда липового. Смотрю, бесня приходила.
— Приходила, — ответила Люба.
— Молодец, справилась, ну и ладненько.
Баба Надя выпила кружку взвара, заела ложкой меда, завернулась в одеяло и уснула.
— Эх, опять, Любка, тебе корову идти доить, — сказал Афоня.
— Это не важно, главное, чтобы баба Надя выздоровела. А корова — не беда, справлюсь.
— Ну и правильно.
Домовой громко вздохнул и снова исчез.
Автор Потапова Евгения